На букву 'М' - Елена Лабрус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В утиль, — командовал я, услышав очередной кусок. — Здесь просится глава от лица героя. Сделай пометку. — И силился вспомнить где, в каком месте я уже записал подходящий монолог.
— Они же синхронизируются? — переспросила Софья, имея в виду мои комп и ноут, пока я мучительно вспоминал где мог храниться нужный отрывок. — Тогда я могу найти по поиску. Мне только надо часть предложения или несколько слов.
— Алтарь, — вспоминал я. — Грязными ногами, э-э-э…
Она бодро защёлкала по клавишам, и я ещё не успел дотянуть своё эпическое э-э-э, как она произнесла:
— Нашла. «Но в своей мятущейся душе он уже создал для неё алтарь. Даже ещё не алтарь, а просто огородил, освятил, отвёл место. Место, куда нельзя немытыми ногами. Несвежими помыслами. Грязными пальцами. Это для чувств. Для истинного. Для Неё».
И всю боль героя, что невыносимо страдал без Неё, я тоже почувствовал. В один миг. Объял всю глубину пропасти что разделяла бессмертного демона с земной женщиной. И всю глубину отчаяния, что поделила этот мир надвое для меня.
Но мне повезло больше. Между миром света и миром теней я, кажется, нашёл идеального проводника.
— Скажи, твои родители не спорили, когда выбирали тебе имя?
— Конечно, спорили, — улыбнулась она. — Папа хотел назвать меня Анькой, но мама настояла на Софье.
Так у моей героини появился не только голос, но и новое имя.
— Исправь, по всему тексту, — я встал, услышав тарахтение машины Герасима и шарканье Зининых шагов.
— Пора закапывать лекарство, — крепко по-мужски взяла меня Зина за руку, помогая выйти. — Там Герман Михалыч приехали. Его в гостиную пить чай или в кабинет позвать?
— В кабинете работает Софья. Вот она закончит и накрой в гостиной на всех.
Глава 26. Софья
Он переименовал свою героиню в честь меня! Мама дорогая! Святые бобры! Благословенные ёжики! Я даже не знаю с чем это ощущение можно сравнить. Это так… Это… А-А-А-А-А-А-А!
Новая, невероятная, потрясающая, бомбическая книга Данилова, и я не просто участвую в её создании — я практически в главной роли. Стукните кто-нибудь, а то меня порвёт от счастья!
И да простит меня та девушка, которой Зина очень вежливо, но строго отказала, когда та перезвонила. Но сама виновата, нечего опаздывать!
Я чуть не приплясывала от счастья, такие волшебные ощущения накрывали меня после работы. Он возьмёт! Он просто не может меня не взять! Мы же созданы друг для друга: его талант и моя фанатеющая от него сущность, его харизма и моя харизмозависимость, его… руки, блин, охрененные руки и мои глаза, готовые смотреть бесконечно как задумчиво он стучит по столу пальцами, как покусывает ноготь большого пальца, когда думает, рисует им по губам, как…
Отпустив на волю свою разгулявшуюся фантазию, я ещё блаженно улыбалась, войдя в гостиную, когда вдруг наткнулась на взгляд Анисьева.
Тыц! — застыла я где была. А он, он даже встал с кресла, увидев меня.
Трудно сказать, что происходило под вспотевшей бледной лысиной в его сорокалетнем-плюс мозгу. Я, честно говоря, думала, что он вообще меня не помнит и не может испытывать на мой счёт никаких эмоции. Но я сильно, очень сильно ошибалась.
— А ты что здесь делаешь? — шагнул он вперёд, словно преграждая мне дорогу к накрытому белой скатертью круглому столу, где благоухало клубничное варенье, манило к себе запахом жареного арахиса свежее печенье и хрупкий фарфор тонко пел, вторя звукам голоса.
— Простите. Я?
— Ты, ты, — словно потыкал он в меня пальцем, а не местоимением. — Это же ты та официанточка с банкета?
— С какого банкета? — на всякий случай уточнила я. Без всякой левой мысли, между прочим, мало ли в его жизни было банкетов. Но он не поверил:
— Вот только не надо тут передо мной прикидываться, — выглянул он из-за меня, видимо, убедиться, что мы одни.
— Да в чём? — вдруг как-то неловко почувствовала я себя на узорчатом ковре в кроссовках. На него бы ступать в атласных бальных туфельках. И кокетливо скрестив ножки, обмахиваться веером, сидя на кривоногом диванчике. Строить глазки кавалерам. Клеить на щёки кокетливые мушки. Читать вслух романы о благородных конях и их смелых рыцарях. Или наоборот. В общем, точно не выслушивать претензии невысокого упитанного мужика, которого я второй раз в жизни вижу.
— Я спросил какого хрена ты здесь делаешь? — понизил он голос и зашипел угрожающе.
— Вообще-то работаю, — показала я пальцами, словно играю на пианино, но он понял.
— Секретаршей?!
— Да называйте как угодно.
— Он что, тебя уже нанял? — воровато оглянулся Анисьев.
— Да, — уверенно заявила я. И пусть немного предвосхитила события, но сказала то, в чём не сомневалась.
— И он знает кто ты? Он тебя узнал? Ты представилась? — больно схватил он меня повыше локтя.
— Что вообще за допрос? — убрала я его руку. — Нет, не сказала.
Он вдруг растянул губы в кроткую улыбочку и коротенькие ручки приподнял перед собой словно извиняясь, успокаивая.
— Вот, деточка, и не говори, — погладил он меня по плечу. — Не напоминай, миленькая, ему про тот банкет.
— Это ещё почему? — отшатнулась я от его мягких лапок.
— Понимаешь, — разглядывал он меня в упор, и голосок его зазвучал приторно-ласково. — Леонид Юрьевич человек творческий, нервный. Он же после того банкета в аварию попал. Ослеп. Зачем лишний раз напоминать ему об этом? Он расстроится. Впадёт в меланхолию. А он же тебя всё равно не видит. Так не всё ли равно?
— А если не всё? — хоть и видела я в его словах смысл, но не чувствовала особой заботы. — Вам-то, сударь, какая печаль?
Благостность как маска сползла с его лица, когда он рванул меня к себе.
— Слушай сюда, деточка, — угрожающе зашептал он. — Если ты хоть словом, хоть полусловом заикнёшься о том, что слышала. Если только намекнёшь что-нибудь обо мне и, — он снова оглянулся, — ну ты знаешь о ком.
— Да отвали ты, дядя, — толкнула я его в грудь. — Ничего я не слышала. И вообще не знаю о чём ты.
— Я предупредил, — убрал он, наконец, свою лапищу, и я невольно потёрла предплечье. — Не вздумай пикнуть.
— А то что? — хмыкнула я.
— Тебе не понравится, — со вздохом произнёс он так
