ВСЕ НА ЗЕМЛЕ - Олег Кириллов

— Суета, — сказал Дорошин, — точная суета, Кореневка — это чепуха. Покрутится Володька и признает, что старик Дорошин еще кумекает кое-что.

— Признает? Не думаю, чтоб это скоро было. У него ж характер. Вот если б ему из обкома звоночек, тогда б другое дело.

— Кляузничать на него я не буду, — Дорошин посуровел, руки его твердо легли на подлокотники кресла. — Слушай, чего ты его так не любишь? К тебе, по моим сведениям, относится прилично, уважает… Непонятно.

— Я к Владимиру Алексеевичу отношусь с большим уважением, — Михайлов покраснел, дрогнувшей рукой снял и протер очки, — я думаю о вас, Павел Никифорович… Резон в доводах Рокотова есть. Посудите сами: отказаться от сноса сел — экономия не только средств, но и земли, богатейшего чернозема, который может продолжать давать урожаи. В связи с последними постановлениями по охране природы и окружающей среды, он может найти немало сторонников, и даже очень влиятельных. И Кореневка, если посмотреть хорошо, не столь уже безнадежный вариант. Во всяком случае, кварциты там наверняка есть. А для того чтобы подкрепить ваши доводы, достаточно одного звонка в обком, скажем, того же Комолова; звонок этот может быть совершенно нейтральным, просто просьба как можно скорее решить вопрос на месте с отчуждением земли, И никаких жалоб. Все это честно.

Дорошин сидел в кресле, глядя в сторону окна, брови его сдвинулись к переносице, и был он сейчас похож на старого усталого филина. Это сходство было обнаружено Михайловым настолько неожиданно, что он не выдержал и хмыкнул. Дорошин резко повернул к нему голому и глаза его подозрительно сверкнули:

— Ты чего?

— Икота… — сказал Михайлов и снова покраснел.

— Не объедайся, — добродушно усмехнулся Дорошин и качнул головой с видом чрезвычайно довольным, — вот тебе и Ольга Васильевна… Даже тебя по части обжорства с пути сбила... Твоя Жанна небось такого и в помине не сообразит… Кормишься, конечно, в столовках? Зато жена все по парикмахерским… Я вот что тебе скажу, Дима. Комолову позвонить нетрудно, да ведь что толку? На наш проект пока что даже отзывов нет, рецензий, Уж не говоря об утверждении. Чего воду мутить, когда карась в норе?

Михайлов плечами пожал: дескать, вам виднее. Ох, как хорошо он знал старика. Сейчас в его мозгу идет интенсивная обработка предложения: взвешиваются все «за» и «против». И «за» гораздо больше. Надо только подождать.

И они начали неторопливый разговор по делам почти пустяковым: о нынешних погодах, об урожае, о последнем многосерийном телевизионном фильме. Потом Дорошин встал, прошелся по комнате, потоптался у раскрытого окна и вдруг резко шагнул к тумбочке, на которой стоял телефон.

— Ладно, — будто извиняясь, сказал он Михайлову, — позвоню Комолову. Просто так, в порядке информации. Кстати, он просил позванивать ему почаще… А желание начальства, как известно, закон для подчиненных.

Он все время поглядывал на Михайлова, словно ожидал от него поддержки своим будущим поступкам, но Михайлов уже листал последний номер «Советского экрана» и делал вид, что чрезвычайно увлечен этим занятием.

Заказав Москву, Дорошин позвонил секретарше и поинтересовался, на месте ли товарищ Григорьев? Получив ответ, он сокрушенно покачал головой:

— Вот мудрец, а…

И только положил трубку, как дали Москву.

— Геннадий Андреевич? Здравствуйте… Дорошин. Да вот решил побеспокоить… Да. Все в порядке. Четверых отправляем. Лучших, конечно. Чтобы нашу область достойно представить. Двух Героев Труда… Да ничего в общем… Воюем. Накладка тут одна есть, пока что не вредная, но может потом нам дорого обойтись. С райкомом партии контакт хороший, но вопрос об отчуждении земель, видимо, будет решаться трудно. Есть такие прогнозы… Мне трудно сказать… а впрочем, пожалуй, есть смысл. Не помешает. Лучше, конечно, говорить с первым секретарем обкома, с хозяином. Спасибо, передам… обязательно… Она сейчас в саду возится… Спасибо большое, Геннадий Андреевич… Доложите шефу, что славгородцы не посрамят… Квартал, полагаю, выдадим с перевыполнением. До свиданья.

Положив трубку, он посидел с минуту неподвижно, почесывая тыльной стороной ладони чисто выскобленный подбородок, как-то рассеянно поглядывая при этом на Михайлова, потом тяжело встал:

— На работу надо… Перерыв обеденный уже закончился давно, а мы с тобой все митингуем, а?

Они распрощались у ворот дорошинского особняка, и Михайлов, неуклюже забираясь на заднее сиденье «Волги», видел, как старик медленно двинулся по тихому переулку к центру: на работу и с работы в любую погоду и при любых обстоятельствах Дорошин ходил только пешком.

В кабинете было тихо и прохладно. Предупредив секретаршу о том, что хочет поработать, Михайлов сел в углу, в уютное кресло у журнального столика. Иногда надо было обдумать дела житейские и он любил делать это в одиночестве и полной тишине.

Все считают, что он не любит Рокотова. Исходят из того, что для такого умозаключения есть все основания. И Дорошин тоже… Если б он знал, что Михайлов гораздо больше уважает Владимира Алексеевича, чем его. Рокотов весь на виду, во всех его поступках ищи самый прямой ход. А вот угадать, как поступит Дорошин, — это сложнее. Он всегда делает ставку на молодых, которые на него работают, а плоды пожинает шеф. Если же случится беда, неприятность, то можешь быть уверен, что стрелочником окажется не он. Но Михайлов всегда будет сторонником Дорошина потому, что Павел Никифорович вознаграждает за услуги самым ценным — своей постоянной и весомой поддержкой. А Рокотов со своих ближних спрашивает еще строже, чем с тех, кто от него и стороне. Трудно с ним, но уважения к нему больше. Когда-то детстве Димка дружил с Генкой Курочкиным, одним из шести детей туберкулезного сторожа лесосклада. Время было послевоенное, суровое… И с продуктами было тогда не густо и с одеждой. Генка никогда не простуживался, а иногда, на спор, брался босиком пройтись по снегу целых десять шагов. Это стоило Димке бутерброда с маргарином. И после такой экскурсии Генка даже не кашлял. Михайлов уважал приятеля за храбрость и еще за то, что тот мог совершить поступок, совершенно невозможный для других. Но это уважение было в чем-то снисходительным, будто речь шла о чело-иске, способном хоть и на героический, но нелогичный, неразумный поступок. И вот сейчас Михайлов очень часто ловил себя на мысли, что его уважение к Рокотову чем-то похоже на то детское уважение к Генке, который мог ходить босиком по снегу.

Жанна… Михайлов относился к ее взаимоотношениям с Рокотовым с гораздо большим юмором, чем это предполагали посторонние. Был момент, когда у него на душе было тяжко. Это сразу после того, как приехал Рокотов. А потом Михайлов очень быстро понял смысл его характера: этот человек не будет прятать свои отношения с женщиной. Если бы у них что-либо было, уж наверняка б Жанна перешла к Рокотову. Взрываясь иногда не столько от каких-то конкретных поступков жены, сколько от двусмысленности своего положения, он в то же время иногда посмеивался про себя по поводу обилия мелодрамы в действиях Жанны. От ее поступков, всегда излишне торопливых и пронизанных той незатейливой хитростью, которая обычно видна каждому человеку, наблюдающему со стороны, чувства к ней стали в последние годы ослабевать, и он иногда, разглядывая себя в зеркало, стал подумывать о том, что еще не стар. И тут же мысль, которая, правда, никогда не задерживалась надолго, а вспыхивала и сразу же исчезала, как свет в неисправной лампочке, — а что, он еще хоть куда… И чуть раздраженно он думал в такие минуты, что в случае развода ему, конечно, придется уйти с партийной работы, но он инженер и всегда найдет приложение своим знаниям и опыту. А следом шла обычно некая облегченная мысль о том, что было бы даже лучше, если б Жанна бросилась наконец на шею Рокотову и все встало бы на свои места…

Тут вошла секретарша и взволнованно сообщила ему о том, что Владимир Алексеевич еще не вернулся, а ему звонил первый секретарь обкома и велел немедля быть в Славгороде, а она, его дожидаясь, не ходила на обеденный перерыв, а дочка наверняка сидит по этому случаю голодная, и она не знает, что же теперь делать.

— Идите на обед, — отпустил ее Михайлов, решив сам дождаться Рокотова.

5

Еще лет пятнадцать назад Славгород был обычным районным центром. А потом, когда стране стало невмоготу без славгородской руды, в Москве решили создать новую область, включив в нее большинство районов с богатейшими запасами руды. Да и сам Славгород стоял на руде, разбросав свои улицы по склонам меловых гор. Красивый уютный городок на берегу реки в короткий срок вырос в промышленную громадину с новыми микрорайонами, с десятками заводов с новыми площадями и скверами. В меловые горы над рекой вцепился стальными зубами экскаваторов комбинат строительных материалов; пережевывал их круглосуточно годами, и горы таяли, становились меньше и меньше, и сейчас оставались над долиной лишь неровные бугристые наросты с остатками жухлого кустарника. Река обмелела, заросла илом и почти затерялась в бесконечном камышовом море.