Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие - Марина Крамер

– Черт возьми… – пробормотала она, направляясь к двери.

В дверном глазке отражался Георгий.

– Что вам нужно? – неласково поинтересовалась Коваль, одновременно испытав странное облегчение, как будто его визит сейчас избавит ее от множества проблем.

– Я подумал, у такой женщины в доме не может быть малинового варенья, – весело отозвался он и поднял вверх руку, в которой была зажата литровая банка варенья, перетянутая вокруг крышки красно-белой клетчатой салфеткой и обвязанная красной веревочкой.

Коваль расхохоталась и открыла дверь.

– Вы дико догадливы. У меня есть только чай – правда, хороший – и галеты.

– Отлично! Устроим пир, – Георгий сунул ей банку с вареньем и пакет из супермаркета, в котором отчетливо угадывался силуэт бутылки шампанского и коробка конфет. – А вот это… – он полез в карман дубленки и вынул… маленького белого плюшевого ангелочка с деревянным личиком и золотой веточкой в руке. – Вот этот товарищ – или господин, как правильно? Словом, неважно – главное, что он будет защищать вас от всего.

Марина взяла игрушку и улыбнулась:

– Спасибо. Вы проходите…

– А я и прохожу, – весело отозвался он, снимая ботинки. – Смотрю, мои указания пациентка выполнила, тапочки теплые нашла, кофту тоже.

Марина вдруг вспомнила, что на ней только теплые колготки и удлиненная кофта, и вдруг смутилась, но потом решила – а чего неприличного? Она его не приглашала, званого вечера не планировала, да и вообще… «Черт, а ведь ночь на дворе! Я впустила к себе незнакомого мужика… Ну, Коваль, ты совсем», – подумала Марина и, пока Георгий вешал дубленку, успела сунуть в карман кофты электрошокер и почувствовала себя спокойнее и увереннее.

Георгий повернулся к ней и улыбнулся:

– Наверняка думаете, я ненормальный, маньяк или еще кто-то.

– Есть такое.

– Знаете, Ксения, а я впервые в жизни испугался, что больше никогда вас не увижу.

– Вы бы что-то более свежее придумали, Георгий, – усмехнулась Марина, опираясь спиной на дверной косяк. – От таких слов становится скучно – я слышала подобное еще в далекой юности.

– Уверен, и потом вы неоднократно это слышали. И еще не раз услышите. Так что мешает мне тоже это сказать? Так что – чаю предложите? – он чуть склонил голову набок и снова улыбнулся широкой открытой улыбкой.

Марина молча оттолкнулась от косяка и пошла в кухню.

Это была странная ночь. Они пили шампанское с малиновым вареньем, намешав его прямо в чайных чашках, потому что фужеров в съемной квартире не водилось. Марина, не любившая этого напитка и никогда не понимавшая вкуса, вдруг открыла для себя новые ощущение от пузырящейся холодной жидкости. Привкус малины делал шампанское менее резким, а аромат почему-то будил воспоминания о Женькиной бабке Насте. Та была мастерица печь пироги с малиной…

– О чем вы думаете? – вдруг спросил Георгий, коснувшись краем своей чашки Марининой.

– Я? Да ни о чем не думаю, – пожала плечами Коваль. – Просто странно – мы сидим у меня в кухне, совершенно незнакомые, в сущности, люди… пьем шампанское, которое я, признаться, ненавижу… И я даже не знаю, кто вы. А вы не знаете, кто я.

Он отставил чашку и мягко накрыл Маринину руку своей.

– А вам бы хотелось знать, кто я? Зачем?

Коваль чуть смешалась – этот странный человек напоминал ей ее саму. Иногда – когда-то давно, еще в прошлой жизни, – она тоже отвечала таким вопросом – «А зачем тебе знать, кто я?» И действительно – какая, в общем-то, разница – если через несколько часов они расстанутся навсегда? Она и так знает о нем слишком много. А ему о ней вообще необязательно знать.

– Наверное, вы правы, – она пожала плечами, но руку, так уютно лежавшую под его широкой ладонью, не убрала, не попыталась освободить.

Георгий чуть сжал ее руку:

– Ты умница. Ты все правильно понимаешь и не пытаешься набить себе цену.

– А зачем? – спокойно спросила Марина. – Все равно не стану ни на рубль дороже – все, что есть, вот оно.

– А ведь это не твоя квартира, так? – вдруг произнес Георгий, не выпуская ее руки.

Марина кивнула коротко, и он продолжил:

– Знаешь, что я сперва подумал? Что ты – клофелинщица, все время ждал, когда же ты проявишься.

Коваль захохотала. В ее жизни было всякое, и разные мужчины предполагали за ней какие угодно грехи, но обвинять ее в аферах «на клофелине» не приходило в голову никому.

– Тогда почему же ты решил сейчас сказать это? Может, я еще подмешаю тебе его, а? – вытирая заслезившиеся глаза, поинтересовалась она.

– Так шампанское кончилось уже, – улыбнулся Георгий. – А в коридоре стоит чемодан. Ты снимаешь эту квартиру, потому что приезжая. Мало того – на чемодане бирки двух аэропортов – Хитроу и Домодедово, отсюда вывод – ты прилетела из Англии.

– Я вернулась из Англии, – поправила она, досадуя на себя – как можно так бездарно проколоться на банальных аэропортовских бирках, глупость какая… – Была там по делам фирмы, а квартиру эту снимаю, чтобы с родителями не жить.

– Видимо, ты решила не жить с ними аккурат перед возвращением – здесь же живым не пахнет.

«А мне вот не нравится, что ты такой глазастый, дорогой друг, – вдруг подумала Марина про себя. – Совсем не нравится. Для врача-реабилитолога ты что-то слишком уж внимательно рассматриваешь квартиру и подмечаешь мелочи, на которые нормальный человек вряд ли бы обратил внимание. Но – тогда кто же ты и как оказался со мной в электричке?»

Ее размышления были прерваны телефонным звонком – это оказалась Ветка. Марина не особенно хотела разговаривать с ней – о чем? – но телефон надрывался, выдавая мелодию из «Крестного отца», которую Марина неизменно ставила на звонок, а в глазах Георгия уже виднелся вопрос. Коваль вздохнула и сняла трубку:

– Да.

– Ты знала, да?! – завизжала Ветка так, что Марина едва не выронила телефон.

– Знала – что? – Коваль встала и вышла в соседнюю комнату, закрыла за собой дверь, но встала так, чтобы увидеть в оставленную щель, если Георгий подойдет и попытается подслушать.

– Ты знала, что этот ублюдок будет стрелять в окно детской?! Ты потому завела этот разговор?!

– Так, заткнись и не ори, идиотка! – приказала Марина громким шепотом. – Говори только по делу, оставь свои эмоции при себе! Что случилось?

Ветка, помолчав пару минут, взяла себя в руки и более-менее связно, хоть и всхлипывая, рассказала. Марина почувствовала, как ей становится нехорошо – дело принимало весьма серьезный и очень неприятный оборот. Когда человек начинает лупить из винтовки по окнам детской, зная, что там ребенок, это уже не шутки и даже не попытки испугать, это – нечто большее, потому что решиться на такое может только отморозок. А с такими всегда проблемы.

Оконное стекло в Алешиной спальне разбилось как раз в тот момент, когда Ветка вошла туда, чтобы пожелать сыну спокойной ночи и прочитать очередную главу из книги. И только недюжинное чутье, которое не заглушила даже водка, толкнуло ее в какой-то момент к кровати, где полулежал сын. Ветка практически упала на Алешу, закрыла собой и принялась целовать, лихорадочно соображая, как бы половчее оказаться с ним на полу и не напугать впечатлительного мальчика. Пуля вошла в висевшего над кроватью клоуна и застряла в набивке, оставив на животе игрушки рваный след. Ветка осторожно сползла на мягкий ковер, прижимая к себе сына, и когда Алеша запротестовал, таинственным шепотом пообещала:

– Давай, пока Карина не видит, поползем ко мне в комнату – хочешь?

– Я с тобой лягу спать? – обрадованно спросил мальчик.

– Да, но только давай тихо и быстро, хорошо?

Настроив Алешу на игру, Ветка подтолкнула его к двери, и мальчик пополз, а она, обернувшись на окно, увидела отверстие в стекле. «Только бы он уже ушел… – думала Ветка, продвигаясь ползком вслед за сыном. – Только бы сейчас не влепил еще пулю…»

Когда они выбрались в коридор, Ветка вскочила, плотно закрыла дверь и, подхватив Алешу на руки, метнулась в свою спальню. Там были задвинуты шторы, а поверх них Саня еще и два плотных покрывала укрепил, так что можно было смело включить ночник. Ветка усадила Алешу на огромную кровать и подмигнула:

– Теперь нас Карина не найдет. Сейчас мы с тобой почитаем…

– Мамуля, а книгу-то мы в комнате оставили! – расстроенным голосом проговорил мальчик.

Ветка не была готова вернуться в детскую – она и так еле держалась, чтобы не устроить истерику, и только боязнь испугать сына заставляла ее собрать в кучу нервы и делать вид, что все происходящее – забавная игра.

– Малыш, а давай я тебе расскажу что-нибудь? – предложила она, и мальчик согласился.

Уснул он быстро, и Ветка, укрыв его одеялом, вышла из комнаты, спустилась вниз и там дала себе волю. Она кричала и била тарелки до тех пор, пока не прибежали охранники и не уволокли ее в гостиную. Там, захлебываясь слезами, Ветка обвинила их во всех смертных грехах. Когда же им удалось из путаных истеричных фраз понять, что произошло, они оба, как по команде, побежали в детскую.