Большая Берта - Сан-Антонио

Показалась арка моста Мари. Быстрей, туда!

Я напрасно вглядывался в темноту, никого не было видно.

— Ха, сбежала! — проворчала замарашка.

Я предположил, что мучители Терезы Келушик напали на ее след и ей снова пришлось уносить ноги.

Действительно, в слепленном из картонных коробок шалаше валялись лишь тощие пожитки бродяжки: мешки, пустые консервные банки, пакет с лохмотьями, давно потерявшими цвет и форму.

— Мерзавка! — разозлилась владелица земельного участка в центре Парижа. — Смылась и бросила мое убежище на произвол судьбы.

— Она вернется, — пообещал я. — Она же знает, что вы принесете ребенка.

— Пока она где-то шляется, меня могли ограбить!

— Что будем делать? — спросила Берта. — Здесь кругом сквозняки, птенчик может простудиться. Не говоря уж о том, что сверху капает. Вот тут, — добавила она, вытирая щеку рукавом.

Я пригляделся: пурпурная струйка стекала по ее лицу.

Похоже на кровь…

Я провел пальцем по щеке Берты.

И в самом деле кровь.

Глава четвертая

КЛАК!

— Почему вы на меня так смотрите? — басисто проворковала Берта, всегда готовая расточать ласки направо и налево.

Вторая капля упала на лиловую шишку, украшавшую лоб прелестницы, словно хотела продолбить дырку в этом утесе (вода камень точит!). Завораживающая картина, дорогие мои! Китиха снова утерлась. Я быстренько вытащил фонарик, чтобы осмотреть окрестности. Бледный луч бегло прошелся над головой Берты и замер. У мраморной статуи Юла Бринера в роли отчаянного сорвиголовы и то волосы бы встали дыбом.

Между аркой и опорой моста образовался черный треугольник. Там царила беспросветная тьма, словно у входа в пещеру, где спелеологи забыли свои крючья. Из темноты торчала рука. Женская!

Она безвольно свисала, отливая перламутровым блеском. По руке красной змейкой струилась кровь и капала с кончиков пальцев.

Я отступил назад и задрал голову повыше. Дрожащий луч выхватил из темноты тонкий силуэт. Я увидел голубое платье, жакет из благородного кроличьего меха, светлые волосы.

Держу пари, бедный Антуан стал круглым сиротой. Обоих предков отправили на тот свет, и довольно причудливым образом.

Малыш помалкивал. Похоже, он чувствовал себя уютно на груди у Берты. Впрочем, на таких пышных подушках можно позволить себе расслабиться.

— Она мертвая, — прошептала толстуха.

Я бросил фонарик бродяжке.

— Посветите мне, мамаша, хочу заняться расследованием.

Поставил ногу на каменный выступ опоры и без труда добрался до черного углубления, где пряталась мадам Келушик. Ногами она уперлась в каменную скрепу, торчавшую из арочного свода. Девушка потеряла туфли, стараясь удержаться. Одна их них валялась прямо подо мной. Эта “лодочка” и помогла мне восстановить ход драматических событий.

Бедняжку преследовали двое подонков, пьянчужка спасла ее, предоставив временное убежище. Парни продолжили бег по инерции. Но берег обрывается в реку, мы на острове, господа! Они обследовали все уголки и повернули обратно. Мадам Келушик увидела, что они возвращаются, и спряталась между каменной опорой и аркой. Ее ошибка состояла в том, что она решила забраться как можно выше, и ей было трудно удержаться на скользком камне. Туфля упала, выдав ее присутствие. Один преследователь, недолго думая, встал на плечи другого и расстрелял несчастную почти в упор (а может быть, счастливую, если учесть распространенную гипотезу о том, что Господь немедленно принял мадам Келушик в рай без вступительных экзаменов!).

— Свет! — потребовал я.

Беззубая карга бросила мне фонарик. Кровавое месиво, говорите? Молодую мать изрешетили, распотрошили! По меньшей мере восемь дырок на пятачке в несколько квадратных сантиметров! Затылка больше не существовало. Шея искромсана, левая подмышка превратилась в кровавую впадину. Для очистки совести я пощупал пульс у матери Антуана.

Излишнее беспокойство. Мотор отключился. Изрядно взбешенный, я соскочил с каменного насеста прямо под ноги Берты.

— Они ее достали? — спросила она.

— Именно. Эти ребята экипированы лучше, чем отряд особого назначения.

— Безобразие! — вдруг объявила бродяга. — Где прикажете складывать старые кости, когда даже под мостами черт те что творится! Хорошо хоть эти подонки ничего у меня не стянули.

И она принялась перебирать свое барахло.

— Послушайте-ка, мамаша, — вкрадчиво начал я, присев на корточки рядом с ее конурой. — Мне необходимо подробное описание тех двух скакунов…

— Я все сказала, болван, — вспылила пьяница. — Оставь меня в покое!

— Вы сказали лишь, что видели двоих мужчин в плащах. Если б я знал хотя бы немного больше, этих молодчиков давно бы на свете не было. Ну же, опишите их, а то я побросаю всю эту дрянь в воду!

— Он так и сделает! — возопила ведьма, приглашая Берту в свидетели. — Держу пари, сделает, чертов легавый!

— Не он, так я! — отрезала толстуха. — Не пойму, почему комиссар медлит. Ему следует быть порасторопнее, мы теряем время. Подержите ребенка, Сан-Антонио, я приведу эту старую дуру в чувство!

— Не стоит утруждаться, она сейчас все расскажет. Вы ведь не жаждете связываться с полицией, дорогая мадам? Итак, их было двое…

Старуху перекосило. Видели бы вы ее рожу… Вылитая принцесса Маргарет на той фотографии, где она изображает улыбку, повернувшись к мужу. Впрочем, я немножко преувеличиваю: бродяжка в отличие от принцессы не походила на королеву Викторию. Мне вспомнился мой приятель Марсель. Лет пятнадцать назад он по уши втрескался в мадемуазель Маргарет Виндзор. Она снилась ему по ночам, а днем он грезил о принцессе наяву. Все стены в его квартире были увешаны изображениями Маргарет — конной, пешей, в театре, в карете, в шортах и в Венеции. Он млел и сходил с ума по английской принцессе. Ни на одну девушку не обращал внимания, и, заметьте, безумец чтил моральные устои: королеву он не посмел бы преследовать ухаживаниями даже в мечтах. Уж лучше обожать папу римского (впрочем, он ничем не рисковал, поскольку был протестантом!), чем совершить прелюбодеяние, пусть и не наяву, с Ее Величеством. Но принцессой Маргарет он прожужжал мне все уши! А как он представлял себе их нежную дружбу! Он наделял принцессу, возможно прозорливо, экстравагантными манерами, одевал в изумительнейшие наряды, невиданные на этом берегу Ла-Манша (вот и бедняжка Коко Шанель Ламанчская мечтала одеть Маргарет: намерение благое и сулившее немалую выгоду), трубил в мечтах в охотничий рог, призывая возлюбленную… И прочие идиотские выдумки, достойные наследниц старинных королевских домов. Странные у него, однако, были фантазии! В них присутствовали и хлыст, и перчатки с шипами, и тигриные когти. Марсель вполне мог бы прижиться в Англии, там и не такое видали. К тому же чопорной сдержанности ему было не занимать.

Мой приятель был готов натурализоваться в стране ростбифов, только бы приблизиться к своей цели, а ведь он был швейцарцем, следовательно, законченным националистом!

Он грезил о том, как его представят ко двору. Граф Сеттер. Орден подвязки и поводка. Замок “Уик-энд”. Роскошные экипажи. Псовая охота в Шотландии. Ату ее, ату! Марсель спрыгивает с лошади и увлекает принцессу в лесные заросли, нашпигованные оленями. Лобзает жарко, но почтительно… Много лет я выслушивал этот бред.

Он искренне надеялся на встречу, воображая счастливое стечение обстоятельств. Они окажутся наедине в поезде. Оба путешествуют инкогнито, скрываясь за черными очками. Он ее узнает. Нельзя упускать случай, и он Примется за дело. Прельстит, соблазнит! Поезд очень кстати войдет в туннель. О блаженство! А потом, когда она обмякнет, сомлеет, он обрушит на нее отчаянные признания, безумные клятвы: “Судьбе было угодно, принцесса, чтобы я заключил вас в объятия! Я, влюбленный червь, рожденный под несчастливой звездой! Чем могу искупить свою дерзость? Жизнью? Но она принадлежит вам. Состоянием? Распоряжайтесь этими крохами как будет угодно. Говорите, единственный выход — брак? Решено! Я добавлю к вашим владениям Швейцарию! И удовольствуюсь малым. В “роллс-ройсе” займу место рядом с шофером. Буду прочищать засорившиеся раковины. Готовить мясо во фритюре…”

Так бредил Марсель. Клянусь. Если он не перестал пить и есть, то только потому, что в мечтах всегда присутствовал на празднике жизни.

И вот однажды мы сидели с ним в кабачке за бутылочкой винца. На глаза мне попался старый еженедельник. С обложки смотрела дама его сердца: миссис Сильная мира сего, располневшая, осанистая, короче, почтенная матрона.

“Ты видел?” — спросил я, тыкая пальцем в газету. “Кто это?” — рассеянно отозвался мой приятель. “Прочти подпись!”

Он прочел и скорчил рожу: “Ужасная прическа, а?” Ну и наглец! “А я-то думал, что она — предмет твоей страсти!” — напомнил я. Тут-то он и выдал. “С чего ты взял! — надменно произнес Марсель. — Предмет моей страсти — принцесса Анна!” Колесо фортуны сделало полный оборот и закрутилось все быстрее и быстрее. У меня мельтешит в глазах, и я чувствую, что теряю нить повествования.