Дальний поход - Андрей Посняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эй, эй, Ондрейко! – закричав, замахал руками Короед.
Закричал… и осекся, увидев перед собой худую спину пономаря, затянутую в темную, испачканную болотною тиной, рясу. Господи… в глазах, что ли, не то? Перекрестившись, Семка повернул голову… и там тоже Афоня! Вот оглянулся… Что же. Выходит, Афоней-то – два?
– О, Семка! Живой, чертяка! – обрадованно подмигнул Усов. – Ты что такой бледный-то? Ранен?
– Дак это… ты на Афоню-то глянь.
Ондрейко удивленно повел плечом:
– А что на него глядеть-то?
– Не, ты не на этого… на того, что передо мной.
– Загадками-то не говори, паря… Ой! – Усов наконец рассмотрел идущего перед Короедом парня. – Афоня… Вот те раз!
– Скорее – два, – и не думая шутить, испуганно прошептал Семка.
В этот момент слева, из зарослей можжевельника и северной кривой березы, послышался крик:
– Эгей, братцы! Здорово!
– Смотри-ка – Кольша Огнев! – Усов обрадованно замахал руками. – Здорово, кормщик!
Закричал и тут же осекся… увидав спокойно идущего рядом с Кольшей Афоню!
– Что это получается… третий? Афоня! Ты чего это растроился-то, а?
– Ничего я не растроился, спаси, Господи! – из-за зеленевшего чуть правей ельника, громко хрустя ногами по сухим сучьям, вышел еще один Афоня – четвертый – и, ухмыльнувшись, махнул рукой:
– Давай, робяты, сюда. Тут у нас поляна.
– Господи, Господи… – ощущая вдруг появившуюся в ногах слабость, Семка Короед мелко перекрестился и, оглянувшись по сторонам, осел в траву, жалобно поводя глазами. – А других-то Афоней – нету! Сгинули!
– Никуда я не сгинул, черт худой! – не выдержав, пономарь выругался и тут же осенил себя крестным знамением. – Прости, Господи… свяжешься тут с иными. Ну, чего встали-то? Проходьте, говорю, на поляну…
Семка молча помотал головой, Ондрейко же с кормщиком переглянулись:
– Афоня, а что тут… Ой! Это кто ж с тобой такие?!!!!
– Это – знакомец мой, Енко.
– А-а-а-а…
– А тот, пегатый – то конь его, Ноляко. Зверище не худой, смирный. Траву да улиток ест.
Семка Короед окончательно пришел в себя лишь через какое-то время, сообразив, что находится на небольшой поляне перед разложенным костерком, над которым кипело в котелке какое-то вкусное варево. Сидевший рядом с ним Афоня деловито помешивал варево большой деревянной ложкой и время от времени пробовал, дул. Невдалеке, под кусточком, заботливо упрятанный в тень, смердел чем-то гнусным большой, с бурыми потеками, мешок из оленьей шкуры.
– Афоня-а-а…
– Добрая ушица будет! О, слава богу, оклемался. Ты что так – мы уж думали все, окочурился. Ран вроде нет.
– Ран-то нет, да хвостищем по голове перепало, – подсев ближе к костру, на всякий случай соврал Короедов. – Очнулся – все уж и кончено. Одни людоеды по брегу бродят, скалятся. Ой, Господи-и-и-и…
– Ладно, не ной, – махнул рукой Афоня. – Сейчас Силантия раненого принесут – вот кому, говорят, досталось.
Семка расслабленно потянулся:
– А он жив, Силантий-то?!
– Да жив. Нога только сломана, вот и будем думать – кому обратно в острог идти, а кому здесь, с Силантием, оставаться.
– Оставаться, говоришь…
Короедов задумался – возвращаться обратно в острог ему что-то не очень хотелось: наверняка там начнется дознание, расспросы. А вдруг да еще кто-то из отправленных с ясаком казаков уцелел? А вдруг да видел кто, как он, Семка… Может, и эти видали? Афоня, Усов с кормщиком… тот же Силантий. Не дай бог! Да видели б, так уже сказали – как это ты, мол, ловконько сбег. И все же, не хотелось бы в острог… однако и здесь с раненым Силантием – не сахар. Людоеды кругом бродят стадами, колдуны, тварищи всякие. В таком разе лучше уж – в острог. Однако туда еще дойти надобно. А вдруг что? Ох, Богородица Пресвятая Дева – и этак нехорошо, и так плохо. Не знаешь, куда и податься! Тут хорошенько подумать надо.
Отвлекая парня от глубоких мыслей, вдруг затрещали кусты, и на поляне показался… страшный пегатый ящер размером с лошадь, а то и поболе! С лысой, похожей на шлем, головой и клювовидной мордою. Ящера вел под уздцы патлатый молодой щеголь с небольшой редковатой бородкой и усиками, одетый в рубаху из змеиных шкур и узкие оленьи штаны. Узорчатый – тоже из змеиных шкур – пояс отливал на солнце черным матовым блеском.
Ага – вспомнил Короедов. Вроде как этот щеголистый – Афонин знакомец, а зверь – Ноляко, за коня вместо. Ну да – за коня!
На загривке шлемоголового ящера имелось седло, в коем, закусив от боли губу, сидел Силантий Андреев, поддерживаемый по бокам Усовым и Кольшей.
– Ну, вот и явилися наконец, – поднялся от костра Афоня. – Давайте его сюда, к теплу ближе.
Ондрейко покривился:
– Да не к теплу его надо, а наоборот – к холоду.
Осторожно сняв раненого с ящера, ватажники положили его на сухую траву невдалеке от костра, подали ушицы…
Силантий, увы, отказался – не мог есть от боли. Выглядел ясачный атаман плохо, бедолагу бил сильный озноб, а сломанную ногу раздуло словно хвост шлемоголова.
– Ничего, – по-ненецки заметил щеголь. – Сейчас лечить, колдовать буду. Время терять нельзя, злобная Хабча-минрена вот-вот за ним явится.
– Кто-кто явится? – тихо переспросил Афоня.
– Кто надо, тот и явится, – Енко недобро скосил глаза. – Вернее, тот, кто не надо. Меньше болтай, друг мой. Лучше мне помоги. Надо бы веток наломать, да над раненым чум устроить. На виду у всех болезнь прогнать не выйдет, Хабча-минрена – сильный дух, очень сильный.
Переглянувшись, казаки живо нарубили ножами веток, наломали лапника, так что чум, а точнее – шалаш, был готов уже очень быстро, пусть неказистый, но просторный и высокий, такой, какой и требовал Енко Малныче.
– Теперь подите все прочь, – строго приказал колдун. – Вон к тому дереву. Котелок можете с собой взять – там похлебаете.
– Чего он лепечет-то? – нетерпеливо переспросил не ведающий ненецкой речи кормщик.
Афоня тут же перевел, косясь на закатившего глаза старшого:
– Сказал, чтоб ушли все подале. Лечить будет.
– Лечить? – Кольша недоверчиво покачал головою. – А вдруг он заместо леченья что худое удумает? Я так этой колдовской роже не верю!
– И я особо не верю, – согласно отозвался пономарь. – Но мы ему зачем-то нужны. А он нам может понадобиться. Вот и проверим.
– На Силантии?
– Ну, хуже-то ему, спаси, Господи, не будет.
Внимательно прислушивающийся к беседе Ондрейко Ус подошел ближе:
– Все верно Афоня говорит! Не видите, что ль – старшой-то наш плох изрядно. Сами мы его не излечим. Так что пущай уж этот… Все хоть какой-то толк!
– Ладно, козаче, пойдем, – Огнев махнул рукой. – Там видно будет, что будет.
Все четверо – кормщик, Ондрейко Усов и Семика с Афоней, оглянувшись на шалаш, уныло поплелись прочь.
– Друг мой, Афоня! – вдруг выглянув, позвал колдун. – Ты-то не уходи – мне помогать будешь.
– Я?! – хлопнув глазами, изумленно переспросил пономарь. – Я колдовать не умею.
Енко Малныче ухмыльнулся:
– Однако Хабча-минрена – сильный дух, я ж сказал уже. Боюсь, один не справлюсь.
– Оставайся, Афоня, – вздохнул Ондрейко. – Может, и вправду поможешь чем. Коль уж просит.
– Разве что молитвою животворящей да именем Господа нашего Иисуса Христа! – дотронувшись до креста, пономарь истово сверкнув глазами. – Ну, раз скажете – пойду. Авось и вправду помогу словом Божиим!
Прошедшие с начала похода два года не прошли для Афони даром – парень раздался в плечах, вытянулся, превратившись из нескладного отрока в доброго вьюноша с узким, уже тронутым первым пушком, лицом и пылким взором. Вот и сейчас он возвращался к колдуну с явным достоинством, не бежал – вышагивал неторопливо, а подойдя к шалашу, осанисто перекрестился:
– Господи Иисусе Христе, на тебя уповаю!
– Ну, заходи уже, – недовольно промолвил колдун. – Ненадобно раньше меня начинать, как скажу, тогда свои чары и выставишь.
– Не чары, но слово Господне! – Афоня важно кивнул и, склонившись, вошел в шалаш следом за своим знакомцем.
Енко – и когда только успел? – уже разложил у изголовья раненого небольшой костерок с едким дымом и, войдя, первым делом бросился к дурно пахнущему мешку, что до этого лежал в тенечке под кустами. Склонился, оглянулся:
– А вот теперь помогай, любезнейший друг мой! Тут вот подержи… ага…
Афоня придержал завязки, а молодой колдун, запустив руку в мешок, проворно вытащил оттуда… отрезанные человеческие головы!
Нет, не казацкие – массивные, с надбровными дугами и маленькими глазками… головы людоедов-менквов!
– Господи Иисусе… Богородица-дева… – с отвращением сплюнув, быстро закрестился пономарь.
Он даже хотел было выбежать вон из чума и выбежал бы, кабы Енко Малныче не схватил за руку:
– Ты хочешь друга своего от злой смерти спасти? Тогда делай, что я скажу…
– Да уж делаю…
– Головы эти по краям от головы раненого клади… вот так… И знай – от смерти неминуемой только чужими жизнями спастись можно. Ну, вот… все вроде. Начнем!
