Любовь и другие мысленные эксперименты - Софи Уорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Добравшись до верхнего края стакана, Ки оборачивается. Мы обе работаем на королеву и потому чувствуем друг друга. Разведчик обходит ее и замедляет шаг у кромки сладкой воды. Мы умеем прокусывать поверхность, чтобы добраться до жидкости, а разведчики знают, как донести капли до гнезда. На этот раз нам всем достанется по капле. Из-за засухи. Таков план, но меня тянет назад запах спящих зверей. И еще кое-чего — смерти.
Во сне они переговариваются на языке китов. Звуки издают ротовыми полостями, ведь щелкать и чпокать им нечем. Это то, что мы знаем. Днем мы видим их длинные тени, слышим их голоса, а еще нас к ним тянет — и не только из-за сахара. В детской многие увлекаются историями о себе подобных. Нам хочется знать о Дракулах, которые кормятся собственными личинками, при этом не убивая их. И о королевах, которые улетают, бросив свои колонии. Но некоторые любят слушать сказки о людях, существах с мягкими панцирями, запрограммированных на самоуничтожение. Обреченных. Это то, во что мы верим, а доведись нам увидеть первый марсоход, это развеяло бы последние сомнения. Никто не строит планы, как сбежать из жизни, из которой бежать не нужно.
Мы путешествовали. Отправляли в океаны корабли, сделанные из наших собственных тел. Изучали и колонизировали мир. И с давних времен передавали полученные знания из поколения в поколение. Древняя история, ранняя история, библейские сказания — мы есть везде. Но карта нашего мира ограничена нашей ДНК. О других планетах нам ничего не известно. Информации нет даже в воспоминаниях наших предков.
Ки зовет меня к стакану. Крик. Крик-крик.
Смотрю на спящих женских человеческих особей, и меня так и тянет подойти к ним поближе. Как это понять? Работники детской умеют ухаживать за новорожденными и сохранять жизни подрастающих поколений. На благо колонии. Не ради меня или кого-то другого, не ради конкретной единицы. Это есть в нашем коде. Мы продолжаемся только до тех пор, пока не созреют следующие носители.
Слышала, что в Южной Африке колонии иногда заражаются грибком. В мозг проникает паразит, который направляет своего носителя к определенному виду травы, а там взрывается у него в голове, чтобы споры рассыпались повсюду, заразили новых разведчиков и работников и жизненный цикл продолжился. Таких носителей называют зомби, потому что они не способны думать за себя сами. Однако так ли велика разница, что тобой управляет — код, созданный паразитом или твоей собственной ДНК?
Именно это чувство посещает меня при виде спящих женщин, пускай и не выраженное в словах: чувство, что на меня действует сила, более мощная, чем моя программа. Она заглушает зов Ки и запах жидкости. И никак не связана с окружающими меня в темноте светящимися предметами. Мои антенны пробудило к жизни новое ощущение — сладкий, как яблоко, вкус познания, и противостоять жажде поддаться этому чувству невозможно.
Топ-топ-топ вниз со стола, на запах разложения. Впереди гладкий, как листва, пол, и конца пути не видно. Кликая и щелкая, нахожу металлическую кровать. Не спеши, не спеши. Помни о паучьих сетях, толстых, как твои собственные ноги. О глазах, что смотрят на тебя сверху. Топ-топ-топ по холодному металлу. Чувствую, как колония в едином порыве марширует вверх, как мы все сильнее отдаляемся друг от друга. Никого не слушай. Никого не зови.
Первый человек лежит лицом ко мне. От нее пахнет не продолжением жизни, а хаосом. Тело ее обтекают частицы света. А фонит от нее незнакомым напряжением. Информация захлестывает меня с головой. Заставляет забыть о колонии, о коллективной ответственности, о необходимости искать воду и пищу.
Первое прикосновение к коже. На лицевой части множество волосков, соринок, пор и влаги, скапливающейся по краям отверстий. Дважды останавливаюсь — у разомкнутых губ и на носовом выступе. Пещеры, ведущие в неведомое. Иду дальше и попадаю в лес, охраняющий закрытые глаза. Эти усики толще моих антенн, среди них кишат существа, питающиеся отходами жизнедеятельности. Это симбиоз, но ни один из его участников о существовании другого не подозревает; при такой разнице в размерах это просто невозможно. Мы в колонии выращиваем тлей и защищаем их от хищников в обмен на пищу, которую они нам дают. В обмен? Нет, неверно, у тлей нет выбора. Возможно, они тоже зомби.
Но по размеру ближе к людям. Мы для нашего вида считаемся мелкими и взаимодействуем с еще более мелкими существами. Интересно, есть ли у людей некие Они, которые управляют их жизнью?
Слышу не сам настойчивый зов Ки, но отдаленное его эхо. От желания ответить подрагивают антенны. Она не пойдет за мной. Мы знаем друг друга с того дня, как вылупились, выросли в одной детской, служим одной королеве. Предполагалось, что мы до конца своих дней будем единым целым. Как описать это чувство общности? Мы всего лишь делили на двоих дневную работу, узнавали друг друга в траве по запаху, щелкали и чпокали в унисон. Это был наш сонет, наша песня.
Но мой полет уже не остановить. Это сильнее и важнее. Пока я действую в одиночку, для колонии опасности нет. Пытаюсь подать ответный сигнал, но сообщение выходит неразборчивое. Как объяснить побуждение, природу которого не понимаешь сама? Запах. Миссия. Был ли у меня выбор? Ответа не знаю даже сейчас.
Иду по ее лицу. Ищу источник запаха. У края ресниц капля несладкой воды. Пахнет плотью, как от того дохлого мышонка, которого мы однажды нашли возле мусорных баков. Антенны начеку, впереди отверстие. Откусываю от капли и обнаруживаю узенькую щель у розовой оконечности глаза. Туда. Вот он, мой ответ голоду и жажде. Новизна. Важность. Человек шевелится, ресничный лес расступается. Скорее туда, скорее! Вперед, головой в живую плоть, глаз смыкается и давит, давит, втягивая меня в открывающуюся полость. Внутри. Ну, по большей части. Одна ножка застряла. Еще одна волна давления, и я свободна. Свободна от ножки. Неверно, нельзя освободиться от собственных конечностей. Они принадлежат тебе. Они — это ты.
Хотите знать, больно ли это? И да и нет. Не в том смысле, в каком вы понимаете боль: если вам наступят на ногу или прищемят палец, вы, оцепенев, потеряете дар речи. Моя боль либо прекратит мое существование, либо нет. Нога остается позади, а все остальное пробирается дальше в полость. Существование продолжается.
Меня качает,
