Колдунья - Филиппа Грегори

Элис отвернулась, пытаясь побороть охватившую ее злость.

— Замолчите, — сказала миссис Эллингем с притворной строгостью. — Такие речи не для ушей юной особы. Ты провела с ними под одной крышей целых три дня, вы, наверное, подружились?

Петух, который мирно бродил по залу и клевал между столами что придется, истошно заголосил — это пробегающий мимо слуга пнул его ногой.

— Нет, — ответила Элис, подавляя отвращение. — Старая Мора брала у них лекарственные травы, а за это я трудилась у них на грядках. Мора послала меня отработать долг. Вот я и находилась там, пока не сделала всю работу, а потом отправилась дальше. Я так и не познакомилась с ними как следует. И жила с их прислугой.

В полумраке зала перед ней вдруг ясно высветилось лицо аббатисы, матушка ласково улыбалась, Элис видела каждую ее морщинку. На мгновение ей даже показалось, что матушка легко коснулась ее плеча, оперлась на него, как бы приглашая прогуляться по монастырскому саду. Но нет, прохладная и сухая свежесть деревьев и грядок с лекарственными растениями, тишина и покой — все осталось в далеком прошлом.

— Я и половины из них не успела повидать. — Элис на ходу придумывала новые подробности. — У них в самом разгаре был пост… или праздник, и меня держали в сторожке у самых ворот. Мне было скучно все эти три дня, и я была очень рада, когда наконец приехала телега и увезла меня в Пенрит.

На помост ступил слуга, он подал серебряное блюдо с едой сначала старому лорду, потом его сыну, следом — леди Кэтрин. Только тогда все принялись есть нарезанное тонкими ломтями темное мясо.

— Это оленина, — удовлетворенно сообщила миссис Эллингем. — Дэвид приготовил неплохое угощение.

— Дэвид? — удивилась Элис. — Разве Дэвид распоряжается обедом?

— А кто же, — отозвалась Марджери. — Ведь он управляющий старого лорда, он распоряжается всем, что происходит в замке, все обитатели замка должны его слушаться, он надзирает за хозяйством и поместьями, приказывает, что надо выращивать, и все самое лучшее отбирает для замка. Молодой лорд Хьюго частично исполняет обязанности управляющего за пределами замка, в селах, кроме того, чинит суд и расправу вместе с отцом.

— А я думала, Дэвид простой слуга.

Миссис Эллингем засмеялась, и Элис покраснела.

— Не дай бог, он это услышит! — весело сказала дама. — После милорда и молодого лорда Хьюго он самый влиятельный человек в замке.

— И самый опасный, — тихо добавила одна из женщин. — Этот Дэвид злой, как змея.

Еду им пришлось ждать довольно долго. Наконец подали обед на блюдах тонкого олова — на серебре вкушали только лорды и леди Кэтрин. Мясо ели руками, разрезая ножом. Потом принесли похлебку в тарелках, ложки с толстыми ручками и хлеб из хорошо промолотой ржаной муки на толстом деревянном подносе. За господским столом ели с пшеничным хлебом; Элис хорошо видела большую светлую аппетитную буханку. Пища была слегка подогрета, только похлебка оказалась холодной.

Девушка положила ложку на стол.

— Тебе не по вкусу? — поинтересовалась ее соседка. — Кстати, меня зовут Элиза Херринг. Так тебе не нравится?

— Холодная, — пояснила Элис. — И кажется, пересолена.

— Она сварена из солонины, — вмешалась миссис Эллингем. — А солонина со дна бочки, провалиться мне на этом месте. Похлебка всегда холодная. Пока донесут из кухни, остывает. Горячего мяса я не ела с тех пор, как покинула дом.

— Вам бы лучше помолчать, мясо, видите ли, ей холодное, — сердито пробубнила Элиза Херринг. — Насколько мне известно, невестка не кормила вас олениной, ни горячей, ни холодной, ни даже сырой.

— Чума ее забери, — ответила миссис Эллингем, после чего обратилась к Элис: — Вот ты смогла бы как-нибудь повлиять на незнакомую тебе особу? Смогла бы смягчить ее сердце и сделать так, чтобы она полюбила меня? Или свести в могилу? Кругом столько болезней, почему бы ей не подхватить лихорадку.

Элис пожала плечами.

— Я всего лишь лечу травами, и ничего больше. Колдовать я не умею, а если б и умела, не стала бы. — Элис сделала паузу и, только когда убедилась, что все дамы ее слушают, продолжила: — Да и заклинаний никаких не знаю. Немного лечу травами, и все. И милорда вылечила травами. Но насылать на человека хворь я не могу и не желаю.

— А приворожить могла бы? — полюбопытствовала Марджери, самая молодая из дам. — У тебя же есть всякие приворотные зелья, любовные напитки, травы, которые возбуждают желание, разве нет?

Ее взгляд то и дело невольно останавливался на молодом лорде Хьюго. Элис вдруг все это страшно надоело.

— Ну, есть такие травы, только ведь мысли человека не изменишь. Можно возбудить мужчину, он ляжет с женщиной и получит удовольствие, но полюбить-то все равно не полюбит.

Элиза Херринг громко расхохоталась.

— Так что ничего у тебя не выйдет, останешься при своих, Марджери! — весело воскликнула она. — Он спал с тобой много раз, а после презирал до тех пор, пока снова не ощущал зуд.

— Тихо, тихо вы, — испуганно зашипела четвертая женщина. — Госпожа может услышать. Вам же известно, какой у нее слух.

Подошел слуга и налил женщинам пива. Элис все смотрела туда, где обедали лорды. В ясном свете восковых свечей блестела серебряная посуда. На белоснежных льняных салфетках не было ни пятнышка. Вино пили из стеклянных бокалов. Элис поймала себя на том, что принюхивается, наслаждаясь запахом горящего воска, чистого полотна и хорошей еды; это напомнило ей аббатство. Когда она впервые попала в чистоту и порядок монастыря, то почувствовала страшный аппетит. Она сызмальства привыкла голодать и в аббатстве готова была работать за одни только кухонные отбросы. Все детство она постоянно мерзла, ноги ее не знали башмаков, кроме деревянных, не знали чулок и носков и зимой всегда были синие от холода. Когда она увидела, какие в аббатстве камины, какие там носят теплые шерстяные рясы и добротные кожаные башмаки, ей страстно захотелось всего этого — если голодный замерзший человек вообще способен страстно чего-то хотеть. Но больше всего с ранних лет ей не хватало любви и привязанности. Покровительство Моры, грубость, с какой она делилась с девочкой знаниями, — вот и вся ласка. Элис нужна была мать, которая любила бы ее, а матушка очень любила всех своих послушниц, она была мудра и не боялась делиться своей любовью. Девочка стала любимицей аббатисы, матушка относилась к ней как к собственной дочери. Элис поняла, что в аббатстве ей будет хорошо. А потом статуя Богоматери улыбнулась ей, как бы поддерживая ее решение поселиться в монастыре, благословляя потребность в покое, в еде и любви. Элис была счастлива, она обрела призвание, попала в святое место, где можно вести праведную жизнь.