Дом Брасса - Эллери Квин

Его слушатели выглядели так, словно он сообщил им, что они наслаждались гостеприимством Тифозной Мэри.[29]

— Ну, мистер Брасс?

— Если говорить о неоплаченных счетах, — спокойно отозвался старик, — то к чему мне торопиться? Да, некоторые проявляют нетерпение, ну и пускай. Как-нибудь переживут. Разве вы не знаете, что люди предпочитают богатых должников, потому что могут начислять проценты к их счетам? Что касается телефонной компании, то кому нужен телефон? Я годами оплачивал их чертовы счета, и за что? Девяносто процентов звонков — пустая болтовня. Вас удовлетворяет мой ответ, инспектор?

— Он не удовлетворил бы и двухлетнего ребенка. Но ваши долги — не самое главное. Как насчет денег, которые якобы у вас есть? На этот вопрос вы не ответили.

Высохший рот открылся, и старику пришлось придержать вставную челюсть. Он казался в высшей степени довольным собой и, что еще хуже, Ричардом Квином, словно инспектор, как маленький мальчик, подбежал к нему показать какое-то свое сокровище. Его хихиканье наполнило гостиную, отскакивая рикошетом от пыльной мебели и потрескавшихся от времени портретов предков в панталонах и кринолинах. Все молча глазели на него, как будто старик собирался объявить, что он — Волшебник из Оз.[30]

Хендрик Брасс вытер невидящие глаза обтрепанным носовым платком.

— Вы меня очень развлекли, инспектор Квин. — Несмотря на любезные слова, в его голосе звучали злобные нотки. — Я рад, что вы оказались таким любопытным. Это придает нашей маленькой игре особый смак. Думаете, вы поймали старого мошенника, а? Ну, может, и так. Предоставляю решение этим добрым людям. Кому вы поверите, леди и джентльмены? Этому человеку, который заявляет, что я нищий и лгун, или мне? Подумайте хорошенько, друзья мои. Либо у меня нет ни цента, и тогда вы можете покинуть мой дом завтра утром — с недостающими половинками тысячедолларовых купюр, как я обещал, — либо я миллионер, и тогда вы остаетесь. Решать вам. — Он встал и властно произнес: — Дай мне руку, болван! Пошли, Вон.

— Вы меня здорово развлекли, папаша! — с восторгом повторил Вон.

Когда трио удалилось, в гостиной надолго воцарилось молчание.

— Как сказал старый хрыч, — заговорил наконец инспектор, — решать вам.

Доктор Торнтон покачал головой:

— Не знаю, оставаться мне или уезжать.

— Что, по-вашему, мы должны делать, инспектор? — с беспокойством спросила Корнелия Оупеншо. — Что вы посоветуете вашей жене?

— Я? Я бы не уехал, если бы мне предложили в десять раз больше миллионов, чем те, которыми он размахивает у вас перед носом.

— Но я думала, вы сказали…

— Здесь что-то не так, мисс Оупеншо и я останусь до тех пор, пока не выясню, что именно.

— Ну… — Мисс Оупеншо пребывала в мучительной неопределенности.

Линн О'Нил тряхнула каштановыми локонами.

— Я просто не вижу причин для паники. Инспектор Квин и его друзья не могли навести справки везде. Возможно, мистер Брасс где-то хранит свои миллионы в виде вклада или ценных бумаг. Я читала, что многие богатые люди держат деньги в швейцарских банках и в других местах за границей. На вашем месте, доктор, я бы осталась. Подумайте, что вы будете чувствовать, если окажется, что вы упустили миллион долларов.

— Это его приманка, — пробормотал Торнтон. — Но признаю, что деньги мне бы пригодились… Имея миллион, я бы мог расширить нашу клинику, купить новейшее оборудование, разнообразить сферу услуг… Пожалуй, я останусь. Как насчет вас, Кит?

Молодой Палмер усмехнулся:

— Меня отсюда не выгонят ни пожар, ни потоп. Мне не интересно, что вы обнаружили или не обнаружили, инспектор. По-моему, он играет с нами в покер, а при такой ставке нельзя подняться и уйти.

— Даже если вы подозреваете, что карты крапленые? — сухо осведомился инспектор.

— Я могу потерять только время. А его у меня достаточно.

Инспектор пробормотал что-то об Ф.Т. Барнуме[31] и о количестве простофиль, но его расслышала только жена.

— У него могут иметься скрытые капиталы, — внезапно заговорила Джесси. — Вся эта латунь например.

— Это правда! — взвизгнула Корнелия. — Никто из нас до этого не додумался, кроме миссис Квин. Латунь, должно быть, стоит целое состояние!

— Вы говорили, что занимались металлоломом, Кит, — сказала Линн. — Вы что-нибудь понимаете в латуни?

— Кое-что. — Кит подобрал плетеную мусорную корзину с латунным контейнером и тщательно его обследовал, потом проделал то же самое с одной из латунных ламп и перешел к низенькой задвижной кроватке на колесиках, инкрустированной вездесущей латунью и превращенной в журнальный столик. После этого он покачал головой. — По-моему, все эти изделия среднего мастерства из латуни среднего качества и веса. Может быть, ниже среднего.

— Даже если так, здесь ее целые тонны, — запротестовал доктор Торнтон.

Кит снова покачал головой:

— Не думаю, что общую стоимость можно измерить в больших числах, чем тысячи. Что можно сделать с таким количеством латуни во всех формах и размерах, кроме того, что содрать ее и отдать на переплавку?

— Тем не менее, я считаю, что мы не должны терять надежду, — заявила Корнелия. — Мистер Брасс прислал нам эти купюры, а если он нищий, то откуда он мог их взять? Разве вы не говорили, что они подлинные, инспектор?

— Те, которые получила моя жена, — да.

— Вот видите!

Инспектор пожал плечами.

— Одну минуту. — Линн огляделась вокруг. — Этот дом полон антикварных вещей. Возможно, среди них есть редкие…

— Сколько бы они ни стоили, мисс О'Нил, Брасс испортил их своей латунью. К тому же все они дышат на ладан.

Последовала пауза.

— Послушайте! — воскликнул Кит. — Дом Брасса занимался и драгоценными камнями, верно? Почему он не может хранить свои миллионы в драгоценностях? Бриллианты не занимают много места, если их нужно спрятать. Они могут лежать у нас под носом.

— Возможно. — В голосе инспектора не слышалось энтузиазма. — Своего мнения не высказали только вы. — Он в упор посмотрел на Алистеров. — Что вы намерены делать — остаться или уехать?

Девитт Алистер открыл рот.

— Остаться, — сказала его жена и выиграла целое состояние в виде зубочисток, выложив карты одной масти.

День прошел, за ним еще один. Кит и Линн, обследуя подвал, полный жирных пауков, сломанной мебели и полок, нагруженных старыми керосиновыми лампами, ржавыми фрагментами водопроводных труб, пустыми винными бутылками, коробками с поржавевшими гвоздями и болтами и прочим хламом — по-видимому, Хендрик Брасс никогда ничего не выбрасывал, — не нашли никаких сокровищ, кроме допотопного фонографа и ящика со старыми пластинками — некоторые из них были в идеальном состоянии. Фонограф представлял собой раннюю массивную «Виктролу», заводящуюся вручную, а большинством пластинок были толстые диски с красной этикеткой и односторонними записями оперных певцов — Карузо, Мельбы, Шуман-Хайнк, Луизы Хомер, Джеральдины Фаррар, Титто Руффо, Мэри Гарден, Альмы Глюк (кто-то из покойных Брассов явно любил оперу), а также популярной легкой музыки.

Они с трудом потащили фонограф вверх по лестнице, где их заметил Хьюго и завершил переноску аппарата с такой легкостью, как если бы это была пирога Гайаваты.

Поставив «Виктролу» в гостиной, Хьюго нашел банку подходящей смазки, после чего вернулся с ней и с пластинками. Кит начал чистить и смазывать аппарат, а Линн — сортировать пластинки и сдувать с них пыль. В ящике оказался пакет стальных игл, который даже ни разу не открывали. Кит стал заводить фонограф.

— «На дороге Тамиами», — прочитала Линн надпись на одной из этикеток. — Никогда не слышала эту пьесу.

— Зато я слышал, — сказал Ричард Квин и, когда «Виктрола» разразилась царапающими звуками, церемонно произнес: — Миссис Квин, могу я вас пригласить?

Прежде чем Джесси успела подняться, музыка прекратилась с жалобным скрипом, и Ричард, протестующе обернувшись, увидел Вона, стоящего у фонографа и ухмыляющегося, как вандал над своей жертвой. Старый Хендрик маячил в дверях со своей мерзкой улыбочкой. Под мышкой он держал тощий портфель.

— Вам придется отложить ваш танец, инспектор. На сей раз я созываю собрание. — Старик ощупью добрался до любимого кресла и опустился в него. Хьюго придвинул к креслу низкий столик. Брасс похлопал по нему рукой, кивнул и поместил на него портфель. Вон и Хьюго заняли зловещую позицию по обеим сторонам кресла. — Прошло около двух недель после покушения на мою жизнь, совершенного, как выразился бы инспектор Квин, неизвестным лицом или лицами, — начал старик, противно причмокивая, — но я все еще, как говорится, копчу небо, а вы все еще ожидаете решения старого сумасброда. Ну, я принял решение.