Дом Брасса - Эллери Квин

— Ага! — воскликнул шеф Флек. Инспектор не верил своим ушам. — Почему вы не закричали?

— Чего ради? Я не видел, чтобы Алистер делал что-то дурное, и знал, что Вон лежит на койке поперек двери в комнату Брасса. Он делал так каждую ночь. Но я четко видел, что Алистер выходил из своей спальни.

— Выходит, вы солгали? — напустился Флек на Алистера. — Это вам дорого обойдется, мистер!

«Деревенский сквайр» уже не был румяным. Но его голос звучал убедительно.

— Я боялся оказаться замешанным, шеф. После всего происшедшего вы можете это понять. Теперь я понимаю, что совершил ошибку, и сожалею об этом.

— Куда вы ходили?

— Я всю жизнь страдаю бессонницей, а прошлая ночь была особенно скверной. Поэтому я встал, надел халат и шлепанцы и вышел из дому подышать свежим воздухом. Это проклятое место похоже на склеп.

— Что вы делали снаружи?

— Просто гулял по лесу, потом спустился к причалу и курил там до рассвета. Я вернулся без нескольких минут шесть и сразу заснул. Жена разбудила меня и сообщила новости.

— Я слышала, как муж встал с кровати и как он вернулся, — сказала Элизабет Алистер, невозмутимая, как всегда. — Я тоже плохо сплю. Все было так, как говорит Девитт.

— Но вы не можете подтвердить, что он провел все это время на причале, — возразил Флек. — Вы-то сами где были, миссис Алистер?

— В постели.

— Одна. С четырех до шести. Ни у кого нет алиби, даже у вас, Квин, — вы знаете, что полиция не слишком верит мужу и жене, обеспечивающим алиби друг другу. Но единственный, кто был пойман на лжи, — это Алистер, и я занесу это, мистер, в мою маленькую черную книжицу. — Алистер выглядел раздосадованным, а его жена — и того хуже. — А, Хьюго! Как дела? Чувствуете себя лучше?

Флек мог спросить об этом только из примитивной доброты к земляку. Судя по виду Хьюго, тот провел бурную ночь. Его котелок исчез, синий костюм из сержа был грязным, мятым и разил солодом, ботинки цвета бычьей крови скособочились, а один шнурок был развязан. Маленькие глазки отекли и налились кровью, массивный подбородок вздрагивал.

Хьюго страдал от горя и от похмелья. Его нашли в своей кровати полностью одетым, храпящим, как кит, и пахнущим, как пивоваренный завод. Флек расспросил его, но он ничего не помнил. Хьюго отправился в таверну неподалеку от Филлипскилла, где поглощал пиво в неимоверных количествах. Он не помнил ни как ушел оттуда, ни как добрался домой, ни где его «хонда» (машину нашли у ворот поместья Брасса, где он, очевидно, свалился, выходя из нее). Что касается времени, то оно не существовало для него вовсе.

Слуга не сразу ответил на вопрос шефа Флека. Он потер челюсть, как будто у него болел зуб, и произнес своим basso vibrato:[34]

— Мистер Хендрик умер. — А потом ответил: — У меня болит голова.

— До окончания расследования я оставляю здесь двоих моих людей, — объявил Флек перед уходом, — и пусть никто не пытается улизнуть, потому что я отнесусь к этому сурово. Не покидайте поместье, а если вам понадобится что-нибудь в городе, то пусть туда съездит одна из леди. Если же кто-нибудь решит, что у него есть что мне сообщить, пусть скажет одному из моих людей. О'кей? — И он удалился почти бегом.

Никаких отпечатков пальцев, которые могли бы там находиться, не обнаружили ни в гостиной и спальне Брасса, ни на двери, поперек которой стояла раскладушка Вона. Наследники оказались замурованными с убийцей, и инспектор чувствовал, что ему бросили вызов.

— Но, Ричард, — настаивала Джесси, — все, что мы должны сделать, — это сообщить шефу Флеку, что я не та Джесси Шервуд, и он сразу же нас отпустит. Он поймет, что мы не можем быть замешаны в этой истории с шестью миллионами. Не вижу причин оставаться здесь, тем более что мы уже не в состоянии помочь бедному старику.

Муж взял ее за руки.

— Дорогая, один из этих людей убил старого Хендрика. Кто? Я не могу уехать, пока не узнаю это.

Таким образом, Джесси оставалось только стоять у окна своей спальни и наблюдать, как фургон увозит бренные останки хозяина поместья, предназначенные для вскрытия. В других окнах виднелись мрачные лица остальных. Даже если бы Хендрик Брасс умер в лоне Голландской реформатской церкви (которую, как он им сообщил, не посещал уже шестьдесят лет), они бы не чувствовали утешения, покуда с Дома Брасса не спала бы пелена тайны убийства и шесть миллионов долларов не были бы поделены между счастливыми невиновными.

Но до этого было очень далеко, ибо Вон в своем статусе юриста заверил их, что закон запрещает любой раздел состояния ранее чем через шесть месяцев после кончины завещателя. При этом он явно испытывал злорадство.

В результате в голову нескольких из них пришла мысль, что по обстоятельствам мистического свойства они сменили одного мучителя на другого.

Глава 7

И СНОВА — ГДЕ?

По требованию покойного похороны должны были состояться на семейном кладбище в поместье.

— Старик говорил мне, что если Ф.Д.Р.[35] похоронили в его Гайд-Парке,[36] то и он имеет право зарыть свой прах в собственной земле, как и любой умерший демократ, — сообщил Вон.

— Могу я спросить, — осведомился мистер Пилинг из филлипскиллского похоронного бюро «Пилинг и Пилинг», — оставил ли покойный какие-либо инструкции?..

— Если вы имеете в виду, сколько масла намажут вам на хлеб, приятель, — отозвался Вон, — то я бы не советовал вам делать гроб из бронзы супер-делюкс. Насчет бабок пока не все ясно. Могу обещать только то, что ваш счет обеспечит вам кредиторские права на соответствующую долю состояния.

— Значит, нет никаких страховых полисов, мистер Вон?

— Никаких.

Мистер Пилинг тяжко вздохнул:

— Ну, мой отец хоронил его отца, а мой дед — его деда, так что, полагаю, мне остается, по крайней мере, похоронить его. А если состояние не покроет счет, то расходы пойдут на престиж фирмы. — И мистер Пилинг позволил себе улыбнуться.

— Никогда не встречал гробовщика, который уступил бы задаром даже остатки материала для бальзамирования. Вы наверняка вычтете эти расходы из вашего подоходного налога.

Мистер Пилинг поспешно удалился.

— Почему вы так грубы со всеми, мистер Вон? — спросила Джесси. — Мистер Пилинг говорил это по доброте душевной.

— По-вашему, noblesse oblige[37] — чепуха? — Вон засмеялся и отправился по своим делам, которые в данный момент состояли в том, чтобы делать жизнь Хьюго еще более жалкой, чем она была ранее.

К досаде Джесси, старая церковь Сонной Лощины уже давно практически не функционировала, к тому же шеф полиции вообще наложил вето на церковные ритуалы, поэтому тело выносили прямо из дома. Скромный гроб даже не открывали. Из посторонних присутствовали только тэрритаунский священник, мистер Пилинг с помощником и Лу — косоглазый ассистент шефа Флека. Маленькое семейное кладбище в придорожном овраге поросло сорняками, среди которых высились покосившиеся надгробия, кое-где украшенные херувимами; ворота единственного полуразрушенного склепа заросли сумахом. Священник прочитал простую заупокойную молитву, понаблюдал, как Хьюго и помощник Пилинга засыпают могилу, пожал всем руки и удалился. Остальные гуськом последовали за ним, кроме Ричарда и Джесси, которые задержались на кладбище, перешагивая через упавшие надгробья и читая полустертые эпитафии.

Надгробье, заставившее их поспешить назад к дому, было коричневой плитой с высеченными на ней словами: «Помпей — верен до самой смерти». Как заметила Джесси, Помпей вполне мог быть лошадью.

Они нашли Флека ожидающим в гостиной вместе с остальными. Инспектор усмехнулся. Шеф полиции ловко вел свою игру. Ни один представитель прессы так и не появился, а в местных газетах сообщалось только о смерти старого Брасса, но не об убийстве. Флек приберегал новости до того великого дня, когда он сможет объявить, что преступление не только имело место, но и было им раскрыто.

Шеф неподвижно сидел у огромного камина, словно надеясь, что здесь он будет казаться меньше. В последовавшем разговоре он не принимал никакого участия.

— Присаживайтесь, мальчики и девочки, — сказал Вон. — Вино за счет заведения. Мы вылакали весь паршивый кларет, сегодня прикончим портвейн, да и тому, что еще осталось в подвале, не дадим превратиться в уксус. Все хотят выслушать последнюю волю покойного?

Поверх повязок он надел грязную майку, и только коричневое пятно под правой лопаткой вместе с некоторой скованностью движений напоминали о ножевой ране. Кобура с торчащим из нее револьвером 38-го калибра была у всех на виду. Вон начал читать завещание.

Текст начинался следующим образом: «Я, Хендрик Саймон Брасс, холостяк, проживающий в городе Филлипскилл, округ Уэстчестер, штат Нью-Йорк, пребывающий в здравом уме и твердой памяти, но сознающий бренность земной жизни…»