Революционная сага - Андрей Марченко

Продолжалось это совсем недолго — через секунду старика на дороге уже не было. Вместо него, словно высокая трава, качались ветви ивы.

Собака, которая следовала рядом со стариком, теперь металась вокруг упавшей ветки.

Ольга вдруг поняла, что бежит. Рванула на помощь, сама того не осознавая. Скорлупы улиток трещали под ногами десятками. Но на это Ольга внимания не обращала.

Но, пробежав с пару саженей, увидела, что из веток поднимается старик — живой и будто невредимый. Тот пошатываясь, выбрался из завала, прошел немного и присел на придорожный камень.

Как бы то ни было, бежать смысла более не было. Уже спокойным шагом Ольга подошла к старику, тот подвинулся, освобождая место на камне. Девушка присела. Вдвоем смотрели на дерево и на то, что перестало быть его частью.

— А ведь вас запросто могло убить. — проговорила Ольга.

— Могло. — согласился старик с видом безразличным.

В самом деле — разве это новость. Нынче такие времена, что убить может по пять на дню.

Вероятно, не справившись с холмом, ветер опять стекал в дол. Проскользнул по дороге, и потрепав иву, побежал будто бы к серой мельнице. А может, и вовсе не к ней…

— Эк неладно ветка упала… — заметил старик. — дорогу перегородила.

Что-то прошептал под нос.

Ольга подумала: старик явно сдвинулся умом. Его ту едва не убило, а он про какую-то дорогу шепчет. Но дальше произошло нечто такое, что заставило Ольгу задуматься о целостности своего ума.

Ветка вздрогнула, напряглась. Словно какой-то тысеченогий спрут поднялась на тонких прутиках, качнулась. Ольге показалось на мгновение, что вот сейчас он набросится на них, довершит то, что не сделал своим падением, задушит…

Но нет, вместо того ветка, теряя листья, обошла дерево и поползла в камыши. Те трещали и ломались — за веткой оставался широкий проход. Затем раздался всплеск. Обломанная ветвь поплыла по реке. Пройдет время, она потеряет листья, ветки-прутики оторвет. Они начнут жить собственной жизнью, сами станут деревьями. А ствол со временем приткнется к берегу, пропитается водой, осядет на дно, превратившись в живописнейшую корягу…

Но это случится в будущем.

А пока коряга крутилась, занимая в водах реки удобное положение.

Мимо сидящих, со стороны, откуда явилась Ольга, прошла матушка, неспешно толкая перед собой коляску с младенцем. Получалось странно: версты три Ольга не видела человеческого жилья, откуда бы могла выйти мамаша. А толкала она коляску совсем не спеша, так, что Ольга должна была бы обогнать ее с полчаса назад.

Но нет. И матушку и коляску Ольга видела впервые в жизни.

Вежливость предполагала поинтересоваться пройденными дорогами.

— Откуда идете? — спросила Ольга.

— Э-э-э… — старик кивнул на дорогу, по которой пришел. — Оттуда…

В его словах девушка совсем не почувствовала желание обидеть. Очевидно, собеседник просто не знал названия мест, через которые шел.

— А идете, — предположила девушка, указав в противоположную сторону, — наверное, туда?

Геддо пожал плечами:

— Можно и туда сходить… К слову, в краях, откуда вы путь держите, спокойно? — спросил старик?

Ольга покачала головой.

— Я, знаете ли, работала на Скобелевском заводе бронепоездов. Не так давно у нас один состав купила… Э-э-э… группа людей преступных наклонностей издалека. Но пока они бронепоезд перегоняли, то сделали несколько пробных налетов на города. Ну знаете ли: прибывают на вокзал или на окружную. И говорят, мол, пусть граждане славного города вынесут нам отступные, выкуп. А иначе мы… В смысле они… Открываем огонь…

— И как, несут?

— А куда они денутся?.. Да вот только бронепоезд уйдет, а за ним остается рваная рана: в ограбленных городах народец злится, собирает ополчения. Поглядывает косо в сторону городов неограбленных. Те на всяк случай свою армию вербуют… Ну коль пошли такие дела — вспомнят старые обиды… Оно ведь как: если долго махать шашкой, то наверняка чья-то голова слетит. А у вас как, спокойно было?

— Было-то спокойно. — согласился старик. — да только то и слово, что «было». Жил, понимаете ли, никого не трогал. Затем появились какие-то смутные люди. Не то большевики, не то наоборот. Очень скоро их не стало, но разве покой после этого вернешь?

— Вы их убили? — Девушка смотрела на старика удивленно, но совсем без удивления.

— Не совсем я… Мой пес. Сделал он это помимо моей воли, но я ведь все равно в ответе, разве не так?

Собака в это время лежала возле их ног. Ольга присмотрелась к ней: с виду обычная дворняга, не самая крупная из тех, что доводилось видеть. Если бы такая повстречалась на пути — ничего ни приятного, но и ничего страшного. Но если деревья могут ползать, то от дворняг можно ожидать всего, чего угодно.

— А вы куда идете, если не секрет?

— Теперь моя очередь сказать: «э-э-э»… Сама не знаю.

— Хм… А нам оказывается по дороге… Не желаете ли составить кампанию. Вдвоем оно как-то веселей бродить? Только сразу хочу предупредить — со мной может быть опасно.

Девушка кивнула: ничего страшного, бывает…

— Куда пойдем? — спросила девушка.

— Туда, где не было меня, и куда не заходили вы… Таких мест, я думаю, достаточно. Может, среди них найдется место поспокойней. Хотя, как мне кажется, спокойствие ноне роскошь, которую никто не в силах себе позволить.

Через мосток возле серой мельницы они перешли через реку. По пыльному шляху пошли к леску. К тому самому, откуда вырвался ветер, их познакомивший.

Допрос без пристрастия

…А в середине октября в комнату, где квартировал Чугункин, зашел Аристархов. Постучался в дверь и тут же, пока Клим не успел ответить, вошел.

Не смотря на то, что на улице было довольно тепло для октября, в помещении натопили жарко, густо.

Клим сидел за столом и что-то черкал в бумагах. Поднял взгляд, увидел Аристархова, улыбнулся:

— А, это ты!

Евгений улыбнулся и кивнул, дескать, да, действительно: он и есть…затем осмотрелся по сторонам. Остался доволен:

— Я смотрю, ты хорошо окопался… В смысле устроился. Прямо хоромы… Даже с граммофоном.

Кабинет Чугуника хоромами, безусловно не был — просто неплохо обставлен, что по временам текущим временам было редкостью. Особое место действительно занимал граммофон, действительно дорогой: с ящиком из палисандрового дерева, трубой блестящей, как бы не позолоченной.

Но Чугункин отмахнулся:

— Ай, с этим граммофоном просто беда! Только для вида стоит. Ему все равно, какую пластинку ставить — хоть «Интернационал», хоть романсы — одинаково играет только "Боже, Царя храни". - и шепотом добавил. — При это фальшивит жутко.

Клим указал Евгению на стул:

— Ну присаживайся, рассказывай как ты… Давно ведь не виделись?

— Где-то с неделю. — кивнул Аристархов.

— Но вчера кто-то о тебе рассказывал… Ты все там же, в училище.

Аристархов кивнул.

Город Мгеберовск был мал. Не то чтоб все всех знали, но люди пересекались часто. Бывало, в ином разговоре один собеседник назовет чью-то фамилию, а второй воскликнет: ба, да я же его совсем недавно встречал!

Так же происходило с Аристарховым и Чугункиным. Бывшие сослуживцы пересекались часто, слышали друг о друге с третьих уст. Но друзьями так и не стали. Все же разными они были людьми: бывший комиссар и бывший комбат.

— А я сегодня так усердно работал! — продолжал Клим. — Даже не обедал и чай не пил! Ничего, завтра чай попью четыре раза, и два раза схожу обедать!

Евгений не понял, была ли это шутка, но на всякий случай улыбнулся.

— А, впрочем, ну его в болото, отдохну! — продолжал Чугункин. — Попьем чайку! Не каждый день увидишь старого боевого товарища…

— Ну, положим, не такой он уж я и старый.

Клим действительно захлопотал у буржуйки. Топил дровами, тяги не было никакой, и скоро вся комната оказалась затянута березовым дымом. Впрочем, бывший комиссар относился к этому весело:

— А что поделать! Слуг нету, денщиков не имеется! Со всем приходиться управляться самому!

Чайник закипел быстро — то ли жидкости в нем имелось немного, то ли вода в нем была уже теплая. В двух жестяных кружках Клим приготовил чай, подал его Евгению.

Пили чай за столом. Надо сказать, что чай получился у Чугункина неважный: просто сладкая водица с легким привкусом заварки.

Клим, похоже, это понимал и стеснялся:

— Да… А твой денщик, помниться, такой вкусный чаек готовил! Как бишь его звали…

Ну надо же, — подумал Аристархов, — провести полгода с человеком рядом, но не узнать, как его зовут.

Но вслух сказал:

— Антип его зовут…

Во время чаепития Чугункин перебирал бумаги на столе:

— Пишу, понимаешь, доклад к годовщине Октябрьской революции! — пояснил он. — Надо отметить, ладно получается.