Монархия и социализм - Геннадий Александров

Парадоксальным образом Эдвард VIII увидел лазейку в ситуации, казавшейся как его врагам, так и «попутчикам», безвыходной. Дело в том, что для одобрения королевского брака требовалось не только согласие кабинета, но и согласие доминионов. То-есть, фактически, согласие правительств провинций. Король, памятуя о своей популярности в среде провинциалов, к которым он так часто наведывался в бытность свою принцем, рассчитывал, что это сослужит ему службу в кризисной ситуации и что поддержка доминионов ему обеспечена. Он просчитался. Популярность «принцессы Дайаны» это одно, а институт монархии это совсем другое. Когда речь заходит о благополучии Империи, то провинциалы становятся куда большими империалистами, чем «титульная нация» (исходя из этих соображений и СССР дальновидно начинали валить в Москве, а отнюдь не в каком-нибудь Душанбе). Реакция доминионов оказалась для Эдварда VIII холодным душем. Застрельщиками выступили Австралия, Канада и Южная Африка. Они дружно отвергли не только морганатический брак, но и саму идею брака короля на Уоллис Симпсон. Грубые южноафриканцы первыми пустили в ход слово «отречение». «Отречение будет одномоментным шоком, морганатический же брак будет вечно открытой раной.» Было там и смешное — в Новой Зеландии умудрились вообще ничего не знать как о конституционном кризисе в метрополии, так и о страстях, бушующих в Лондоне и в ответ на запрос Кабинета Его Величества новозеландцы вытаращили глаза: «Какая такая миссис Симпсон?! Кто это?! Дорогие, вы чего? Are you alright?»

В полдень 2 декабря Бивербрук информировал королевское окружение о том, что дейстовавшее до сих пор «джентльменское соглашение» более недействительно и что подвластная ему пресса начинает публиковать данные обо всём, что связано с кризисом.

Вечером 2 декабря Болдуин явился к королю и выложил карты на стол. Премьер-министр, Кабинет и Доминионы были против короля. «Вот выбор, перед которым стоит Ваше Величество — вы можете отказаться от идеи женитьбы на миссис Симпсон, вы можете жениться на ней, невзирая на мнение ваших министров, и вы можете… отречься.»

Эдвард VIII ответил, что если ему того захочется, то он не задумается и отречься. Сказал он это сгоряча, он вообще за своим языком следил плохо. Так, услышав об отрицательной реакции австралийцев на его решение жениться, он во всеуслышание заявил, что «в Австралии живёт слишком мало людей, чтобы считаться с их мнением!», чем тут же нажил себе дополнительных врагов.

Не успел Болдуин выйти за дверь, как король побежал к Уоллис, а та, затопав ногами, заявила, чтобы он об отречении и думать не смел и что она, с тем, чтобы развязать ему руки, немедленно уезжает за границу. «Немедленно» в её устах означало немедленно, на следующий же день король попросил своего сторонника лорда Браунлоу доставить «W» (то-есть Wallis) к парому, уходящему в Дьепп. Тот тут же прилетел в своём Роллс-Ройсе и повёз Уоллис в порт, где их уже ждал королевский Бьюик с личным королевским шофёром и телохранителем из Скотланд-Ярда. На паром Браунлоу и Уоллис прошли как мистер и миссис Харрисон, что вряд ли могло кого обмануть, так как в их паспортах были указаны настоящие имена, утечку о чём французская сторона тут же дала «акулам пера». Из Дьеппа они, сопровождаемые кавалькадой тогдашних paparazzi, помчались на юг Франции, в Канн. Первую остановку они сделали в Нормандии, в Эвре. Из открытой телефонной кабинки, находившейся в помещении какого-то бара, Уоллис попыталась дозвониться до Короля Великобритании и Императора Индии. Их соединили. Однако слышимость была столь плохой, что ей пришлось кричать в голос и вновь и вновь повторять одно и то же, кричала же она следующее — «поговори с Черчиллем, скажи, что ты не собираешься отрекаться, не поступай опрометчиво, не спеши, НЕ СПЕШИ!» Сопровождавшим её лорду Браунлоу и детективу Эвансу пришлось затеять притворную перепалку, чтобы заглушить Уоллис. События принимали вид откровенного фарса.

Позднее Уоллис не раз говорила, что самой большой ошибкой в её жизни было решение уехать из Англии и оставить короля Эдварда VIII одного. Король же, отправляя свою суженую за границу, очевиднейшим образом не понимал с кем в лице Уоллис он имеет дело. Он стремился уберечь её от грязной шумихи в газетах в то время как ей на подобную чепуху было плевать, а уж о газетах она думала в самую последнюю очередь. Подыгрывая королю, Уоллис, которая не могла выйти за рамки собственного образа, созданного ею в глазах Эдварда, проиграла игру с куда более высокими ставками. Как сама Уоллис, так и люди, стоявшие за ней, полагали, что дело ещё можно спасти, что если оружием в руках Болдуина была угроза отставки правительства, то теперь уже Эдвард VIII мог шантажировать Семью и Парламент угрозой отречения. Она заклинала его быть твёрдым, перед расставанием, когда он заикнулся об отречении, она сказала ему, что он должен удержать трон любой ценой. «At all costs, at all sacrifices, keep the Throne.»

Браунлоу послал с дороги зашифрованную телеграмму Бивербруку, в телеграмме говорилось, что Бивербрук должен сказать Эдварду VIII, будто Уоллис хочет, чтобы король забыл о ней на год и сосредоточился на одном — на коронации. Но всё было тщетно, не успела Уоллис уехать, как король вновь совершил ошибку. И ошибку непоправимую. Он заявил Болдуину, что ему должна быть предоставлена возможность зачитать по радио «Обращение к нации», в котором он хочет изложить суть кризиса.

Это было последней соломинкой. От короля, как ошпаренные, опасливо отскочили все. Ошарашенный Болдуин только и смог, что промямлить что-то насчёт согласия остальных министров. Желание короля было чем-то столь неслыханным, что потребовалось срочное заседание Кабинета. До последнего короля поддерживал только Черчилль, он даже внёс какие-то поправки в текст предполагаемого обращения, хотя даже ему было ясно, что это конец. Все участники игры боролись за власть, вожделели её, однако всех их объединяло одно — они хотели получить власть легально, в пределах сложившихся правил, им не нужен был «1905 год», им нужен был «парламентаризм», а обращение короля к нации напрямую, через голову Правительства и Парламента, выглядело какой-то «пугачёвщиной» с совершенно непредсказуемыми последствиями. Эдварду VIII удалось то, чего он хотел меньше всего, он перепугал «элиту» до смерти.

События между тем выходили из под контроля и без всяких «обращений». Перед Букингэмским дворцом собралась толпа из нескольких сотен человек, скандировавших «We want our king!», люди сбивались в кучки по всему Лондону, разъярённая толпа напала на автомобиль Архиепископа Кентерберийского и тому удалось проехать только после вмешательства полиции. 4 декабря, после того как лондонские газеты вышли под заголовками вроде «Grave Crisis», Болдуин выступил в Палате Общин. Он заявил, что Правительство Его Величества против морганатического брака короля и что «Доминионы на стороне Правительства.» Его слова были встречены овацией депутатов. Вскочивший на ноги Черчилль, перекрывая шум, прокричал Болдуину: «Ты не успокоишься, пока не добьёшь его!» Черчиллю уже нечего было терять, в глазах истеблишмента он настолько крепко связал себя с королём, что теперь шёл ко дну вместе с ним (сам Черчилль полагал так же и считал свою политическую карьеру подошедшей к концу).

На следующий день перед Букингэмским дворцом демонстрировали уже несколько тысяч человек и толпа увеличивалась на глазах. Участники демонстрации хотели защитить Poor Men's King. Плакаты, развёрнутые над толпой гласили — «We want Eddie and we want his missus!» Некоторые заходили в осмыслении событий даже и дальше, лондонцы несли рукописные плакатики с надписями «Hands off our King, abdication means revolution!»

Болдуин назначил очередное срочное заседание Кабинета на неурочное время — в воскресенье, а также настоял на немедленной встрече с Архиепископом Кентерберийским. Болдуин встретился также с Королевой Матерью. «Я вижу, что мир вокруг меня распадается на куски, а ведь какие усилия потребовались от меня, чтобы этот мир построить» — сказала она ему. Эдварду VIII Болдуин заявил, что Правительство не предоставит ему права выступить с обращением к нации. 7 декабря, в понедельник, Черчилль выступил в Палате Общин. «Правительство не может заставлять короля отречься, это в компетенции только и только Парламента!» — надсаживался он. Депутаты, вскочив с мест, топали ногами. «Заткнись!» — кричали они ему. «ЗАТКНИСЬ!» Газета «Таймс» написала, что «ничего подобного не было за всю историю Парламента.»

Эдвард VIII, оставшийся в одиночестве, не выдержал давления. Не ставя о том в известность Бивербрука и Черчилля, он решился на отречение. Бивербрук, тщетно пытавшийся войти с ним в контакт, понял это, устало сказав Черчиллю: «Our cock won't fight.»

10 декабря 1936 года в Форт Бельведере, в присутствии трёх своих братьев — герцога Йоркского, герцога Глочестерского и герцога Кентского, свидетельствовавших его подпись, Эдвард VIII подписал акт отречения.