Твоя заря - Олесь Гончар

- Мы же красные, не белые!

И вот, только затрезвонили, забамкали серебристые колокола на всю степь, мы уже знаем, куда нам смотреть, кого выслеживать... Роман Винник в это утро, отправляясь в соло, выходит со двора с большим тугим узлом: из чистого белого платка так и выпирает боками что-то круглое. Что бы это? Нечто неведомое, туго в узле заузлованное, оно до предела разжигает наше воображение.

Лежим край степной дорожки, затаившиеся, присмиревшие, и сердца наши колотятся, в каждом кипит взбудораженная волнением кровь. Полевая дорожка с межевыми столбиками сереет посреди пожни. Роман чинно идет по ней, накануне праздника он и усы подстриг и поэтому кажется нам помолодевшим; ступая по обочине, где меньше пыли, он делает вид, что вовсе не замечает мальчишеских голов, схоронившихся то под кураиной, то за полынью или за клубком заячьей спаржи, все мы для Романа сейчас не существуем, проходит наш степной чародей как будто вовсе один под этим расоиявшимся небом, в сопровождении весело, без устали звонящих колоколов. Но вот Роман на мгновение останавливается около межевого столбика. По наименьшему движению усов, по таинственно замкнутому, но вмиг лукаво просветлевшему лицу мы уже понимаем: сейчас что-то будет! Радостная дрожь пробегает по телу, дух у тебя перехватывает... Так и есть: даже не взглянув в нашу сторону, только усом усмехаясь, он погружает руку в загадочный свой узел. Бесконечно длится мгновение, и наконец появляется из узла... яблоко, да какое! Лежит на ладони, краснощекое, огромное, прямо как солнце утреннее! Творец его, точно и сам любуясь, осветит им степь и затем бережно кладет свой садовнический дар на межевой столбик, на один из тех, что разбрелись, как пастушата, по степи и застыли вдоль шляха. Увенчав яблоком ближайший к нам столбик, Роман дальше пошел, не оглядываясь.

Удаляется он степенно, неслышно, а это краснощекое так и смеется нам со столбика, и мы тоже все тихо, как от щекотки, смеемся. И хоть какой разбирает нас зуд, однако никто не срывается с места, никто не бежит хватать, яблоко так и будет краснеть, никем не тронутое до времени.

Лежим, затаившись каждый за своей кураиной, которая не стала еще перекати-полем, и в радостном напряжении следим дальше за Романом Винником. Вот он, поравнявшись со следующим столбиком, который стоит низенький, серый на обочине, снова останавливается, и опять от невидимого нами прикосновения его руки на столбике вмиг вспыхивает жарким румянцем то, что выросло в его саду, набралось там солнца и красоты! И хоть как нам тяжело дается эта выдержка, но ни один из нас и на этот раз не сорвется, не побежит, мы, точно завороженные, провожаем взглядами этого высокого сухощавого человека, который пошел и пошел по дороге в село, у каждого межевого столбика останавливаясь, и там, где он прошел, все столбики придорожные словно оживают, выпускают цветочный бутон, озаряются красотою Романового чародейского сада!

Даже если бы мы пасли далеко за яром, за балкою, и не было бы нас здесь в это утро, все равно, думается, Романовы яблоки непременно заалели бы па столбиках: для когоиибудь положил бы... Для нас ля, для первого ли встречного, кто окажется здесь в этот светлый храмовыи день.

Проходя невдалеке от нас со своим узлом, Роман, понятно, только прикидывался, что никого средь полыни или за кураем не заметил, на самом же деле не сомневается, что мы поблизости, что, схоронившись, как зайчата, взволнованно, со стучащими сердцами ждем - целые пол-лета ждем! - этого необыкновенного часа...

Разумеется, таким вот образом отмечены и наша терпеливость и выдержка, потому что - хоть как тянуло, хоть как сад его всеми своими тайнами нас искушал, а мы ведь не поддались, не полезли шкодить... Был в саду Романовом уголок, окутанный исключительной таинственностью, доступный, наверное, лишь пчелам да солнцу. 1ам, рядом с маленьким прудом, который хозяин выкопал собственными руками, росли несколько деревьев, чем-то ему осооенно дорогие, и среди них одна яблонька, должно быть, и вовсе редкостная,- о ней он сам говорил с видимым волнением:

"Вот эта нам должна уродить..." Поэтому и мы каждый раз посматривали от колодца в ту сторону заинтересованно и все ждали, пока она даст плоды, и даже каким-то внутренним трепетом исполнились, когда однажды летом заметили, как оттуда, из яблоневой листвы, начинает проглядывать нечто будто живое, усмехается красной щечкой.

вправду словно росою да зарею умытое! А что там такое уродилось, это тайна из тайн!..

И вот пришло время!

Несет нам степью точно сама судьба свои дары!

От тех Романовых яблок на столбиках полевая дорожка меняется неузнаваемо: серая, будничная, в пылище, она становится совсем другой лежит среди пожней уже торжественная, праздничная, до самой Терновщины вся будто освещена этими яблоками! Каждая межа требовала отметки, межевых столбиков вдоль дороги стояло много, и такие же они были одинаково низенькие, как и эти, теперешние, которые, исполняя уже иную службу, мелькают сейчас вдоль хайвея, увенчанные красными телефонными аппаратами.

Перед тем, как скрыться за пригорком от наших взоров, Роман е вовсе отощавшим своим узелком задерживается еще у одного столбика, задерживается чуть больше обыкновенного и, обернувшись, какое-то время смотрит на дорогу, украшенную яблоками. Словно сам себя проверяет: ну, как оно получилось? И все мы, присмиревшие в ожидании, представляем его улыбку, добрую и ободряющую, хотя в действительности улыбки и не видно, только возвышается посреди степи в расплывчатых бликах света размытый лучами, слегка ссутуленный силуэт человека с едва заметным узелком в руке.

Вся степь сегодня словно исполнена радости, исполнена августовского света и простора. Лишь когда Роман Винник исчезнет за пригорком, мы вмиг пружинисто вскакиваем на ноги, мчимся во весь дух, счастливо обезумевшие, от столба к столбу, на лету, как всадники, схватывая то, что для нас так щедро уродилось на голых этих придорожных столбиках!

Стремглав летим к стаду напрямик, твердая стерня стреляет из-под босых ног, не успевает даже кольнуть и разбередить наши незаживающие пастушьи язвы.

Уже возле коров, запыхавшиеся, взбудораженные, с блеском в глазах, с видимым счастьем у каждого в руке, мы всласть любуемся этими Романовыми яблоками. Они будто не на дереве выросли, они будто с неба! Где там тягаться с ними тсрновщанским нашим кислицам... Складываем по два детских кулачка вместе, примериваем, и оказывается, что Романове яблоко больше. А пахнет как! Краснобокое, душистое,- что е ним может сравниться ароматом в этой сухой степи, где целое лето изо дня в день мы слышим лишь дух пылищи да коровьих кизяков да горячую, густую горечь полыни на межах.

Но все это до нынешнего дня, а сейчас...

Хоть как нам не терпится, мы, однако, долго эти яблоки не едим, только любуемся ими, встряхнув под ухом, слушаем, как тарахтят внутри зерна. Где-то там, в самой душе яблока тарахтят. Спелое-преспелое! Да еще и окраску дала ему природа под цвет зари... Уляжемся в кружок на меже и, как зачарованные, смотрим, насматриваемся каждый на свое: уж так оно красиво, точно и выросло единственно для красоты.

И удивительное дело: никогда за эти Романовы яблоки мы не дрались, не припомню случая, чтобы мы поссорились из-за них между собою... Или и -здесь определенная роль отводилась волшебству, жила, может, и в дарах сада скрытая сила каких-то Романовых характерницких тайн?

VIII

Давно уже рассвело. Хайвей, выгибаясь сообразно Рельефу местности, пульсируя, струится вдаль; сколько взглядом охватишь, лоснится под солнцем спинами машин.

Пролетают мимо нас на расстоянии силуэты городов, непонятных башен, фрески обращенных к хаивею грандиозных реклам, пролетает мир иной, отстраненный от этого потока, где без конца свистит раскроенный, взвихрённый движением дороги воздух. Здесь уже и ритма нет, ритм пропал, один бег, лет, слепой, оголенный лет.

Мчат счастливые и несчастные, скромные и спесивые, люди низов и верхов, исполненные любви и коварства, разочарований и честолюбивых устремлении, и все закованы в металл, и все, словно наперегонки с собственной судьбою, гонят, гонят, гонят!..

Заболотный включил приемник - полилась тихая музыка.

- Пожалуйста, Шопен.

- Это они дают классику,- объясняет Лида,- для успокоения нервов водителям...

Тихая музыка приемника, возможно, и впрямь тонизирует душу, умиротворяет этих ошалевших от скоростей трассы гонщиков, по крайней мере, к нам па волнах музыки как будто плывет что-то давнее, солнечное, похожее на знойный свет того лета, которое некогда овевало нас ароматами яблок, снопов, августовского жнивья. Иногда кажется просто неимоверным: неужели это были мы? 1ам ^даже сквозь пылищу наша грудь вбирала идеально чистый воздух, и мы не замечали его чистоты. Может, именно в этом одна из особенностей человеческой жизни: пока ты реоенок - не замечаешь прелести детства. Пока юн - не умеешь ценить дар юности, редкостный, быстротечный. Оценишь и станешь это замечать, лишь когда поседеешь и когда все пережитое для тебя станет лишь дальним отзвуком, воспоминанием щемящим, как чья-то далеко в полях угасающая песня...