Где апельсины зреют - Николай Лейкин

— Тсъ… Вотъ такъ штука… Землякъ-то нашъ какимъ пестрымъ пѣтухомъ одѣтъ. Скажи на милость, въ лакеяхъ служитъ, а мы то его…

— А мы его чуть не въ графы произвели, въ секретари посольства… Женушка моя любезная прямо заявила, что онъ аристократъ и даже, въ первый разъ увидавшись, ужъ подъ руку съ нимъ по залѣ порхала, весь вспыхнувъ, заговорилъ Николай Ивановичъ.

— Молчите вы… Вы сами-же меня съ нимъ и познакомили! — огрызнулась Глафира Семеновна, слезливо моргая глазами, и крикнула извощику: Алле, коше! Алле плю витъ!

Извощикъ щелкнулъ бичемъ и лошади помчались. Впереди виднѣлась высокая гора и на ней возвышался громадный замокъ. Подъѣзжали съ Монако. Еще выше, на второй горной террасѣ стоялъ Монте-Карло съ его знаменитымъ игорнымъ домомъ.

XXIV

Передъ самымъ Монте-Карло извощикъ, защелкавъ бичемъ, разогналъ лошадей. Лошади помчались и минуты черезъ двѣ-три на всѣхъ рысяхъ подкатили экипажъ къ роскошному подъѣзду игорнаго дома. Смеркалось уже, когда Ивановы и Конуринъ выходили изъ экипажа. Извощикъ тоже слѣзалъ съ козелъ и, приподнявъ свою шляпу котелкомъ, просилъ "пуръ буаръ". Николай Ивановичъ началъ расчитываться съ нимъ. Извощикъ оказался доволенъ расчетомъ, кивнулъ и, улыбнувшись, сказалъ:

— Bonne chance, monsieur…

— Глаша! что онъ говоритъ? Неужто двухъ франковъ на чай ему мало? спросилъ жену Николай Ивановичъ.

— Желаетъ счастія въ игрѣ.

— А почемъ онъ знаетъ, что мы будемъ играть?

— Ахъ, Боже мой! да вѣдь сюда только за этимъ и ѣздятъ!

Извощикъ пошелъ далѣе и, наклонившись къ Глафирѣ Семеновнѣ, даже началъ подавать ей совѣты въ игрѣ въ рулетку, продолжая улыбаться самымъ добродушнымъ образомъ.

— Прежде всего не горячитесь… Но тихо, спокойно… И первую ставку на красную или черную… говорилъ онъ мягкимъ голосомъ на ломанномъ французскомъ языкѣ итальянца.

Глафира Семеновна отшатнулась.

— Да онъ съ ума сошелъ! Вдругъ дѣлаетъ мнѣ наставленія въ игрѣ… проговорила она, бросивъ строгій взглядъ на извощика.

— Осади назадъ, мусью! Осади. Получилъ на чай — и будетъ съ тебя! крикнулъ на него Николай Ивановичъ и тутъ-же прибавилъ, обратясь къ женѣ:- Сама, матушка, виновата… Якшаешься около игорныхъ столовъ чортъ знаетъ съ кѣмъ. Партнеръ твой вчерашній по игрѣ. Онъ тебя за партнера и считаетъ.

— Да развѣ я виновата, что здѣсь извощики шляются во всѣ мѣста, гдѣ бываетъ чистая публика!

Конуринъ, задравъ голову, осматривалъ входъ въ игорный домъ.

— Этакій подъѣздище-то великолѣпный! У иного дворца подъѣздъ въ сто разъ хуже, говорилъ онъ.

— На кровныя денежки дураковъ построенъ. Они ихъ сюда наносили, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— Дураковъ… Однако, здѣсь вся Европа играетъ, возразила Глафира Семеновна.

— Ничего не обозначаетъ. На средства всѣхъ европейскихъ дураковъ. Умные люди здѣсь играютъ, что-ли? Умный человѣкъ въ рулетку играть не станетъ.

— Поди ты! У тебя все дураки. Отчего-же тѣ не дураки, которые въ стуколку играютъ, въ винтъ?

— Въ стуколку или въ проклятую дѣтскую вертушку!.. — воскликнулъ въ свою очередь Конуринъ. — Помилуйте, матушка Глафира Семеновна, что вы говорите! Въ стуколку у тебя карты въ рукахъ и всю ты эту музыку видишь, а здѣсь какъ тебѣ эти самые… маркеры они что-ли, что вотъ при вертушкахъ-то?

— Крупье…

— Ну, а здѣсь какъ тебѣ крупье машину пуститъ, такъ ты и долженъ вѣрить, что это правильно. А вѣдь онъ можетъ пустить и шибче и тише, съ какимъ-нибудь шуллеришкой стачавшись. Знай я, что пойдетъ вертушка тише или шибче — сейчасъ у меня другой разсчетъ.

— Да вѣдь вы еще не видали, какъ здѣсь вертушку пускаютъ и судите потому, какъ въ Ниццѣ ее пускаютъ. А здѣсь Монте-Карло… здѣсь на всю Европу… здѣсь совсѣмъ другіе порядки…

— Да вѣдь и вы еще не видали.

— Не видала, но много читала про эту рулетку. Однако, что-же мы не входимъ въ нутро, Николай Иванычъ? Толпимся на подъѣздѣ и безъ всякаго толку… — заговорила Глафира Семеновна.

— Дай, матушка, зданіе-то осмотрѣть. Успѣешь еще деньги-то свои отдать. Хорошъ подъѣздъ, но одного въ немъ не хватаетъ… — произнесъ съ ироніей Николай Ивановичъ.

— Ахъ, какой знаменитый архитекторъ выискался! Чего-же это не хватаетъ-то?

— А вотъ тутъ надъ подъѣздомъ должна быть надпись на всѣхъ европейскихъ языкахъ: "здѣсь дураковъ ищутъ".

— Да полно вамъ! Ну, что это въ самомъ дѣлѣ! Всѣ дураки, дураки… Вы очень умны, должно быть?

— Самый первый дуракъ, иначе-бы сюда не пріѣхалъ.

Разговаривая на эту тему, они обошли кругомъ весь игорный дворецъ, посмотрѣли съ откоса внизъ, гдѣ въ стрѣльбищѣ проигравшіеся игроки, вымѣщая свою злобу на невинныхъ голубяхъ, бьютъ ихъ изъ ружей, и снова подошли съ главному входу.

— Бѣдные голубки! — вздыхала Глафира Семеновна.

— Здѣсь, душечка, жалости нѣтъ, здѣсь и людей не жалѣютъ — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— Но я удивляюсь, какъ это не запретятъ для удовольствія голубей разстрѣливать.

— Здѣсь ничего не запрещаютъ. Человѣка даже до застрѣла доводятъ. Нашего-же родственника въ третьемъ году чуть не до сапогъ раздѣли, ты сама знаешь.

— Ахъ, вы все про одно и тоже. Ну, что-жъ, входите.

Они вошли. Уже совсѣмъ стемнѣло и вездѣ зажгли электричество. Представляющій изъ себя верхъ роскоши вестибюль блисталъ электричествомъ. Въ немъ толпилась нарядная публика, очень мало разговаривавшая и съ удивительно озабоченнымъ дѣловымъ выраженіемъ на лицахъ. Ни веселья, ни улыбки Ивановы и Конуринъ ни у кого не замѣтили. Ежели кто и разговаривалъ, то только полушопотомъ. Только у бюро игорнаго дома стоялъ нѣкоторый говоръ.

— Билеты на входъ надо взять, что-ли? спросилъ Николай Ивановичъ.

— Да конечно-же… Видите, люди берутъ, отвѣчала Глафира Семеновна и повела мужа и Конурина въ бюро.

— Комбьянъ пене? спрашивалъ Николай Ивановичъ у юркаго конторщика въ очкахъ и съ перомъ за ухомъ. — Комбьянъ антре?

— Votre carte, monsieur?.. спросилъ тотъ и забормоталъ цѣлую тираду, пристально разглядывая Николая Ивановича сквозь очки.

Николай Ивановичъ, разумѣется, ничего не понялъ.

— Глаша! Что онъ за рацею такую передо мной разводитъ? задалъ онъ вопросъ женѣ.

— Карточку твою для чего-то проситъ. Спрашиваетъ откуда мы, гдѣ живемъ.

— Тьфу ты пропасть! Люди деньги принесли имъ, а онъ къ допросу тянетъ! проговорилъ Николай Ивановичъ, доставая свою визитную карточку и, подавая ее конторщику, тутъ-же прибавилъ:- Только все равно, мусье, по русски ничего не поймешь.

Конторщикъ принялъ карточку, повертѣлъ ее, отложилъ въ сторону и опять заговорилъ.

— Имя и фамилію твою спрашиваетъ, перевела Глафира Семеновна и тутъ-же сказала конторщику:- Николя Ивановъ де Петерсбургъ, авекъ мадамъ ля фамъ Глафиръ…

— Батюшки! Да тутъ цѣлый допросъ… Словно у слѣдователя. Передай ужъ кстати ему, что подъ судомъ и слѣдствіемъ мы не были, вѣры православной.

— Брось, Николай Иванычъ… Ты мѣшаешь мнѣ слушать, что онъ спрашиваетъ. — Уй, уй, монсье, нусомъ вояжеръ… Команъ?.. Въ Ниццѣ… То бишь… Да, Нисъ… Ахъ, ты Боже мой! Да неужто и гостинницу вамъ нужно знать, въ которой мы остановились!

Глафира Семеновна сказала гостиницу. Конторщикъ все это записывалъ въ разграфленную книгу.

— Допросъ… Допросъ… бормоталъ Николай Ивановичъ. — Переведи ужъ ему кстати, что Петербургскій, молъ, второй гильдіи купецъ… Кавалеръ… 43 лѣтъ отъ роду. Свои-то года скажешь ему, что-ли?

— Бросите вы шутить, или не бросите?.. огрызнулась на него Глафнра Семеновна.

— Какія, матушка, тутъ шутки! Цѣлый форменный допросъ. Да дать ему нашъ паспортъ, что-ли? Покрайности не усумнится, что ты у меня законная жена, а не съ боку припека.

— Да допросъ и есть, согласилась наконецъ Глафира Семеновна. — Спрашиваетъ: одинъ день мы здѣсь въ Монте-Карло пробудемъ или нѣсколько… Энъ журъ, монсье, энъ журъ… И зачѣмъ только ему это?! дивилась она.

Конторщикъ писалъ уже что-то на зеленаго цвѣта билетѣ.

— Знаешь что, Глаша? сказалъ Николай Ивавювичъ. — Я боюсь… Ну, ихъ къ чорту! Уйдемъ мы отсюда. Словно мошенниковъ насъ допрашиваютъ.

— Да ужъ кончено, все кончено.

— Чего: кончено! Вѣдь это срамъ! Купца и кавалера, домовладѣльца, извѣстнаго торговца съ старой фирмой и вдругъ такъ допрашиваютъ!

— Ничего не подѣлаешь, коли здѣсь порядки такіе, отвѣчала Глафира Семеновна, принимая отъ конторщика билетъ на право входа въ игорныя залы, и спросила:- Комбьянъ пене? Рьенъ? переспросила она отвѣтъ конторщика и прибавила, обратясь къ мужу:- Видишь, какъ хорошо и деликатно, дали билетъ и ни копѣйки за него не взяли.

— Да какая ужъ, душечка, тутъ деликатность, коли совсѣмъ оконфузили допросомъ. Только развѣ не спросили о томъ, въ какія бани въ Петербургѣ ходимъ.

Очередь дошла и до Конурина. Тотъ тяжело вздохнулъ и подошелъ къ конторкѣ.