Женская сущность - Кристин Григ

Да, соглашался он с голосом рассудка, лучше всего забыть о ночных событиях.

Он налил себе еще кофе – на сей раз настоящего, потому что его сварил повар.

Он поднимался по лестнице и готовил заученную улыбку и заученные слова… но увидел Николь, сидящую в его кровати, и вдруг понял: он ни за что не отпустит ее, не открыв ей и себе глаза на правду о том, что с ними случилось и что они оба испытывают. А пока он думал об этом, стоя в дверях, она выскочила из-под одеяла и чуть было снова не повредила ногу из-за своего дурацкого упрямства.

– Никогда бы не подумал; что вы такая трусиха, – сухо проговорил он.

– Вы попусту теряете время. – Голос у нее был твердый, но она не отодвигалась. Она вся дрожала. – Вы что, действительно полагаете, что вам снова удастся заманить меня в ловушку? Честно говоря, мне плевать, где я проснулась, в вашей постели или…

– Я привез вас к себе в дом, потому что кому-то надо было присматривать за вами. Петра предложила уложить вас в комнате для гостей. Она даже решила лечь на раскладушке около вас. – Александр помолчал. – Я не согласился. И знаете почему?

– Как не знать, – вспыхнула она. – Вы сказали «нет», потому что несете ответственность за всех и вся. Вы спите и видите, как управлять миром, Александр, а я ненавижу мужчин, которые…

Он закрыл ей рот поцелуем, не дав договорить.

– Ради Бога, – прошептала она, впиваясь пальцами в его рубашку, – прошу вас. Не делайте этого. И ничего не говорите.

– Я хотел быть с вами, быть тем, к кому вы можете обратиться ночью. – Он приподнял ее лицо, заставив ее посмотреть себе в глаза. – Я раздел тебя, gataki. Я уложил тебя в постель. И я всю ночь лежал рядом, обняв тебя, после того как ты попросила меня не уходить.

Ник перевела дыхание. Так она и знала. Нюхом чуяла. Помнила это если не памятью разума, так памятью тела.

– Хватит лжи, дорогая. – Он обнял ее и притянул к себе. – Мы заключили дурную сделку тогда в Нью-Йорке. Мы решили, что, если бросим друг другу вызов, мы угасим охватившее нас пламя, но это не так. Теперь, когда я узнал тебя, я хочу тебя еще отчаянней. И ты хочешь меня.

– Мы же договорились…

– Договорились. – Он коснулся своим лбом ее лба. – Если ты прикажешь, я выйду сейчас из комнаты и больше никогда не скажу об этом.

Она ничего не сказала. Он ждал, прислушиваясь к стуку собственного сердца и видя смятение в ее глазах. Он мог бы заставить ее признать правду. Это было так же определенно, как восход солнца сегодня утром. Дело за малым. Приласкать ее. Поцеловать. Он мог пробить брешь в ее обороне одним прикосновением, но ему этого было мало. Он хотел, чтобы она сама пришла к нему. Чтобы она сделала усилие.

Ник что-то произнесла, закрыла глаза, прикусила губу.

Он чувствовал, как его стойкость слабеет. Держать ее в объятиях, ощущать тепло ее тела и воздерживаться от обладания ею. Он все-таки простой смертный, а не святой… хотя… хотя еще немного воздержания – и он, чего доброго, станет таковым. Хватит, решил он и отстранился от нее.

– Я освобождаю тебя от нашего договора, – тихо произнес он. – Я выплачу тебе все полностью, как мы договорились, gataki. Можешь вернуться в Штаты, как только пройдет нога.

– Александр…

– Не бери в голову. Все нормально. – Он поднялся с кровати и пошел к двери, мужчина, обреченный на святость и уже проклинающий себя за это.

– Пожалуйста, не уходи.

Она произнесла это еле слышно, но его словно громом поразило. Он повернулся и посмотрел на нее. Она улыбалась такой интимной улыбкой, в глазах ее светилось такой обещание, что он чуть не рухнул на колени. Она медленно, так медленно, что, казалось, время остановилось, раскрывала полы халата. Его глазам открылась изумительные округлости ее грудей и совершенной формы живот.

– Иди ко мне, – прошептала Ник и протянула к нему руки.

Александр повернул замок и двинулся, чтобы взять женщину, которая воистину была его от начала времен.

8

Он был прекрасен.

Ник никогда не думала, что к мужчине приложимо это слово, но, когда Александр снял рубашку, она поняла, что другого слова не найти.

У него были широкие плечи, руки с сильно развитыми бицепсами. На груди чернели колечки волос, которые тоненькой дорожкой убегали к пупку. В одежде он выглядел нормальным цивилизованным человеком, но она всегда чувствовала в нем дикую примитивную силу.

Сейчас, когда он шел к ней раздетый до пояса, с расстегнутой верхней пуговкой на джинсах, не отрывая своих черных глаз от нее, она знала, что это и есть настоящий Александр Татакис. Это человек, который привык брать то, что хочет, а хочет он ее.

И это оказалось лучшее, что ей приходилось испытывать. Все ее тело с готовностью ждало его. Соски затвердели от желания, груди почти болели.

– Александр, – прошептала она, когда он приблизился.

– Да, радость моя, – тихо откликнулся он. – Я знаю. Мы долго этого ждали.

Она задрожала, когда он снимал с ее плеч халат, застонала, когда он приник губами к ее шее. Чувствует ли он губами, как бьется у нее пульс? Он что-то шептал ей по-гречески. Она не понимала ни слова. Только зачем? Его руки были красноречивей всяких слов.

Он взял в ладони ее лицо и приник к ней губами. Она почувствовала темную страсть, которую он так долго сдерживал. Он был с ней нежен, но не того она ждала. Не от него, во всяком случае. Ник хотела его всего, хотела все, что он мог дать ей, и она обвила его руками за шею и с готовностью приоткрыла губы. Он застонал, схватил ее за запястья и прижал ее ладони к груди. Она почувствовала его выпуклые грудные мышцы.

– Я не хочу делать тебе больно, gataki. Твоя нога…

Вместо ответа она высвободила руку и провела ею по джинсам.

– Вот что я хочу, – прошептала она. – Хочу тебя всего в себе.

Выдержка начала оставлять его, он был близок к тому, чтобы потерять всякий контроль над собой, чего с ним не бывало с юности. Он быстро сбросил джинсы. Ник краем глаза увидела всю его мужскую мощь и тут же оказалась вновь в его объятиях. Он впился в ее грудь, сосал ее, покусывал, касался языком, пока наконец она не закричала.

Александр крепче сжал ее, выгнувшуюся дугой; крики ее стали отчаянными, и, хотя его самого уже била мелкая дрожь, он не давал еще себе воли. Еще не время. Он хотел большего, хотел убедиться, что она забылась полностью и никто, кроме него, ей не нужен. Только он. Его рука пробежала по ее телу и коснулась шелковой полоски между ног.

– Давай, – стонала она, – я не могу больше…

Но она могла. Он заводил ее все больше и больше, вдавив палец в нежную развилку, нащупывая источник наслаждения. Он сорвал с нее шелковый лоскут, и трогал и гладил, затем наклонился, стал касаться языком, и ее крики стали частью его самого.