Энн в бухте Четырех Ветров - Люси Монтгомери

— Мистер Говард поначалу был методистом, — заметила мисс Корнелия: дескать, от этого уже недалеко до ереси.

— Знаешь, Корнелия, — серьезным тоном сказал капитан Джим, — я часто думаю, что если бы я не был пресвитерианином, то стал бы методистом.

— Ну что ж, — миролюбиво согласилась мисс Корнелия. — Если бы ты не был пресвитерианином, то было бы неважно, кем бы ты был. Кстати, раз мы уж заговорили о ереси, я принесла назад книгу, что вы мне дали, доктор, — «Законы природы в духовном мире». Я и до середины ее не смогла дочитать.

— Да, считается, что в ней есть еретические положения, — признал Джильберт, — но я вас об этом предупреждал, мисс Корнелия.

— Я не возражаю против ереси, но не выношу глупости, — спокойно сказала мисс Корнелия, одной фразой расправившись с нашумевшей книгой.

— Кстати, о книгах, — вмешался капитан Джим, — в журнале наконец-то кончили печатать «Безумную любовь». Всего набежало сто три главы. Конец наступил, когда герои поженились. Вроде бы все беды остались позади. Хорошо, что хоть в книгах так получается, если не в жизни, правда, Корнелия?

— Я не читаю романов, — отрезала мисс Корнелия. — А ты не слышал, как себя чувствует Джорди Рассел?

— Я к нему зашел на обратном пути. Он понемногу выздоравливает, но, как всегда, жаловался на свои беды.

— Он ужасный пессимист, — заметила мисс Корнелия.

— Не то чтобы пессимист, Корнелия, просто ему все на свете не нравится.

— Разве это не пессимизм?

— Нет, пессимист — это человек, который и не надеется, чтобы ему что-нибудь понравилось. До этой крайности Джорди еще не дошел.

— Ты за самого дьявола сумеешь замолвить словечко, Джим Бойд.

— Нет, Корнелия, о дьяволе я ничего хорошего сказать не могу.

— Ну и слава Богу. Кстати, по-моему, Билли Бут одержим дьяволом. Ты слышал, что он недавно выкинул?

— Нет, а что?

— Сжег новое платье жены, за которое она заплатила в Шарлоттауне двадцать пять долларов. Дескать, когда она его надела в церковь, на нее пялились все мужчины. Как тебе это нравится?

— Миссис Бут — красивая женщина, и коричневый цвет ей очень идет, — заметил капитан Джим.

— И ты считаешь, что поэтому можно бросить в печку ее новое платье? Билли Бут — ревнивый болван, и жену его можно только пожалеть. Она целую неделю плакала из-за этого платья. Ах, Энн, если бы у меня был литературный дар, как у вас. Уж я бы расписала этих мужчин!

— У Бутов в семье все малость чокнутые, — сказал капитан Джим. — Билли вроде был самым нормальным, пока не женился и не оказалось, что он полоумный ревнивец. А его брат Дэниель всегда был чудной.

— Каждую неделю на него находило и он отказывался вставать с постели, — с удовольствием подхватила мисс Корнелия. — И всю работу по ферме приходилось делать его жене. Когда он умер, ей присылали письма с соболезнованиями, но, но я бы поздравила ее с избавлением от подобного муженька. А их отец Абрам Бут вообще был старый пропойца. Представляете: явился пьяным на похороны собственной жены, качался и икал: «Нич-ч-его вроде и не п-п-ил, а что-то в г-г-голову ударило». Я его хорошенько ткнула зонтиком в спину, и он на какое-то время протрезвел — пока гроб не вынесли из дома. На вчера была назначена свадьба молодого Джонни Бута, а он взял и заболел свинкой. Одно слово — мужчина!

— Но не нарочно же бедняга схватил свинку!

— Была бы я Кейт Стерн, я бы ему показала. Не знаю, нарочно он заболел или нет, но к тому времени, когда он выздоровеет, свадебный ужин надо будет готовить заново. Сколько добра пропало! Свинкой надо было болеть в детстве!

— Ну, Корнелия, ты уж требуешь от человека невозможного!

На это мисс Корнелия не ответила и повернулась к Сьюзен Бейкер, сердитой на вид, но доброй сердцем старой деве из Глена, которую Блайты наняли на несколько недель в прислуги. Сьюзен ходила в Глен навестить больную тетку и только что вернулась.

— Ну и как себя чувствует твоя бедная тетя Манди? — спросила мисс Корнелия.

Сьюзен вздохнула:

— Совсем плохо, Корнелия. Боюсь, что бедняжка скоро отправится на небо.

— Да неужели? Какой ужас! — с сочувствием воскликнула мисс Корнелия.

Капитан Джим и Джильберт поглядели друг на друга. Потом вдруг оба встали и вышли из комнаты, едва сдерживая смех.

— Слушая этих достойных женщин, и мертвый расхохочется, — проговорил капитан Джим. — Храни их Бог!

Глава девятнадцатая

СВЕТ И СУМРАК

В начале июня, когда холмы расцвели розовым буйством шиповника, а в Глен цвели яблони, в маленький домик Энн и Джильберта прибыла Марилла в сопровождении черного сундука с медными заклепками, который полстолетия, никем не тревожимый, пребывал на чердаке Грингейбла. Сьюзен Бейкер, которая, прожив у Блайтов несколько недель, стала буквально боготворить «молодую миссис доктор» и поначалу встретила приезд Мариллы с ревнивым неудовольствием. Но, поскольку Марилла не мешала ей вести хозяйство и никак не препятствовала Сьюзен ухаживать за «миссис доктор», преданная служанка смирилась с ее присутствием и сообщила своим подружкам в Глене, что мисс Кутберт — отличная старуха и знает свое место.

Однажды вечером в маленьком домике вдруг поднялся страшный переполох. По телефону из Глена вызвали доктора Дэйва и медицинскую сестру. Марилла ушла с сад и, шепча молитву, шагала взад и вперед между обложенными ракушками клумбами, а Сьюзен засела на кухне, заткнув уши ватой и накрыв голову фартуком.

Увидев, что у Блайтов всю ночь горит в окнах свет, Лесли и вовсе не смогла заснуть.

Июньские ночи коротки, но тем, кто ждал, когда же Энн разрешится от бремени, она показалась бесконечной.

— Господи, ну когда же это кончится? — воскликнула Марилла. Но, увидев озабоченные глаза доктора Дэйва и сестры, больше вопросов задавать не осмелилась. Вдруг Энн… — Нет, об этом Марилла отказывалась думать.

— Только не говорите, — яростно сказала Сьюзен в ответ на боль и страх в глазах Мариллы, — что Бог может быть так жесток, чтобы отнять у нас нашу любимую девочку.

— Отнимал же он других, которых любили не меньше, — сипло заметила Марилла.

На заре, когда лучи восходящего солнца разорвали пелену тумана над песчаным берегом и пронизали ее радужными бликами, в дом пришла радость. Энн наконец родила, и рядом с ней положили малютку с большими, как у матери, глазами. Посеревший за эту страшную ночь Джильберт спустился вниз и сообщил об этом Марилле и Сьюзен.

— Слава тебе, Господи, — дрожащим голосом выговорила Марилла.

Сьюзен встала и вынула из ушей вату.

— Надо готовить завтрак, — деловито заявила она. — По-моему, нам всем не помешало бы закусить. Передайте миссис доктор, чтобы она ни о чем не беспокоилась — Сьюзен у штурвала. Пусть думает только о ребеночке.

Джильберт улыбнулся и ушел наверх. Осунувшейся от перенесенных страданий Энн не надо было говорить, чтобы она думала о ребеночке. Ее глаза лучились святым счастьем материнства.

— Моя крошка Джойс, — промурлыкала Энн, когда Марилла пришла посмотреть девочку. — Мы давно решили, что, если родится девочка, мы назовем ее Джойс. О, Марилла, я думала, что была счастлива, но теперь я понимаю, что это была только мечта о счастье. А вот это — счастье.

— Тебе нельзя много разговаривать, Энн. Подожди, пока немного окрепнешь, — предупредила ее Марилла.

— Но ты же знаешь, Марилла, как мне трудно удержаться от болтовни, — с улыбкой возразила Энн.

В первые часы Энн была слишком слаба и слишком счастлива, чтобы заметить, что и у сестры, и у Джильберта подавленный вид и что Марилла смотрит на нее с невыразимой грустью. Потом в ее сердце прокрался страх — холодный и безжалостный, как морской туман, наползающий на берег. Почему Джильберт совсем не радуется? Почему он не хочет говорить с ней о дочке? Почему они унесли девочку, дав ей побыть с матерью лишь один — такой счастливый! — час? Неужели с ней что-то не так?

— Джильберт, — умоляюще прошептала Энн, — как наша девочка? С ней все в порядке? Скажи, что с ней все в порядке!

Джильберт отвернулся и долго не мог собраться с силами и посмотреть Энн в глаза. Потом Марилла, которая подслушивала под дверью, услышала горестный вскрик и убежала на кухню, где рыдала Сьюзен.

— Бедная голубка, бедная голубка! Как она это переживет, мисс Кутберт? Боюсь, что это ее убьет. Она была так счастлива, так ждала этого ребенка, такие строила планы! Неужели ничего нельзя сделать, мисс Кутберт?

— Боюсь, что нет, Сьюзен. Джильберт говорит, что надежды нет. Он с самого начала знал, что бедная крошка не выживет.

— Такая прелестная малютка! — рыдала Сьюзен. — Такая беленькая! Обычно ведь новорожденные бывают красные или желтые. И глазки такие большие и умненькие, словно ей уже несколько месяцев. Бедная, бедная крошка! Как же мне жалко миссис доктор!