Сумерки зимы - Дэвид Марк

– Я вас не выдам, – сказал Макэвой, глядя, как писатель затягивается сигаретой.

– Спасибо. – Тот отвесил театральный поклон и протянул пачку: – Курите?

– Нет, – мотнул головой Макэвой. И непринужденно добавил: – А вот жена курит.

Чандлер усмехнулся:

– Тогда, может, возьмете одну и угостите ее?

Макэвой ощутил, как внутри закипает гнев.

– Нет, благодарю. Она на восьмом месяце. У нас с ней уговор – не больше трех штук в день. И один бокал вина… – Он замолчал.

– Любит выпить?

Глаза Макэвоя наткнулись на пристальный, тяжелый взгляд спутника. Чандлер был заинтригован.

– То, как вы это сказали…

Макэвой пожал плечами. Ладно, вреда не будет.

– Мы уже теряли детей. Это наша четвертая попытка завести второго.

Чандлер положил руку на широкое плечо Макэвоя:

– Я бы за вас помолился, если бы хоть немного верил во всю эту хрень. Да вот не верю. Так что просто пожелаю самого наилучшего.

Макэвой неожиданно для себя улыбнулся. Благодарно кивнул, отвернулся, чувствуя, как подрагивают губы, а в глазах словно туман встал. А вдруг этот тип решил, что это Ройзин виновата в смерти их нерожденных детей?

– Сигареты тут ни при чем. И выпивает она не более одного маленького бокала. Знает, когда остановиться…

– А я вот не знаю, – тихо сказал Чандлер.

Макэвой спросил себя, не слишком ли усложнил себе этот разговор.

– Отец всегда говорил, тут дело в силе воли. Надо решить для себя, куришь ты или не куришь, и тогда останется просто следовать решению. Сам я не курю. Жена курит. Вот и все.

– Похоже, он был неглупым малым.

– И был, и остается таким.

– Тоже коп?

– Нет. Он фермер, их называют крофтерами, живет у озера Лох-Юи. Для вас – Западное Нагорье. Больше сотни лет на одном и том же участке земли.

– Правда? – оживился Чандлер. – Я читал об этих фермерах. Суровая жизнь, судя по рассказам.

– Именно. – Макэвой разрывался между желанием рассказать о своем детстве еще что-нибудь, поковырять эти так и не зажившие струпья, и желанием расспросить про Фреда Стейна. – Вымирающий образ жизни.

– Знаю. Фермы сейчас сплошь и рядом переделывают в коттеджи для туристов, как пишет «Таймс». Ваш родитель не надумал?

– Да он скорее отгрызет себе обе руки, – хмыкнул Макэвой. – Возделывает землю на пару с моим братом.

– А вам такая жизнь не по нраву? – Голос у Чандлера был вкрадчивый. Мягкий. Ободряющий.

– Я отдал ей десять лет. Потом уехал к матери. Городская жизнь. Или, по меньшей мере, то, что зовется ею в Инвернессе. Провел там около года. Потом уехал в школу-пансион, за которую платил отчим. Дальше Эдинбургский университет. Три курса из пяти. А потом это – полиция, Йоркшир, Гулль. Муж и отец. На севере я без надобности. Не думаю, впрочем, что и прежде был там полезен.

– Печально. – Судя по голосу, Чандлер сказал это искренне.

Какое-то время оба молчали, а потому вдруг оба разом вспомнили, что свело их тут.

– Итак?

– Ах да, Фред. Громкая была история. Когда все случилось, я еще в пеленках барахтался. Но я довольно долго работал в Гулле, так что наслушался россказней про Черную зиму. Короче говоря, имя Фреда Стейна я услышал много лет назад. Редакция «Йоркшир пост» располагалась тогда на Ференсуэй, и по стенам там висели газетные передовицы в рамках. Однажды я заглянул туда пропустить по банке эля с приятелем, который работал в «Сан» и снимал в редакции угол, и от нечего делать я прочел ту первую полосу из шестидесятых. Насчет единственного парня, которому повезло выжить. Их было трое в спасательных шлюпках, но только его отнесло к Исландии. Шатался там по берегу, пока не попался на глаза местному фермеру. Газеты подняли ту еще шумиху, когда выяснилось, что он жив. Когда все уже рукой махнули. И я просто отложил эту историю на полочку в своем мозгу. Там уже сам черт ногу сломит, в этих залежах.

– А в то время вы еще не были с ним знакомы?

– Нет-нет. Фред оставался для меня лишь сюжетом. Я решил про себя, что однажды попытаюсь разговорить его. Могла получиться неплохая книга о том, что там случилось на самом деле. Ремесло у меня такое, понимаете? Я публикую приблизительно одну книгу в год. В магазинах они стоят на полках краеведения, можно купить там или заказать на сайте издательства. Неплохо продаются, по нашим временам. Фред казался идеальным героем, только руки не доходили.

– До тех пор?..

– Ну да, пока не появилась Кэролайн из «Вогтейл». Познакомились во время слушаний о судьбе «Данбара». Ничего девка, хотя малость самовлюбленная. Ни черта не смыслила в рыбном промысле и была не против оплатить историческую справку. Это мой конек. Я в деталях описал всю подноготную местной флотилии, главных персонажей, все имена. Теории, контакты. Все, что нужно. Тогда-то Фред Стейн и всплыл в памяти. Я пересказал ей историю и забыл про это думать, пока в прошлом году Кэролайн не связалась со мной, решив, что материал сгодится для документального фильма.

Они уже дошли до деревьев, и в сумерках ориентироваться стало сложнее. Чандлер показал на кованую скамью, они сели. Макэвой поежился в своем теплом пальто, ветер покусывал открытые участки кожи. А Чандлеру было все нипочем, кожа да кости, куртка нараспашку, под ней одна майка – и ничего. А на вид такой доходяга, бледный, и парок, вылетающий изо рта, – ну точно облачка сигаретного дыма.

– А как вам это удается? Как находите человека?

– Не так уж это и сложно. – Чандлер усмехнулся. – Берешь последний известный адрес и садишься за телефон. Местные рыбаки – тесная компашка, и память у них долгая. И недели не прошло, как я отыскал Фреда в Саутгемптоне. Первые три раза он бросал трубку, так что я отписал вежливое письмо со своими координатами, и в итоге он со мной связался. Я заговорил ему зубы. Давил на шанс перевернуть эту страшную страницу жизни. Воздать почести товарищам. Попрощаться. Рассказать свою версию того, что случилось. Честно говоря, не думаю, чтобы это сильно его заинтересовало, но стоило мне упомянуть, что телевизионщики готовы платить, и Фред сменил пластинку. Не хочу сказать, будто он решил нажиться, ничего такого. В желании заработать нет ничего скверного. Ему хотелось отложить что-нибудь на старость, и только.

– И вы встречались с ним лично?

– Лишь однажды. Кэролайн была в Штатах, а ей требовалось подписать договор. Я отправился в Саутгемптон за счет телевизионщиков, и мы пропустили пару пива в любимом пабе Фреда. Приятный старик, право слово. Лучше было бы написать книгу, чем снимать фильм, но мои карманы не сильно-то глубоки. Так нынче устроен мир. Пытаешься заполучить контракт – никто пальцем не шевельнет. Не интересно им. Сплошь биографии знаменитостей и долбаные мемуары про несчастную жизнь.

В голос Чандлера вернулась пропавшая было горечь. Макэвой наблюдал, как писатель шарит левой рукой под скамьей. Внезапно он выудил оттуда бутыль односолодового.

– Вот ты где, малыш. – Отвинтив пробку, он сделал мощный глоток из горлышка.

В подступающей тьме Макэвой во все глаза рассматривал Чандлера. Тот менялся прямо на глазах.

– Веб-сайт уверяет, что курс лечения стоит тут пять тысяч фунтов. Деньги, потраченные с умом, да?

– Уж и не знаю, что доставляет больше удовольствия, сама выпивка или эти тайны, – хохотнул Чандлер.

– Так вы сами ее припрятали здесь?

– Мой сосед. Ради меня на все готов.

– Ясно.

Они сидели еще минут двадцать. Вечерние сумерки медленно наливались тьмой. Снег неуверенно ложился на влажный гравий дорожки и таял. Они разговаривали про Гулль. Макэвой ежился, грел руки в карманах.

В конце концов разговор снова свернул к Стейну.

– Вы так и не поинтересовались, при чем тут уголовная полиция, – сказал Макэвой, наблюдая, как Чандлер приканчивает остатки виски. Странно, но ему не предложил и глотка.

– Сестра Фреда замужем за каким-то полицейским чином. Надо думать, вы оказываете кому-то услугу Макэвой позавидовал проницательности и эрудиции этого пьянчуги.

– Так что ей передать? – спросил он.

– Скажите, что Фред был отличным парнем. Веселым старичком, набитым байками. Что он вовсе не боялся вспоминать про то, что с ним случилось, сидя в пабе с пинтой в руке, зато до у серу боялся этого сраного сухогруза, куда его затащили-таки телевизионщики, где он должен был плясать для них, точно макака дрессированная.

В голосе его снова зазвучало раздражение. И горечь. Едва ли не злоба.

– Кажется, вы не особо высокого мнения о тележурналистике.

– Заметили-таки, да? – Чандлер сплюнул. Закурил последнюю сигарету из пачки. – Падальщики с чековыми книжками.

– Тем не менее вы на них работали.

– А у меня что, был хоть один хренов шанс отказаться? Сынок, у меня от роду один-единственный талант. Я умею писать. Ну, два таланта, если посчитать еще и умение уболтать первого встречного. И что, мое имя красуется на каждой книжной полке в этой чертовой стране? Пшик. У меня халупа на востоке Англии, и даже останься у меня права, машину купить было бы не на что. Весь мизерный гонорар за книгу уходит на то, чтоб напечатать следующую.