В двух шагах от дома (СИ) - Кэт Моррис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если ты протестуешь, ты не только мятежник, но и еретик, так как восстаешь на саму Святую Церковь. И того, кто восстанет, не просто выпорют за то, что возражает своему сеньору и покровителю, который проводит время в беспрестанных заботах о твоей душе. Нежелание расставаться с нажитым — грех стяжательства. А уж если монсеньор епископ или кто-то из его приближенных разозлится всерьез, то и обвинений в ереси не миновать, а что за этим следует, известно всем. И что потом происходит с семьей еретика, тоже всем известно.
Уйти, чтобы поискать лучшей жизни, ты не имеешь права. Уйти — значит заносчиво возомнить, что ты можешь обойтись без попечения епископа, а то и самой Церкви! Да и куда идти — ты приписан к земле. Крестьяне — к деревням, ремесленники — к городам. Если ты без бумаги от своего духовного господина окажешься на другой территории — ты беглый, а значит, будешь жестоко наказан.
Кассии не повезло. Ее отец — не Аврелиан Гаура, а настоящий — вовсе не был ни епископом, ни кем-то из его ближайшего окружения. Он был простым крестьянином на земле его Преподобия Туллия, епископа Каллатиса, а Кассия была старшей из его трех дочерей. Да и звали ее тогда совсем по-другому.
Тот год, когда все случилось, выдался неурожайным. И, наверное, для того, чтобы сберечь большую часть урожая, если вдруг начнется голод, чтобы неразумные подданные не расходовали бесконтрольно свои запасы раньше времени, его преподобие распорядился увеличить оброк.
Вся семья Кассии работала, не разгибая спины, но расплатиться по осени с епископом они все равно не смогли. Отец просил об отсрочке, но монсеньор был непреклонного нрава и гордился тем, что не дает поблажек своим зависимым. Но, как милосердный пастырь своим крестьянам, он предложил отцу Кассии другой выход: отдать ему в служанки старшую дочь. Наверное, для того, чтобы милосердно спасти от голодной смерти хоть кого-то из членов семьи.
Уже потом, когда ее отца сожгли в Каллатисе за стяжательство, оскорбление церковного иерарха, а также за еретические и богохульные речи в адрес Единого и Его Пророка, Кассия много раз проклинала отца за то, что он отказался. В конце концов, епископ Туллий очень снисходительно относился к своим молодым служанкам, которых держал обычно несколько. Когда он увольнял их со службы, он находил им мужей и давал хорошее приданое. Этого приданого хватало даже на то, чтобы женихи и их семьи закрывали глаза на факт, что невеста идет к алтарю, уже будучи беременной от совсем другого мужчины.
Но, так или иначе, после казни отца к ним в дом явились люди епископа и зачитали семье казненного указ: по закону ближайшие родственники еретика лишалась всех прав. Отныне его вдова и три дочери были предоставлены воле Единого. Это означало, что у них отбирают дом и землю, а сами они вольны идти куда пожелают. Епископ Туллий обрекал их на голодную смерть. Людей, которых церковный суд «предоставил воле Единого», нигде не брали на работу. Единственным уделом для них была нищета, а единственным занятием — попрошайничество.
После казни отца их мать перестала есть и разговаривать. Она ни на что не обращала внимания и часто сидела без движения, уставившись в одну точку. Кассии пришлось взять заботу о семье на себя.
Они перебрались в Зилу — большой портовый город, почти на самой границе с империей Эн-Калех. В Зиле, конечно, было полно таких же нищих и попрошаек. Но там было попроще, можно было найти хоть какое-то пропитание. Когда Кассия вспоминала о своей жизни там, ей казалось, что семью казненного еретика было бы намного милосерднее продать в рабство, чем лишать их имущества и обрекать на голодную смерть. Но рабство запретил Пророк. А медленную смерть от голода — нет.
У совсем юной девушки, оказавшейся в большом городе без поддержки друзей и без крыши над головой, к сожалению, есть только два пути — воровать или продаваться. Кассия решила идти первым. День за днем она выходила на улицы Зилы не только для того, чтобы украсть еду для семьи, но и для того, чтобы отстоять украденное от других таких же голодных и бездомных, как она сама. Здесь каждый был сам за себя. Кассия была способной. Воровать, убегать и бить без жалости — все это она освоила очень быстро. И все равно ее семья едва сводила концы с концами.
В конечном счете Кассии повезло. Ее приметил сам Одноглазый Энний, Патриарх воров. Тогда ей едва исполнилось пятнадцать. В тот вечер девочка украла в лавке жареную курицу, но ее подстерегла стайка уличных оборванцев, ровесников Кассии, которые все время пытались отобрать у нее украденное. Девочка ожесточенно отбивалась от мальчишек, их было пятеро. Энний одним своим появлением заставил нападавших обратиться в бегство. Кассия, прижимая к груди добычу, со злостью смотрела на подошедшего мужчину, на две головы выше нее ростом и с огромными кулаками. Девочка и понятия не имела, кто стоял перед ней.
— Мне тоже не отдашь? — погрохотал над ее головой Энний.
— Можешь попробовать забрать с трупа, — оскалилась Кассия. — Если получится что-нибудь рассмотреть после того, как я выцарапаю тебе последний глаз.
Она была готова сражаться не на жизнь, а насмерть. Совершенно неожиданно для девочки Патриарх воров расхохотался:
— Ну и свирепая же ты, сестренка! Мне как раз такие и нужны.
С этого момента жизнь у Кассии и ее семьи относительно пошла на лад. Одноглазый Энний взял их под свое покровительство, нашел им крышу над головой, а Кассия стала его подмастерьем.
Как-то, вернувшись с очередного дела, Энний позвал ее поговорить наедине. Когда вор убедился, что их никто не видит, он протянул Кассии скрученные в тугую трубку бумаги.
— Твой шанс, — коротко сказал Патриарх воров, — И, если ты умная, ты им воспользуешься. Мы не в силах изменить тот мир, что вокруг нас. Но если представится случай улучшить наше положение, мы должны им воспользоваться и забрать себе все, что только сможем ухватить. А если очень постараться, можно вскарабкаться куда-нибудь повыше. А потом еще выше, и еще. Всегда помни это, девочка.
Кассия
