Тамралипта и Тиллоттама - Иван Ефремов

— Тамралипта! Приди, Тамралипта, помоги! Помоги!

Каждый нерв ее трепетал в безумном порыве, когда она посылала в безвестную даль свой призыв, мольбу, единственную надежду.

Долго стояла на коленях, прикованная за шею к черному мужскому символу Шивы, потом, заливаясь слезами, распростерлась на полу.

Тантра

Тамралипта с повязкой на глазах лежал на чем-то необычайно мягком. Он протянул руку, чтобы сорвать повязку, но ее осторожно удержали.

— Подожди, сын мой, скоро настанут сумерки, тогда тебе можно будет смотреть. А пока поешь.

Художнику подали чашку сливок, показавшихся ему невыразимо вкусными. Удобство ложа, голос, живой голос бхагавана с ним рядом — неизъяснимое блаженство, величайшая радость! Но две мысли не давали ему покоя.

— Учитель, как же я не слышал ничего и ничего не чувствовал, когда меня освобождали? Или я, — в страшной тревоге Тамралипта сел, — или я сплю?

— Нет, не спишь сейчас, но спал, когда мы открывали темницу. Так было нужно, я погрузил тебя в сон, иначе потрясение могло оказаться слишком сильным…

— Ты услышал мой призыв, учитель! — с безмерной благодарностью прошептал художник, и по его щекам потекли слезы.

— Услышал, — ласково ответил йог, — но не волнуйся. Три дня тебе надо лежать спокойно в келье, привыкая к миру…

— Три дня? — вскричал Тамралипта, снова поднимаясь. — Невозможно, учитель! Тиллоттама!

— Что с тобой? Ляг. Успокойся, — пытался урезонить его Дхритараштра. Художник послушно лег. Спеша и захлебываясь словами в боязни, что йог остановит его, он рассказал свое видение с Тиллоттамой.

Он не видел нахмурившегося лица гуру, но по долгому молчанию понял, что тот размышляет.

— Это так, сын мой, — серьезным голосом подтвердил йог, — ты достиг, видишь сам, большой силы. Правда, достиг этого великим порывом любви, а не сосредоточием освобождения духа, и твое достижение было мгновенным, а затем ушло безвозвратно… Саг! Оно верно, твоя любимая в опасности!

— Учитель… — с мольбой начал художник, но гуру, молча, нажатием на грудь приказал лежать. По размеренному дыханию йога Тамралипта чувствовал, что тот сидит рядом в молчаливом раздумье. Внезапно гуру поднялся и вышел. Бесконечно долго художник лежал в тревоге и надежде. Гуру снова появился в комнате.

— Выпей это. — Йог вложил в руку Тамралипты небольшую чашку лекарства, сладковатого, вяжущего и густого. — Лежи спокойно, не двигаясь.

Мучительное чувство жара, покалывания, необъяснимого стеснения распространилось из-под ребер по всему телу и становилось все сильнее. Сквозь стиснутые челюсти Тамралипты вырвался невольный стон.

— Теперь это…

Одна за другой ко рту художника поднесли две пилюли, и он запил их молоком. Прошло немного времени, и тело налилось небывалой энергией и силой, голова стала ясной и холодной. Йог положил руку на сердце Тамралипты, приказал плотно зажмурить глаза и сорвал повязку.

Свет проник сквозь веки, и голова художника закружилась.

— Встань, открой глаза, — велел гуру. По глазам, нет, по мозгу художника ударил невыносимый свет, на долю секунды он успел увидеть лицо йога, стену комнаты и в беспамятстве рухнул ничком.

Гуру спокойно сидел около его ложа. Через несколько минут Тамралипта очнулся, сел и широко раскрытыми глазами стал впитывать в себя свет, чудесный яркий свет полутемной комнаты. Художник снова видел, вернулся в великолепный мир вещей, красок, света и тени!

Гуру наблюдал за ним, доброжелательный и спокойный.

— Видишь сам, сын мой, как крепко, всеми корнями чувств — а они у тебя сильны — связана твоя душа с Майей мира. Вынуть все чувства из тебя — значит, опустошить твою душу, поэтому ты не мог бы пробыть во мраке несколько лет. Исчезновение образов и красок мира убило бы тебя, твое Я. Слишком мала была бы ступень восхождения, и слишком дорогой ценой она была бы достигнута! Иди в темный, несчастный, страдающий мир, служи ему силой своего таланта, служи беззаветно, бескорыстно, не давай властвовать над собой злобе, зависти и жадности и поднимешься не на одну ступень совершенства… Люби ту, которую любишь, только без злобы и ревности…

Тамралипта слушал учителя, склонив голову, как древний рыцарь, готовящийся к подвигам и принимая посвящение. Гуру умолк.

— Учитель, — тихо начал художник, — я буду любить ее, только…

И Тамралипта рассказал йогу все, что перечувствовал и понял во тьме заключения прежде, чем потянулся всей душой к Тиллоттаме.

К его удивлению, гуру покачал головой.

— Ты снова думаешь только о себе, сын мой. А у нее тоже живая душа, стремящаяся к чему-то, путающаяся, страдающая, но с чувством верного пути. Никогда не забывай закона двойственности, всесильного в мире Майи, в мире животного и человеческого бытия. Последнее еще очень мало отошло от животной жизни — в этом вся его беда, вся великая запутанность чувств, плутающих между животным телом и человеческой душой. Ты и Тиллоттама — ибо все по-настоящему любящие стремятся слиться воедино — неизбежно будете в мире двумя сторонами этого единства. Помни, что чем теснее вы будете сливаться, тем резче будет противоположность, проявляющаяся в вас. За сильную любовь расплатой будет мучительная ранимость, за красоту — ревность, и так без конца. Помни об этом, не удивляйся этому, не пугайся этого, не давай овладевать собою этим разделяющим порывам, и легка будет твоя и ее жизнь…

— Встань! — спохватился гуру, заметив, что художник опустился с ложа к его ногам. Тамралипта неохотно повиновался. — Девушка полюбит тебя, а если полюбит, неизбежно и естественно захочет быть твоей всей силой своей горячей, открытой души. Как ты поступишь? Убежишь от нее? Нанесешь ей, любящей и милой, еще одну рану, страшнее всех тех, что она перенесла? Нет, ты — хороший человек, сын мой, и она неизбежно станет твоей. Тогда с новой яростью оживут демоны низкой души и погубят вас обоих — она ничем не сможет помочь тебе. Чем сильнее она будет любить, чем с большей страстью отдаваться тебе, тем сильнее тебе будет казаться, что она лишь вспоминает прошлое…

— О, не говори больше, учитель! — с отчаянием взмолился художник. — Что же делать? Помоги!

Глубокие глаза гуру загорелись.

— Черная магия — не сказка, она действительно существует в нижнем мире. Это — не что иное, как сила злобной и нечистой души, но души могучей, покоряющей более слабых. Ей противостоит белая магия добрых мыслей, чистых желаний. Если в этом душа сильна, ей покорятся другие и вокруг будет атмосфера доброты, отражающая и уничтожающая злые силы черных душ. Когда-нибудь все люди поймут это и без суеверия начнут борьбу с черной магией — проявлением темных душевных сил!