Экипаж - Юлий Дунский

Тамара с жалостью и нежностью смотрела на Игоря. Лицо у него было ободрано и поморожено еще сильней, чем у Ненарокова, — некрасивое лицо. Но Тамаре так не казалось.

«Ту-154» шел в ночном небе. В обычных рейсах ночью гасят свет, но на этот раз окна салона ярко светились. А в кабине свет не горел: чтобы летчикам лучше были видны светящиеся красным приборы.

Теперь вместо «Ила» самолет Тимченко сопровождали истребители. Один из них встал на крыло и прошел совсем низко над «Ту-154». Свет его фары выхватил из темноты хвостовую часть фюзеляжа. Потом фара погасла.

В кабине Тимченко слушал сообщение пилота с истребителя.

— Трещина в прежнем состоянии, не видно, чтобы росла…

Связавшись с Москвой, Андрей Васильевич объявил свое решение:

— Трещина, считаю, не будет увеличиваться, пока не возрастут нагрузки при снижении и посадке. Поэтому летим до Москвы и посадку произведем в Шереметьево. В своем порту… Какие прогнозы по грозе? Не хотелось бы с нашим хвостом попасть в болтанку.

— Москва готова принять вас, — послышалось в ответ. — Но гроза движется быстрей, чем давали по прогнозу. Указания получили Рига и Ленинград.

Тимченко покачал головой.

— У меня топлива не хватит. Ни до Риги, ни до Ленинграда…

…В салонах пассажиры, утомленные тревогами и волнениями этого рейса, спали. Бормотали, разговаривали во сне детишки. А те, кто не мог заснуть, молчали — только тихо постанывал человек со сломанной ногой. Не спал и Сергей Николаевич. Доктор делал ему инъекцию.

А в Москве готовились к встрече раненого самолета. К взлетной полосе потянулись могучие пожарные машины. Целый караван машин «Скорой помощи» выстроился у левой галереи.

На всякий случай подогнали сюда и технику: тягачи, краны, спецавтобусы.

…А по ночному шоссе торопились из Москвы в Шереметьево большие черные автомобили с желтыми фарами: это ехали к месту возможного происшествия участники совещания в Министерстве гражданской авиации.

Тот, кто вел совещание, говорил в трубку радиотелефона:

— Ну что там у Тимченко?

Послушал немного и сказал соседу, генералу ПВО:

— Пока ничего. Трещина не увеличилась.

По ветровому стеклу вдруг ударили крупные капли, дождь забарабанил по крыше «Чайки». Асфальт впереди стал черным и блестящим: налетела гроза. Генерал сердито крякнул:

— Ну вот, пожалуйста.

В другой машине, «Волге», ехали два инженера, бородатый и лысый в очках. Лысый объяснял:

— В их положении садиться на мокрую полосу — это страшное дело!

Вереница черных машин обогнала колонну зеленых грузовиков с прожекторами.

Кабина теперь была похожа на госпиталь: и Ненароков и Скворцов сидели в своих креслах перебинтованные, облепленные пластырем, с черными обмороженными лицами. Тимченко повернулся к Валентину:

— В Шереметьеве льет. Полоса мокрая. Слой три сантиметра… А реверс включать не хочется. Попробуем так сесть…

«Ту-154», по-прежнему в сопровождении двух истребителей, шел на снижение. Бортпроводницы перевели всех пассажиров в первый салон, проверили, хорошо ли застегнуты у каждого привязные ремни, отобрали и сложили в пластиковые пакеты все личные вещи, которые могли бы поранить владельца при сложной посадке: очки, трубки, спицы для вязания и даже вставные челюсти.

Во втором салоне сидела только Тамара в наушниках и с микрофоном: ей было поручено наблюдать за трещиной — не станет ли увеличиваться. Серьезная, как часовой, она сидела неподвижно и не отрывала глаз от опасного места.

В кабине было почти тихо: бортинженер уменьшал режим работы двигателей. Мерцали слева сполохи молний. Стеклоочистители разгоняли мутную пелену дождя. Буднично, спокойно, как тысячи раз до этого, командир переговаривался с Землей:

— Шереметьево! Я восемьдесят пять четыреста шестьдесят восемь… Засветки слева. Ливень, болтанка… Высоту тысяча двести занял. Давление семьсот сорок два выставлено, курс двести пятьдесят четыре… Разрешите снижение до пятисот…

— Снижение до пятисот разрешаю. До свиданья…

По внутренней связи Тамара сказала испуганно:

— По-моему, увеличивается… Она увеличивается!

Летчики переглянулись. Тимченко ответил своим обычным ровным голосом:

— Не паникуй. Все хорошо. — И снова вышел на связь с землей. — Шереметьево! Я восемьдесят пять четыреста шестьдесят восемь. Трещина в фюзеляже увеличивается. Продолжаю снижение. Ливень, болтанка.

…К Тамаре подбежал Игорь, глянул на трещину. Она заметно выросла, и опять резал уши свист.

— Томка! Иди в первый салон.

— Мне велели здесь.

— Иди, говорят тебе! Командир приказал. — Игорь поднял ее с кресла и вдруг поцеловал долгим нежным поцелуем. Тамара поняла и спросила безнадежным шепотом:

— Мы разобьемся?

Не отвечая, Игорь потащил ее в первый салон.

На вышке в Шереметьево собрались почти все участники совещания в министерстве. К ним присоединились генеральный конструктор и два генерала ПВО.

Лысоватый инженер в очках втолковывал седому импозантному мужчине:

— При посадке пилот всегда включает реверс. То есть потоку газов, выходящему из двигателей, дает обратное направление. Понимаете? Для торможения… Но им этого делать нельзя из-за трещины. Может напрочь оторвать хвост.

— Даже так? — поднял брови седой. — А сядут они без реверса?

— На сухую полосу сели бы. А на мокрой пробег длиннее. Не хватит полосы, и тогда…

— Хватит и на мокрой, — вступил в разговор пожилой летчик. — Если воды не больше трех сантиметров.

Генеральный конструктор встал, подошел к стеклу, за которым виден был перрон, а за ним летное поле Шереметьева. По стеклу толстыми струями бил ливень, а вдали мерцали под дождем огни ВПП и их отражения на мокром бетоне.

— Что решили с реверсом? — громко спросил тот, кто вел совещание. Генеральный конструктор ответил:

— Не включать.

Тогда спросивший нагнулся к микрофону:

— Передайте Тимченко: реверс при посадке не включать!

Самолет продолжал снижение. Совсем уже отчетливо были видны они Шереметьева, ярко освещенная посадочная полоса.

— Мы на курсе, на глиссаде, — сказал Андрей Васильевич штурману. И земля подтвердила:

— Высота четыреста, удаление восемь. Вы на курсе, на глиссаде… Счастливой посадки!

Поднялись в небо лучи мощных прожекторов. Сзади, чтобы не слепить летчиков, они подхватили самолет и повели его. В их ярком свете «Ту-154» блестел, как большая рыбина.

А на земле, по обе стороны посадочной полосы, выстроились елочкой машины: пожарные, «скорая помощь», реанимация, прожектора… Они расположились тремя отрядами — в начале полосы, в середине и в конце, — готовые сразу прийти на помощь самолету Тимченко.