Интимная жизнь римских пап - Которн Найджел

«Друзья, с тех пор, как мы приехали сюда, для города было сделано очень многое, — сказал кардинал. — Когда мы здесь появились, в Лионе процветало четыре борделя. После нашего отъезда остается всего один. Однако теперь он занимает весь город Лион от восточных до западных ворот».

Однако Иннокентий IV все-таки разрешил инквизиции использовать пытки для получения признания. Вскоре старых женщин начали сжигать на кострах после того, как они, чтобы избежать чудовищных мучений, признавались, что вступали в сексуальные отношения с сатаной. В 1275 году, в Тулузе, инквизитор Хьюго де Баниол заставил шестидесятилетнюю женщину, Анжелу де ла Барт подтвердить, что она была любовницей дьявола. Она сказала, что родившийся от этого чудовищного союза ребенок оказался демоном, питавшимся лишь плотью мертвых детей, поэтому она убивала детей или выкапывала детские трупы, чтобы накормить свое дитя.

Когда читаешь о варварских пытках, при помощи которых у жертв вырывались подобные признания, возникают сомнения в нормальности инквизиторов — и пап, разрешивших их. Определенно им были присущи извращенные, садистские наклонности. Подробное описание того, что инк-визиция имела и не имела права делать, содержалось в «Черной книге», или «Книге смерти», выставленной в Риме до середины XIX века. Здесь все называется своими именами:

Или обвиняемый признается в своих преступлениях — и тогда считается виновным на основании признания, или запирается, но также виновен на основании показаний свидетелей. Если он признается в преступлениях, которые ему вменяются, значит, несомненно, виновен во всем; но если его признания носят частичный характер, он должен считаться виновным и по остальным обвинениям, поскольку его признание доказывает способность совершить и остальные преступления… Пытки оказались наиболее эффективным способом привести грешника к покаянию. Поэтому выбор вида пыток остается за судом инквизиции и определяется возрастом, полом и сложением обвиняемого… Если несчастный преступник даже после применения пыток продолжает отрицать свою вину, значит, он стал жертвой дьявола, и посему не заслуживает жалости слуг Божьих и Святой Матери Церкви: он обречен на вечные муки. И пусть он умрет проклятым.

Таким образом, инквизиция играла краплеными картами и просто не могла проиграть. Не сохранилось ни одного свидетельства о вынесении оправдательного приговора — впрочем, тут не стоит удивляться: несчастным не говорили о том. в чем их обвиняют, а спрашивать запрещалось. Им не полагалось прибегать к помоши адвокатов, и суд никогда не выслушивал свидетелей, выступавших в их защиту. Свидетели обвинения сами постоянно находились под угрозой обвинения, а их имена держались в секрете от «преступника». Родители предавали своих детей, а дети — родителей. Вести себя по-другому означало совершать грех против папского престола. Однако мальчики до четырнадцати лет и девочки до двенадцати от пыток освобождались. Ни о какой апелляции речи не шло. Какой суд мог быть выше папского?

Согласно «Черной книге» во время расследования инквизиторы не имели права калечить или убивать обвиняемых — это пришло позже. Но руки и ноги ломали часто, а потеря нескольких пальцев на руках или ногах не мешала проведению судебного процесса.

Обычно жертву раздевали догола и привязывали к специальному помосту. Затем говорили:

«Скажи правду ради любви к Господу, инквизиторы не хотят смотреть на твои страдания».

Руки и бедра обвиняемого опутывали веревками. Кроме того, веревки охватывали плечи и прикреплялись к ремню на поясе. Натягивая веревки, инквизитор предлагал жертве «сказать правду». Если несчастный спрашивал, в чем состоит его вина, или в чем он должен признаться, ему снова повторяли, что следует «сказать правду». Если он ни в чем не признавался, под веревки подсовывали прут, а затем начинали его закручивать, натяжение увеличивалось.

В особенно трудных случаях использовалась дыба. Руки связывались за спиной и прикреплялись к вороту. Затем жертву поднимали к самому потолку и резко опускали вниз — жертва повисала в нескольких сантиметрах от пола.

Большой популярностью пользовалась пытка водой. В горло вставляли кусок полотна, а потом по нему заливали воду. Общий ее объем иногда доходил до двух галлонов. Многие умирали на месте.

Согласно папскому эдикту пытку разрешалось применять только один раз. Однако когда обвиняемых начали заковывать в цепи и оставлять в грязных камерах гнить в собственных экскрементах, начались разговоры о том, что несколько сеансов в руках инквизиторов есть части одной пытки.

Доминиканцы оказались особенно жестокими, поскольку их орден признавал самобичевание. Крики жертв звучали истинной музыкой для их ушей — это означало, что еще одна душа приближается к Богу.

Несмотря на расцвет инквизиции и садистское преследование «еретиков», Иннокентий не сказал ни одного дурного слова против своего защитника, римского императора Фридриха II, который завел целый мусульманский гарем, охранявшийся черными евнухами.

Преемник Иннокентия IV, Александр IV (1254–1261) садистских наклонностей не имел. Он попытался запретить духовенству самобичевание, но люди уже научились получать удовольствие от боли. Даже Людовик, король Франции, разрешал себя пороть и терпел грубое обращение своих исповедников. Александр также планировал отменить обет безбрачия для священников, поскольку верил, что одинокая жизнь ведет к греху. Он любил пикантные истории. Однажды он рассказал францисканскому монаху непристойную легенду о священнике, исповедовавшем женщину, которая ему нравилась. Вместо того чтобы дать ей отпущение грехов, священник завязал беседу, а потом попытался овладеть ею прямо у алтаря. Чтобы избавиться от него, женщина сказала, что здесь не место и не время для подобных развлечений, и предложила встретиться позднее, при более романтических обстоятельствах. Священника такой вариант вполне устроил, но женщина решила ему отомстить. Вернувшись домой, она испекла пирог с начинкой из собственных экскрементов и отослала его священнику с бутылкой вина. Священник обрадовался подарку и решил не есть пирог, а отослать его епископу. Так он и сделал.

Когда епископ разрезал пирог и обнаружил начинку, он страшно разгневался, призвал к себе священника и спросил, чем он, епископ, заслужил такой подарок. Тогда священник заявил, что он ни в чем не виноват, а пирог прислала ему одна женщина из его паствы. Епископ послал за женщиной. Та призналась, что действительно послала пирог священнику, но объяснила, что тот попытался соблазнить ее во время исповеди. Епископ похвалил женщину и наказал священника.

Александру IV эта история показалась ужасно забавной, но он считал, что женщина сделала только одну ошибку. Ей следовало наполнить бутылку собственной мочой и отослать ее вместо вина.

Салимбен, доверенное лицо Александра IV, так описывал состояние церкви того времени:

Я видел священников, которые содержали таверны… и их дома, полные внебрачных детей. Я видел, как они проводили ночи в грехе, а потом шли на мессу… Однажды, когда францисканскому монаху в праздничный день пришлось проводить мессу в церкви священника, чье имя я не стану упоминать, он не сумел найти епитрахиль и использовал пояс его любовницы, к которому были привязаны ключи; когда монах, я с ним давно знаком, повернулся, чтобы сказать, Dominus Vobiscum[22], люди услышали позвякивание ключей.

Нет ничего удивительного в том, что Александру IV пришлось выпустить папскую буллу, выражающую скорбь, что в то время как епископы содержат гаремы, а у каждой монахини имеется любовник, — духовенство не реформирует свою паству, а лишь совращает ее.

Действительно, во Франции монастыри звались «местами наслаждений». Монахини из Пуатье и Лиса славились своими любовными интригами с францисканскими монахами, в то время как монахини Монмартра занимались проституцией и отравили настоятельницу, когда она попыталась наставить их на путь истинный. Публичные дома тоже не остались в стороне — бордели назывались аббатствами, а их руководительницы величали себя аббатисами. В характерном для средневековья цветистой стиле французский король Карл VI писал, что собирается «прослушать прошение, которое поступило к нам от дочерей радости из тулузского борделя, называемого "Великое аббатство"».