Мечты на мертвом языке - Грейс Пейли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А дедушка почему смеется?
Ой, Ричи, ради всего святого, перестань.
Тонто, оказавшись на песке, уже не желал вставать. И начал строить замок. Фейт присела рядом с ним на прохладный песок. Ричард подошел к пенящейся кромке воды, посмотреть на волны, которые вздымались за маленькой бухтой — далеко, до самого неба. А потом вернулся. С поджатыми губками и тревожным взглядом. Мам, тебе надо их оттуда забрать. Они же твои отец и мать. Ты за них отвечаешь.
Да ладно тебе, Ричард, им там нравится. Ну почему я должна отвечать за все на свете?
Так получилось, сказал Ричард. Фейт оглядела берег. Ей захотелось заорать: Помогите!
Родись она на десять-пятнадцать лет позже, она бы так и сделала — орала бы не переставая.
Но, как всегда, ее глаза заволокли слезы — сквозь них было спокойнее смотреть на горе.
Ну, похороните меня, сказала она и легла, сложив руки как у покойника, под октябрьское солнце.
Тонто тут же начал засыпать ей ноги песком. Прекрати! — завопил Ричард. Прекрати немедленно, придурок несчастный. Мам, я просто пошутил.
Фейт села. Черт подери, Ричард, что с тобой такое? Почему ты так серьезно все воспринимаешь? Я тоже просто пошутила. Вы закопайте меня вот по сюда, до подмышек, чтобы я могла дать вам тумака, если вы слишком разойдетесь.
Ой, мам… — сказал Ричард и облегчил душу одним долгим вздохом. Он опустился на колени рядом с Тонто, и мальчики стали засыпать ее песком, но так, чтобы она могла двигаться.
Подруги
Чтобы нас успокоить, не рвать нам душу, наша любимая подруга Селена, когда умирала, сказала: Жизнь в конце концов оказалась не таким уж кромешным кошмаром — знаете, все-таки я прожила с ней немало чудесных лет.
Она показала на портрет на стене: девочка с длинными каштановыми волосами и в белом фартучке, вся подалась вперед, словно хочет выскочить из снимка.
Сколько пыла, сказала Сьюзен. Энн прикрыла глаза.
На той же стене висела фотография трех девочек на школьном дворе. Они что-то с жаром обсуждали и держались за руки. А на журнальном столике в рамке еще одно фото в осенней гамме: красивая девушка лет восемнадцати на огромном коне, равнодушная к окружающему, вся в себе всадница. Однажды ночью эту девушку, дочь Селены, нашли в съемной комнате в далеком городе мертвой. Позвонили из полиции. Спросили: У вас есть дочь по имени Эбби?
И с ним тоже, сказала наша подруга Селена. У нас с Максом было много хорошего. Сами знаете.
Его фотографий не было. Он был женат на другой женщине, у него была новая дочка, здоровая девочка лет шести, и ее мать твердо верила, что с ней ничего плохого не случится.
Наша дорогая Селена выбралась из кровати. С трудом, но изображая балетные па, доковыляла до туалета, напевая «Друг мой, то были чудесные дни».
Тем же вечером Энн, Сьюзен и я пять часов добирались домой на поезде. После часа молчания и часа за кофе с сэндвичами, которыми накормила нас Селена (она даже встала, оперлась — большая, в рыхлых рытвинах — о стол и сама сделала эти сэндвичи), Энн сказала: Да, больше мы ее не увидим.
Это кто так решил? И вообще, знаете что, сказала Сьюзен. Вы сами подумайте. Сколько детей умерло — не только Эбби. Тот потрясающий парень, помните, Билл Далримпл — он то ли отказался идти в армию, то ли дезертировал? Еще Боб Саймон. Они погибли в автокатастрофах. Мэтью, Джинни, Майк. Помните Ала Лури — его убили на Шестой улице — и малышку Бренду — Энн, она умерла от передоза у тебя на крыше. В основном, как я понимаю, о таком стремятся забыть. Вы, люди, не желаете их помнить.
Это что за «вы, люди»? — сказала Энн. Ты же с нами разговариваешь.
Я стала извиняться, что не всех их знаю. Большинство из них старше моих детей, сказала я.
Конечно, малышка Эбби росла, когда я растила своих, и бывала она во всех местах, которые попали в зону моего внимания, — в парке, в школе, на нашей улице. Но! Так оно и есть. Селенина Эбби не единственная из поколения наших любимых детей — сколько еще погибло в авариях, на войне, от наркотиков, сколько сошло с ума.
Знаете, главная проблема Селены, сказала Энн, в том, что она не рассказала правду.
Что?
Несколько жарких, честных, человеческих слов могут многое, Энн считает, они могут сделать так, что в жизни ее не будет больше ни химических ошибок Г-спода, ни вязкой лжи общества. Мы все верим в их силу, мои друзья и я, но иногда… жара.
Я вообще-то всегда думала, что Селена нам многое рассказала. Например, про то, что она сирота. Было еще то ли шестеро, то ли семеро детей. Она была младшая. А в сорок два года она узнала, что ее мать умерла не при родах. У нее была какая-то жуткая болезнь. И до восьми месяцев она жила рядом с материнским телом — собственно, у ее груди. Вот так так! — сказала Селена. Камень с души. А я всегда считала, что это я ее погубила.
Твои родственники мерзавцы, сказали мы ей. Они заставили тебя страдать.
Да ну вас, сказала она. Забудьте вы об этом. Они для меня и много хорошего сделали. Для меня и для Эбби. А об этом забудьте. Не тратьте времени.
Вот и я про то же, сказала Энн. Селене надо было бы их топором зарубить.
Немного подробностей: Селенины две сестры отдали ее в приют. Им было стыдно, что в свои шестнадцать и девятнадцать они не могут о ней заботиться. Они ее целовали-обнимали. Боялись, что она расплачется. Отвели ее в ее комнату, точнее, в общую спальню человек на восемь. Лена, это твоя кроватка. Это тумбочка для твоих вещей. Этот ящичек — для зубной щетки. Это все мое? — спросила она. Больше никто это трогать не будет? Только я. И все? Арти не придет? И Фрэнки не придет? Да?
Поверьте, сказала Селена, в приюте я была счастлива.
Факты, сказала Энн, только факты. Не обязательно правду.
По-моему, ни к чему жаловаться на то, как именно ты умираешь, или дотошно изучать все их мотивы. Разве не удивительно мужество этого закрытого, но всеохватного, питающегося вымыслами сообщества?
Мужество не помешает, сказала Селена. Вот увидите.
Она поняла, что пора лечь. Сьюзен встала ей помочь.
Спасибо, сказала наша Селена и впервые за всю свою жизнь на кого-то оперлась. Самое неприятное вот что: когда я стою, ужасно болит поясница. С этим уже ничего не поделаешь. Всё химиотерапия. У меня внутри меня уже не осталось — одна только химия. Ха! А вы знаете, что до того, как приехать в Нью-Йорк и встретить вас, я работала в больнице? Старшей медсестрой в гинекологии. Ухаживала за больными. Врачи, они были мне друзьями. Тогда они не были такими противными. Дэвид Кларк, отличный хирург. На прошлой неделе он даже глаза отводил. Все твердил: Лена… Лена… Вот так-то. Мы с ним вместе были в Северной Африке — по-моему, в сорок четвертом. Я ему сказала: Дэйви, я достаточно пожила. Много чего повидала. Он это знает. Я решила, незачем заставлять его на меня смотреть. Тьфу, проклятье: как же ноги донимают — головы не повернуть.
Последние исследования, сказала Сьюзен, показали, что ноги болят, когда с шейными позвонками что-то не то.
Вечно они что-то новенькое выдумают, сказала наша дорогая подруга Селена.
По дороге к кровати она остановилась у письменного стола. На нем валялось штук двадцать фотографий: младенец, ребенок, девушка. Вот, сказала она мне, возьми эту. Здесь Эбби с твоим Ричардом у школы — третий, что ли, класс? Какой был день! Какое дети представление устроили! Какое они были чудные! А чем сейчас Ричард занимается?
Да кто его знает, тусуется где-то. В Испании. Сейчас в Испании. Откуда мне знать, где он? Все они одинаковые.
Почему я так сказала? Я же точно знала, где он. Он мне пишет. Он даже нашел сломанный телефон-автомат и целую неделю звонил каждый день — в основном давал распоряжения брату, но еще и меня спрашивал: Мам, как дела? Как твой новый приятель? Уже научился улыбаться?
Дети, они все одинаковые, сказала я.
Только из вежливости я не стала рассказывать о моем радостном, шумном чаде в этот мрачный день. Ричард, когда вошел в зловредный подростковый возраст, говорил: Да ты нас хоть в рабство готова продать, лишь бы Селену не огорчить. Так оно и есть. Всякий раз, когда Селена говорила: Ой, не знаю, у Эбби такие странные приятели, я отвечала, глупо надеясь, что это ее утешит: Видела бы ты, с кем дружит Ричард.
Ну, он-то в Испании, сказала Селена. Ты хоть это знаешь. Наверное, там интересно. Он многому научится. Ричард — замечательный мальчик, Фейт. Ведет себя нахально, но на самом деле он не такой. Помнишь ту ночь, когда мне позвонили из полиции и сказали, что Эбби умерла? Я тогда впервые за два года спала спокойно. Я знала, где она.
Селена сказала это безо всякого надрыва — просто констатировала факт.
Но Энн, услышав это, воскликнула: Ох! — обращаясь ко всем нам. Ох! — и разрыдалась. Ее прямолинейность была как стрела, и стрела эта попала в ее собственное сердце.
Потом вздохнула, сглотнув слезы: Я тоже хочу фотографию, сказала она.