Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис

Но вдруг за холмом, где жили они, дымный столб увидал.

Лежал предо мною последний холм, скрывая Хундингов кров,

И черен был дым, и мрачен был дым, и был этот дым суров.

Помедлив на миг, поправил я меч, стиснул в руке копье,

Внимая себе, внимая тому, как плачет сердце мое.

Клубился сей столб, ничуть не похож на ждущий гостя очаг,

Недолго промедлил я, ибо гнев рождался в моих очах.

Но был осторожен я, и с холма украдкой вниз поглядел

Воистину там, внизу подо мной, Хундингов кров горел.

Повсюду в ограде лежали тела отважных, кто пал сражен

А между ними вязали детей, юниц и девиц, и жен.

Как белые рыбины на шнурке, лежали они на траве.

Лососи, пойманные рыбаком в седой водяной глубине.

Тут гнев вскипел и меня ослепил, но все-таки я разглядел

Внизу людей в железной броне, расхаживавших без дел.

Так ходит воин, закончив бой, и понял я: вот он, враг.

Я видел их пики, деянья же их ясны были мне и так

И я послал своего коня – вниз – резать, рубить и бить,

Снять свою жатву, а там уже и смертную чашу испить.

Но тут на склоне передо мной смуглый вдруг вырос муж.

Железный шлем и железный меч – волошская речь к тому ж.

Взмахнул коротким как нож мечом, и я тогда увидал

Ему подобных еще пять душ, в руках их горел металл.

Тогда метнул я свое копье, враг принял его на щит,

И навзничь упал, покатился вниз, подальше от конских копыт.

Но этот бросок и паденье врага мою поумерили прыть.

И я повернул, обнаружив в себе одно желание – жить.

И я пришпорил коня и вот, не зная ни троп, ни дорог,

Понесся прочь… от погони врага уберег меня, верно, Бог.

Я съехал в долинку, и терн густой укрывал ее дальний конец,

Свистела ржанка, и песню свою черный твердил скворец.

Тут шелохнулась ветка, и… о! дрозд из кустов взлетел:

В чаще терновой муж нагой, дотоле таясь, сидел.

Подъехав ближе, увидел я знакомца и друга притом

Счастливых дней, когда счастье еще не оставило

                                                 Хундингов дом.

Я спросил у него, как пал их род, но велел он мне ехать прочь,

Тогда я взял его на седло, и покуда не пала ночь,

Мы скакали вперед под прикрытьем лесов,

Но когда нас укрыла тьма,

Бег окончился наш, и услышал я, как в сражении гибнут дома.

Враг явился внезапно, и бились они, не жалея ни сил, ни себя.

А потом вспыхнул кров, и тогда чужаки навалились,

                                                                 мечами рубя

Посекли их мечами, и вражья рука наносила не медля удар:

Брали в плен молодых, и губили всех тех, кто был стар.

Чтобы мукой унять побежденных, потом их раздели совсем донага,

Тут и случай помог, и Гот, встреченный мной, сумел убежать от врага.

Много важного, нужного в ратных делах он об этих Волохах рек,

Но одно лишь запомните, други, а там да поможет нам Бог:

Эти люди войною на Марку идут, и помысел их о нас,

Ибо толмач помогал им – и в тот самый день и час

Расспрашивал пленных о наших краях, о рати людей Черты,

О тропах, дорогах, что знает всяк: сосед, и друг мой, и ты.

К оружию, родичи! близок враг, немного ему идти,

Пятнадцать дней миновало со дня, что стал началом пути,

Когда враги взяли Хундингов весь, взяли ее копьем:

Крепкое войско и быстрое идет с мечом и огнем.

Закончив свое слово, Гейрмунд, бряцая оружием, сошел с холма и направился к своим родичам. Тут с другой стороны кольца на горку отправился еще один муж. Рыжеволосый и рослый, одетый в куртку из козлиной кожи, с небольшим топориком в руке и колчаном стрел за спиной, начал он свою речь:

– Я живу в Чертоге Хроссингов, Хроссингов-Болотичей из Средней Марки, и теперь стал им родичем, но рожден был прекрасной и могучей женщиной из племени Кимвров, захваченной на войне, когда я еще находился в ее чреве. А зовусь я Рыжим Лисом. Видел я, видел и остался живым, посему внемлите! Речь моя будет короткой. Многим известно, что я охотник и знаю Сумеречный Лес, его тропы и тропинки лучше многих. Целую луну назад зашел я пешком от Мидмарки через Верхнюю Марку в пущу на юге, за которой раскинулась вересковая пустошь. На рассвете, миновав перешеек, я спустился в небольшую долинку, еще прикрытую туманом. На краю ее, под рябиной на траве спал человек – меч и щит его висели на ветке над его головою, лошадь паслась невдалеке. Наложив стрелу на лук, я подобрался к нему, но, оказавшись рядом, я увидел, что передо мной Гот и сын Гота. Не боясь более, я опустил лук, подошел к спящему и разбудил его; он в ярости подскочил на месте. Я сказал: «Неужели ты будешь гневаться на родича, встретив его в безлюдном краю?» Тем не менее он потянулся к оружию, и я бросился вперед, чтобы не дать ему схватить меч, но едва не получив удар снятым с груди ножом, отступил, ибо противник был для меня слишком силен, и он проскочил мимо меня; тут я ударил его сбоку по голове своим легким топориком, который зову Младенцем Сечи, и нанес большую рану. Он рухнул на траву, ибо удар, как выяснилось, оказался роковым для него. Мне было жаль, что я убил его, человека племени Готов; впрочем, иначе он сам убил бы меня, поскольку очумел от сна и впал в ярость. Но он умер не сразу и сперва попросил воды. Рядом с деревом, по другую сторону его, из земли выбивался ключ, и я наполнил водой большую раковину, которую ношу с собой и подал ему. Я хотел спеть над ним останавливающий кровь заговор, однако он сказал: «Не поможет. Я пропустил крепкий удар. Кто ты?» Я ответил: «Приемыш из рода Хросслингов, мать моя взята в плен на войне, а имя мне Лис». Ответил он: