Женская сущность - Кристин Григ

Ник зевнула.

– Лед снял отек, слава Богу. Прости, что ничего более существенного дать не могу. У тебя реакция на кодеин… Ник?

Лед. Лед на лодыжке. Все тело горит. Ей тепло. Хорошо и тепло…

– Хорошо.

– Вот и отлично. Умная девочка. Лежи на моем плече.

Славное плечо. Крепкое и надежное. Ник нахмурилась. Странно. Больно приятный запах от доктора Бергмана. Обычно от него пахнет камфарными шариками и, как их называет мама, старинными пряностями…

– Ник?

И голос не похож на доктора Бергмана. Низкий. Чуть хрипловатый. И… очень сексуальный.

– Открой глаза.

Зачем? Ей и так хорошо. Кайфово.

– Еще ночь?

– Да, милая. Еще ночь.

Она вздохнула. Потерлась о щетину доктора и, прижавшись к нему, снова впала в забытье.

Она летала и летала… Над ухом жужжал чей-то голос:

– Ник, ты проснулась? Лодыжка болит?

Болит? Вроде нет. Она покачала головой и устроилась удобней.

– Пить, – прошептала она.

– Сядь. Вот так. Хорошо. Пей.

Она сделала глоток. Вода холодная. Какое наслаждение. В комнату просачивался утренний свет, но ей не хотелось вставать. Еще рано.

– Еще рано, – пробормотала она.

– Ну и спи, gataki.

– Что ты делаешь, Ник?

Но он прекрасно знал, что она делает.

Она обняла его за шею, прижалась к нему и одарила лучезарной улыбкой.

– Александр?

Он кивнул, боясь произнести хоть слово.

– Александр, – прошептала она. – Так ты не доктор Бергман?

Он едва не рассмеялся, но вовремя спохватился.

– Доктор Бергман. Камфарные шарики. Пятнышки на руке. Старинные пряности.

– Нет, – подтвердил он. – Я не доктор Бергман.

– Понятно. – Она провела пальцем по его щеке. – Как я рада.

Александр взял ее руку, поцеловал ладонь и каждый палец. Он не доктор Бергман. Это как пить дать. Но и не святой. Лучше бы от греха подальше вернуться в гардеробную. Любой порядочный человек поступил бы так.

– Ты Александр, – шептала она, – и от тебя так здорово пахнет.

Он замычал. Тело его стало как из камня. Он обхватил ее за талию, пытаясь отстраниться.

– Радость моя, раз тебе лучше, я пойду…

Ее теплые губы коснулись его губ. Он больше не сопротивлялся и поцеловал её.

– Ник.

Он снова подумал об этом нелепом имени и о том, как сладко оно теперь звучит для него. Нежное, милое имя, как ее поцелуй. Оно вылитое она. Оно принадлежит ей, а она ему. Она будет его.

– Радость моя, ты понимаешь, что делаешь?

Вместо ответа сладкое посапывание. Александр улыбнулся. Его красавица Ник, заторчавшая от лекарств. Ник, заснула в самый щекотливый момент – оно и к лучшему. Он со вздохом прижал ее к себе. Будет она что-нибудь помнить завтра? Или возненавидит его? Захочет ли его? А если со сном все улетучится, что он будет делать?

Она положила на него здоровую ногу. Александр почувствовал, как на лбу выступили капельки пота. Он досчитал до десяти по-гречески, по-английски, на всех известных ему языках. Затем с превеликой осторожностью перевернул ее на спину, поцеловал, выбрался из постели и на цыпочках удалился.

Ник открыла глаза. Комната была залита светом. Ее мучила жажда, голова раскалывалась, нога болела так, будто на ней всю ночь воду возили.

Еще бы. Дождь. Тротуар. Больница. А что потом? Она нахмурилась. Дальше провал. Смутный образ. Может, пара. Александр несет ее в машину. Александр несет ее в дом. На периферии сознания еще какие-то смутные видения. Ночь. Эта кровать. И крепкое горячее тело прижимается к ней.

Что за безумные сны? И что она делает в этой комнате? Она присела, откинувшись на подушки, запустила пальцы в волосы. Из окна разгоряченное голое тело овеял ветерок.

Голая? Она никогда не спит голой. Всегда в чем-нибудь. Обычно в тенниске или в хлопковой ночной рубашке, а сейчас на ней ничего, кроме трусиков.

Она натянула одеяло до подбородка. Потом отбросила его и посмотрела на ногу. Гипса нет, только эластичный бинт. «Слава Богу. Не перелом. Вероятно, небольшой вывих», – решила она, опуская ноги на пол.

Ее пронзила невыносимая боль. У нее бывали растяжения. Разве было так больно? Она вспомнила свой последний прыжок на фале. Один парень неудачно приземлился. Без перелома, сильный вывих, но ему пришлось пролежать несколько дней.

Но нельзя же лежать и ждать, когда кто-нибудь соизволит явиться и сообщить ей диагноз. И почему она в этой комнате? Почему голая? Как отсюда выбраться?

И почему из головы не идет крепкое жаркое тело, прижимающееся к ней?

Ах, если бы память подсказала. О том, что было после дождя. Машина. Больница. Ее несет на руках Александр. В свою машину. В эту спальню. В эту постель.

– Kalimera sas.

Ник резко натянула одеяло до подбородка и повернулась к двери. И тут же облегченно рассмеялась.

– Доброе утро, Петра. – На нее с улыбкой смотрела экономка Александра.

За время пребывания здесь они нашли общий язык – смесь из греческих слов, которые успела усвоить Ник, и английских, которые знала Петра, но в основном пользовались жестами. Может, со стороны дико, но они прекрасно понимали друг друга.

Петра подняла брови и показала головой на дверь в ванную.

– Banyio, a?

– Да-да, banyio, точно… только… – Как сказать «голая»? Ник выше натянула одеяло, показывая на него пальцем. Петра недоуменно посмотрела на нее, но тут же понимающе заулыбалась, жестами показывая, что ее вещей нет.

Должно быть, их постирали. Ник обдумывала, как попросить Петру сходить в ее домик и принести что-нибудь из одежды. Но Петра подошла к стенному шкафу и извлекла из его недр темно-синий халат. В гостевом домике была пара белых ворсистых халатов. Уж не в комнате ли она для гостей в доме Александра? И этот халат для… Ник взяла халат и принюхалась. И застыла. Нет. Это халат Александра. Этот мускусный дух, смешанный с морским запахом. Это его запах. Спать в таком халате все равно что спать в его объятиях.

Его руки обнимали ее всю ночь.

– Banyio? – снова повторила Петра.

Ник кивнула и, опершись на руку Петры, заковыляла в ванную.

Она приняла душ, высушила волосы. От Петры не было никакого толку. На все ее вопросы, кроме мыла да шампуня, она только пожимала плечами. И Ник сдалась. Ей ничего не удалось выяснить о ночных событиях.

– Ну ладно, – махнула рукой Ник, которую Петра расчесывала. – Теперь мне нужна палка. – И она попыталась мимикой и жестами изобразить тросточку.

Петра кивнула и произнесла вполне членораздельно по-английски, что ей надлежит оставаться здесь. При этом экономка сослалась на мистера Татакиса, из чего Ник поняла, что она под домашним арестом. Она пыталась объяснить доброй женщине, что Татакис ей не указ. Петра не поняла. Ник опять махнула рукой.