Небеса в смятении - Славой Жижек

Следует воспринимать эти строки в самом строгом формальном смысле: на эмпирическом уровне, конечно, многопартийная либеральная демократия «представляет» – отражает, регистрирует, измеряет – количественный разброс различных мнений людей о предлагаемых программах политических партий, их кандидатах и так далее. Однако, до этого эмпирического уровня и в гораздо более радикальном смысле, сама форма многопартийной либеральной демократии «представляет» – инстанцирует – определенное видение общества, политики и роли отдельных людей в нем, в соответствии с чем политика организована в виде партий, конкурирующих посредством выборов за контроль над государственным законодательным и исполнительным аппаратом. Всегда следует помнить, что этот фрейм никогда не бывает нейтральным – он дает преимущество тем или иным ценностям и практикам.

Эта не-нейтральность становится ощутимой в моменты кризиса или безразличия, когда мы сталкиваемся с неспособностью демократической системы эффективно регистрировать желания и мысли людей. Об этой неспособности свидетельствуют такие аномальные явления, как выборы в Великобритании 2005 года, где, несмотря на растущую непопулярность Тони Блэра (его регулярно признавали самым непопулярным человеком в Великобритании), это недовольство так и не смогло найти политически эффективного выражения. Что-то здесь явно было не так, и дело не в том, что люди «не знали, чего они хотят», а скорее в том, что циничное смирение помешало им воплотить свои желания в жизнь, и это породило странный разрыв между тем, что они думали, и тем, как они действовали (голосовали).

Примерно год назад похожий разрыв во Франции привел к более суровым последствиям – протестам gilets jaunes (желтых жилетов), ясно обозначившим тот опыт, который было невозможно перевести или перенести в термины политики институционального представительства, и поэтому в тот момент, когда Макрон призвал их представителей к диалогу и попросил их сформулировать свои жалобы в виде четкой политической программы, их специфический опыт испарился. Разве не то же самое произошло с Podemos в Испании? Согласившись играть в партийную политику и войти в правительство, они стали почти неотличимы от социалистической партии – и это еще один признак того, что представительная демократия работает не в полной мере.

Короче говоря, кризис либеральной демократии длится уже более десяти лет; пандемия Covid-19 просто обострила его. Основные предпосылки функционирующей демократии сегодня все больше и больше подрываются. Идея о доверии, на которое опирается демократия, лучше всего выражена в знаменитых словах Линкольна: «Можно все время дурачить некоторых, можно некоторое время дурачить всех, но нельзя все время дурачить всех». Давайте придадим этому высказыванию более пессимистичный оттенок: лишь в редкие исключительные моменты большинство людей живут в истине; основную часть времени они живут в не-истине, когда только меньшинство осознает истину. Решения, конечно, не найти в некой более «истинной» демократии, более инклюзивной для всех меньшинств; саму структуру либеральной демократии придется оставить в прошлом, а именно этого либералы боятся больше всего. Решение также не сводится к тому, чтобы самоорганизованное и мобилизованное гражданское общество (например, Podemos или «желтые жилеты») каким-то образом непосредственно захватило власть и заменило государство. Прямое правление масс – иллюзия; как правило, оно должно поддерживаться сильным государственным аппаратом. Путь к истинным переменам открывается только тогда, когда мы теряем надежду на перемены в рамках системы. Если это кажется слишком «радикальным», вспомните, что сегодня наш капитализм и так уже меняется, хотя и в противоположном смысле.

Прямое насилие, как правило, является не революционной, а консервативной реакцией на угрозу более фундаментальных перемен – когда система находится в кризисе, она начинает нарушать собственные правила. Ханна Арендт говорила, что чаще всего вспышки насилия – не причина, меняющая общество, а скорее родовые муки нового общества внутри общества, уже утратившего силу из-за своих противоречий. Как можно вспомнить, Арендт говорила об этом в своей полемике против Мао, считавшего, что «власть растет из ствола пистолета»; Арендт квалифицирует это убеждение как «совершенно немарксистское» и утверждает, что для Маркса вспышки насилия подобны «родовым мукам, которые предшествуют, но, конечно, не вызывают события органического рождения». В принципе я согласен с ней, но я бы добавил, что совершенно мирная «демократическая» передача власти не может произойти без «родовых мук» насилия; неизбежны моменты напряженности, когда правила демократических процедур приостанавливаются.

Однако сегодня источником этой напряженности являются правые, и именно поэтому, как ни парадоксально, задача левых сейчас, как указывает Александрия Окасио-Кортес, состоит в том, чтобы спасти нашу «буржуазную» демократию, когда либеральный центр для этого слишком слаб и нерешителен. Противоречит ли это тому факту, что левые сегодня должны выйти за рамки парламентской демократии? Нет. Как демонстрирует Трамп, противоречие кроется в самой этой демократической форме, поэтому единственный способ спасти то, что стоит сохранить в либеральной демократии, – выйти за ее пределы; и наоборот: когда усиливается насилие со стороны правых, единственный способ выйти за пределы либеральной демократии – быть более верным ей, чем сами либеральные демократы. Именно об этом ясно свидетельствует успешное демократическое возвращение к власти партии Моралеса в Боливии – одно из редких ярких пятен на нашем унылом ландшафте.

18. Кураж ковидной безнадежности

Европа сейчас расплачивается за свою летнюю беспечность. Сначала мы думали, что летняя жара 2020 года остановит пандемию коронавируса. Затем, когда за лето вирус не исчез, мы смирились с тем, что жара не подействовала на него так, как ожидалось. Тем не менее жизнь стала чуть более открытой, появилось чувство облегчения и иллюзия того, что худшее позади. Теперь, осенью 2020 года, когда вирус возвращается с удвоенной силой, мы видим, что летняя жара все-таки сделала то, что от нее ожидалось: возможно, она и не убила вирус, но явно затормозила его распространение. Наше лето оказалось кратким моментом надежды, когда мы все почему-то поверили, что худшее позади. Повсюду слышались предупреждения о необходимости готовиться ко второй волне, но в основном им не внимали. Логика фетишистского непризнания («я все прекрасно знаю, но на самом деле я в это не верю») снова заявила о себе в полной мере, и теперь мы удивляемся, что ожидавшееся действительно произошло. А сейчас разваливается еще одно оправдание: мнение о том, что, несмотря на резкий рост числа инфекций, уровень смертности остается низким, якобы свидетельствуя о гораздо более мягкой мутации вируса. Смертность от Covid-19 в Европе явно увеличивается.

Во многих европейских странах, сильно пострадавших от пандемии, государственная власть постепенно теряет контроль над распространением инфекции. Когда 25 октября 2020 года помощник Трампа заявил: «Мы не будем контролировать пандемию», это вызвало скандал61. Когда его попросили объяснить, почему пандемию нельзя обуздать, глава администрации Белого дома Марк Медоуз сказал: «Потому что это заразный вирус,