Герр Вольф - Александр Тавровский

Но как раз в этот момент из бункера показался раздраженный камердинером Юнге Гитлер, и посещение театра само собой было отложено.

И, как обычно, в этот день состоялось очередное судьбоносное совещание с генералитетом, продлившееся около трех часов. И, как всегда, Гитлер восседал в кресле с плетеным сидением, а так как Геринг отсутствовал, был унесен и персональный табурет, на котором тот по специальному разрешению фюрера восседал рядом с ним.

Адъютанты, офицеры штаба ОКВ и Генштаба сухопутных войск, связи военно-воздушных сил, флота и войск СС – все толпились вокруг стола с картами. Как самые простые смертные, наравне с ними часами выстаивали Кейтель, Йодль и Гальдер. Карты освещались настольными лампами на гибких кронштейнах.

На длинном столе перед Гитлером, как огромную простыню, расстилали склеенные между собой стратегические карты. На картах – события предыдущего дня, все перемещения воинских частей, вплоть до патрулей. Начальник Генерального штаба во всех подробностях растолковывал ситуацию супернетерпеливому Верховному главнокомандующему. Карты своевременно перемещались по столу так, чтобы фюрер мог видеть комментируемый фрагмент.

Как обычно, Гитлер по ходу доклада перемещал по карте взад-вперед дивизии, вникал порой в несущественные детали, причем так бесцеремонно, что даже привыкший ко всему докладчик только успевал вносить коррективы в свой доклад, потел, растерянно пожимал плечами и жалобно поглядывал в сторону таких же, как и он, беспомощных генералов.

Точно так же в самом конце войны Гитлер будет упрямо двигать по карте номера уже несуществующих дивизий, и никто не посмеет вернуть его к реальности.

Фюрер одержимо верил в свой «окопный опыт», полученный во Фландрии в Первую мировую войну. Именно окопный опыт бывший ефрейтор ставил несравненно выше академического образования своих кадровых генералов. Но умение виртуозно наматывать на ноги портянки, передергивать затвор винтовки и по команде бросаться в смертельную атаку мало помогало самоназначенному Верховному главнокомандующему в руководстве армиями и флотом.

По этому случаю один из ведущих организаторов «Валькирии» как-то совсем неполиткорректно и, разумеется, строго конфиденциально заметил, что «на посту Верховного главнокомандующего на худой конец более приемлем отпетый цивилист, чем вчерашний капрал».

О ситуации на Западном фронте докладывал генерал Йодль. Собственно говоря, весь Западный фронт в августе сорок второго пролегал в основном в Северной Африке, где 20 июня танковая армия «Африка» под командованием Эрвина Роммеля взяла самую неприступную крепость англичан на этом континенте – Тобрук. 22 июня Гитлер в порыве эйфории присвоил Роммелю звание генерал-фельдмаршала. Он открыто покровительствовал Роммелю, но донесения последнего с арены боев его сильно раздражали.

«Лис пустыни», как англичане прозвали неистового Эрвина, начальство не жаловал, предпочитал все делать по-своему и порой по нескольку дней не слал в Генштаб ни одной весточки, норовя сразу доложить о тотальном успехе.

Но сильнее всего фюрера бесило то, что «жирная свинья Черчилль», выступая в британском парламенте, назвал Роммеля «великим полководцем», а его, Гитлера, «обыкновенным бандитом». А недавно ему показали и вообще возмутительный по своей беспрецедентности приказ британского главнокомандующего вооруженными силами Среднего Востока генерала Окинлека, изданный тем еще летом сорок первого:

«Существует реальная опасность, что наш друг Роммель станет для наших солдат колдуном или пугалом. О нем и так уже говорят слишком много. Он ни в коем случае не сверхчеловек. Даже если бы он был сверхчеловеком, было бы крайне нежелательно, чтобы наши солдаты уверовали в его сверхъестественную мощь.

Я хочу, чтобы вы всеми возможными способами развеяли представление, что Роммель является чем-то большим, чем обычный германский генерал. Для этого представляется важным не называть имя Роммеля, когда мы говорим о противнике в Ливии. Мы должны упоминать “немцев”, или “страны Оси”, или “противника”, но ни в коем случае не заострять внимание на Роммеле. Пожалуйста, примите меры к немедленному исполнению данного приказа и доведите до сведения всех командиров, что с психологической точки зрения это дело высочайшей важности».

Гитлер, всю жизнь мечтавший стать чем-то вроде античного бога и героя, не мог без содрогания души и мучительнейших желудочных колик смотреть на то, как на полях Второй мировой войны – его войны! – рождался грандиозный миф об одном из его генералов, а вовсе не о нем самом!

– Как вам это нравится, Шпеер? – в сердцах кричал он. – Наш друг Роммель! Великий полководец, наш друг и… даже где-то там… сверхчеловек! Вам это, случайно, ни о чем не говорит? А мне говорит! Друг моего врага – мой враг!

– Но, мой фюрер, – удивленно возражал Шпеер, – Роммель – преданный вам генерал! И классный полководец!

Словно опомнившись, Гитлер тут же поспешно махал рукой:

– Ну, враг – не враг… это я, конечно, фигурально! Вы правы, Шпеер, Роммель действительно энергичен и не лишен способностей. Но… великий полководец – это уже, согласитесь, слишком!

Гитлер не без труда дослушал доклад Йодля. Строго говоря, Йодль как начальник штаба оперативного руководства вермахта должен был координировать боевые действия на всех театрах войны.

Но с некоторых пор Гитлер занимался, а точнее, не занимался, этим исключительно самостоятельно. Йодль стал, как министр без портфеля, существом экстерриториальным и декоративным. И чтобы хоть чем-то заняться, его штаб принял на себя руководство некоторыми фронтами.

Так в вермахте возник этакий чисто немецкий феномен: два конкурирующих между собой генеральных штаба, из которых ни один не обладал всей полнотой власти, потому что оба были всего-навсего информационными центрами при боге войны Адольфе Гитлере. По мнению последнего, он один ковал победу, а все остальные только и думали, как ее у него украсть.

Обожавший интриги фюрер не мешал своим генералам грызться друг с другом за влияние на него, при этом не позволяя объединяться против его гениальных планов.

После довольно утомительного обсуждения «оперативной обстановки» фюреру докладывали «о ситуации в воздухе и на море». Как сугубо сухопутный человек, в эту область Гитлер почти не вмешивался, и поэтому доклады делали не главнокомандующие родов войск, а их заместители, а то и адъютанты.

Фюрер не без интереса выслушал короткие сообщения о налетах на Англию и подвигах подводного флота. И уж совсем бегло и безо всякого интереса – о бомбардировках немецких городов.

К концу совещания, как было заведено, Кейтель подал Гитлеру на подпись объемистую пачку документов. Большую их часть составляли «директивы прикрытия». Так офицеры ставки в насмешку окрестили приказы, избавлявшие самого Кейтеля или кого-либо другого от будущих возможных претензий Гитлера.

Закрывая совещание, фюрер пригласил всех его участников на вечерний просмотр журнала кинохроники с Южного фронта.

– Мне намекнули, что там покажут такое, чем мы сможем гордиться всю жизнь!

Гитлер был явно в настроении и после скучного рутинного совещания не прочь был размяться в неформальной обстановке.

– Кстати, господа, – уже на пути к выходу бросил он, – а с чем будут ассоциироваться у вас Винница и «Вервольф» лет эдак… через десять? Неужели только с балеринами нашего славного рейхсмаршала?

– С лапшой, мой фюрер! – в тон Гитлеру игриво откликнулся его личный пилот Ганс Бауэр. – Она прекрасно получается из украинской пшеницы! К тому же украинские куры несут так много отличных яиц! А лапша с яйцами – настоящий украинский айнтопф!

Гитлер дружески засмеялся, помахал рукой и скрылся за дверью. А стоящий напротив Бауэра адъютант Геринга не преминул съязвить:

– Бросьте Ганс! Винницкие балеринки – это что-то! Лично мне лапша уже осточертела! А до срока, назначенного фюрером, еще нужно дожить!

Глава 24

В этот вечер кинозал ставки заполнился до отказа. Слова фюрера о каком-то загадочном кунштюке, которым можно будет гордиться всю жизнь, заинтриговали комсостав. И самое странное, что, судя по всему, фюрер еще сам не в курсе этого кунштюка! Подобная неосведомленность самого осведомленного человека в Третьем рейхе казалась невероятной и тоже интриговала.

Но и не верить фюреру было абсолютно невозможно. Все, что он делал с момента воцарения на престоле Германии, было за пределами здравого смысла. Ну кто мог поверить, что позорный для немцев Версальский договор, перед которым склоняли головы все рейхсканцлеры Веймарской республики и даже легендарный сверхамбициозный президент Гинденбург, как злой призрак, буквально рассыплется в прах, как только над Германией взойдет красно-черно-коричневое солнце национал-социализма.