Кремлевский заговор - Валентин Степанков

Из протокола допроса А. Лукьянова от 24 августа 1991 г.:

— …19 августа в 10.20 ко мне пришли председатели Верховных Советов 13 автономных республик, которые приехали на подписание Союзного договора и не знали, что делать. Ельцин не принимал. Они пришли сюда. Как быть? У меня в дневнике записано: «…Нет никакой необходимости вам вводить ЧП, — укрепляйте власть Советов на местах. Укрепляйте правопорядок и дисциплину на производстве, ведите уборку».

…И вот в 11.35 добираюсь до Болдина и говорю: «Указ совершенно незаконен, мне нужна связь любым путем».

Следователь:

— А Вы не предпринимали попыток выйти на Михаила Сергеевича через Украину, чтобы они послали к нему человека?

Лукьянов:

— …Когда я сказал, что мы выйдем, Крючков только засмеялся и говорит: «Туда не пройдет никто».

…20 августа у меня была полуторачасовая беседа с Руцким, Силаевым, Хасбулатовым. Мы договорились по целому ряду вопросов. После этого Ельцин подписывает Указ, в котором черным по белому написано, что «переговоры с председателем Верховного Совета СССР Лукьяновым, по существу размежевавшимся с так называемым ГКЧП, подтверждают антиконституционность образования и действия этого комитета».

21 августа я после разговора с Руцким почувствовал, что надо брать всю власть. Хватит! Плевать на все это!

Звонок утром Язову: «Созвать коллегию и вывести войска!»… Я лечу вечером к Михаилу Сергеевичу! Все! Никакие депутаты ничего не поддержат»…

Следователь:

— Во сколько Вы были у Язова?

Лукьянов:

— У меня написано в 11.30. Говорю: «Самолет немедленно!» Они говорят: «Нет самолета». Там были Язов, Крючков, Бакланов и Тизяков. Шенин, по-моему, при мне сразу ушел. Не помню. У меня в этот момент были застланы глаза, и я требовал одного: «Самолет!»....

Помощник Лукьянова Владимир Иванов и начальник секретариата Верховного Совета СССР Рубцов на допросе подтвердили, что Лукьянов в ночь с 18 на 19 августа Заявления не писал. Оно лежало у него готовым в бумагах и было датировано 16 августа. Выходит, ГКЧП действительно передернул факты. Использовал Заявление Лукьянова для своего прикрытия, жертвуя его честным именем во имя заговора. Но все оказалось не так просто…

ЧТО ДЕЛАЛ ЛУКЬЯНОВ НОЧЬЮ В КРЕМЛЕ!

(Версия следствия)

Итак, Лукьянов знал, что президент ничем не болен, кроме радикулита, который не может мешать ему исполнять обязанности главы государства. Знал, что тот изолирован в Форосе. И сам, как опытный юрист, квалифицировал действия тех, кто собрался 18 августа в кабинете Павлова, как заговор. Зачем же в таком случае он отсылает свое Заявление тем, кто, по его мнению, нарушает Закон? Чтобы убедить их отказаться от задуманного? Но Заявление, напротив, служило моральным оправданием действий Янаева и ГКЧП.

Лукьянов в своем дневнике, утверждает, что появление в радиоэфире его Заявления, было для него полной неожиданностью. Но с какой целью тогда Лукьянов вносил поправки в него? Для чтения в тесном кругу ГКЧП?

Почему Лукьянов на рассвете 19 августа, узнав, что Заявление было использовано ГКЧП для «прикрытия», не отозвал его, а лишь исправил в нем дату? Почему позволил, чтобы на следующий день, 20 августа, его опубликовали все без исключения не запрещенные ГКЧП газеты?

Почему, написав Заявление 16 августа, Лукьянов, не передал его тогда же прессе? Собирался опубликовать после подписания Союзного договора? Но оно в этом случае уже теряло всякий смысл.

И как мог Лукьянов работать над Заявлением 16 августа, если в этот день он отдыхал, причем интенсивно? С утра совершил лодочную прогулку в соседний Дом отдыха, после обеда был на рыбалке.

— Я приехал на место рыбалки в пятом часу, — вспоминает директор Валдайского рыбзавода П. Лымарь, — Лукьянов плавал в лодке по озеру. Рядом была еще одна лодка, в которой сидели сотрудники КГБ — видимо, для охраны председателя Верховного Совета СССР… Я с собой захватил несколько рыбин, карпов, которых тут же минут за 20–30 закоптил. Около семи вечера они причалили к берегу. Я разложил копченых карпов на капоте «Волги»… Лукьянов сказал, что «рыба просто так не естся», и кто-то достал бутылку водки. Эту бутылку мы выпили практически вдвоем — я и Лукьянов…

В резиденцию Лукьянов вернулся после 20 часов. В 21.00 отправился на ужин…

Все прояснил неожиданный звонок в Прокуратуру России начальника секретариата Верховного Совета СССР Николая Рубцова на следующий день после его допроса. Он сказал, что хочет сделать важное заявление.

Из заявления Н. Рубцова от 25 сентября 1991 г.:

— … Вчера на допросе я дал неверные показания. Я полностью подтверждаю их до того момента, когда Лукьянов пришел к себе в кабинет после совещания у Павлова. Дальше события развивались так. Анатолий Иванович сел за стол, сказав, что он должен сейчас написать один документ. Анатолий Иванович взял чистые листы бумаги и стал писать, надиктовывая себе вслух текст Заявления по Союзному договору, которое на следующий день появилось в средствах массовой информации вместе с документами ГКЧП… По ходу работы он вносил в текст те или иные поправки. Писал он быстро, весь процесс написания занял примерно минут пятнадцать. По ходу работы Лукьянов к нам с Ивановым не обращался, я один раз подсказал ему — Анатолий Иванович неправильно употребил название референдума…

Что касается причин, по которым я дал неверные показания, то они заключаются в том, что Анатолий Иванович примерно 23–24 августа обратился ко мне с личной просьбой, сказав наедине, что могут быть разные разговоры по поводу написания им текста Заявления и попросил меня сказать, что я здесь ни при чем и что ничего не знаю. Я так и поступил. Но вчера я провел бессонную ночь и решил, что не могу кривить душой…

Сегодня утром я позвонил помощнику Лукьянова Иванову и сказал, что намерен рассказать все, как было на самом деле. Я не уточнял, о чем идет речь, так как Иванов и сам понял, о чем разговор. Он спросил, как он, Иванов, в этом случае будет выглядеть. На это я ответил, чтобы он подумал, а я решил поступить таким образом…

Из заявления помощника Председателя Верховного Совета СССР Владимира Иванова:

— … Сегодня, 25 сентября я сам, по собственной инициативе, обратился в Прокуратуру РСФСР с тем, чтобы рассказать о действительных обстоятельствах написания Лукьяновым А. И. Заявления по Союзному договору…

После того, как Лукьянов вернулся от Павлова, я зашел к нему в кабинет. Он писал какую-то бумагу. Через ка-кое-то время он попросил меня найти Постановление Верховного Совета СССР по Союзному договору от 12 июля 1991 года. Я нашел это Постановление и принес его Лукьянову. Лукьянов продолжал писать свою бумагу, заглядывая в Постановление Верховного Совета СССР. Я понял, что он пишет свое Заявление по Союзному договору. Лукьянов при этом мне сказал, чтобы я его переписал и отнес этим людям. Когда я переписал черновик, то увидел, что под ним стоит дата 16 августа 1991 года. Я, переписав черновик, не стал ставить на нем дату, так как в действительности на календаре было 18 августа. Когда принес Заявление, поинтересовался, какую ставить дату. На это Лукьянов махнул рукой — ставь 18 августа… Заявление Лукьянов написал очень быстро, возможно, минут за двадцать…

Из протокола допроса Владимира Иванова от 4 октября 1991 года:

— … Однако, когда 19 августа мне Лукьянов поручил позвонить в ТАСС и сообщить, что дату написания Заявления надо поставить 16 августа, то меня в ТАСС спросили, а как быть с фразой «опубликованного три дня назад?»… После консультации с Лукьяновым и ТАСС решили вообще ссылку на дни убрать из текста.

Меня Лукьянов не просил никому не рассказывать, что я присутствовал при написании им текста Заявления по Союзному договору. Но несколько раз в разговоре подчеркнул, что он написал это еще на Валдае, из чего я понял, что следует в случае необходимости подтвердить это…

Эти и другие свидетельства позволяют восстановить истинную картину действий Лукьянова.

В Москву Лукьянов летел вовсе не в надежде, как он это утверждает, встретить там Горбачева. В действительности Лукьянов знал не только то, что Горбачева нет в Москве, но и то, что к нему в Крым вылетела делегация. Вот что пишет в Заявлении от 23 августа 1991 года на имя президента СССР Валентин Павлов:

«… 18 августа я находился на даче. За это время я созвонился с Лукьяновым А. И. и Янаевым Г. И., так как мной владело беспокойство, не провокация ли все это. Знают ли они о поездке и ее задачах. Оба подтвердили, что они в курсе положения дел, поддерживают беспокойство и позицию Кабинета о порядке подписания Договора и ждут вестей с юга. На мое категорическое требование вернуться в Москву, т. к. без них я больше ни с кем никаких встреч и разговоров иметь не буду, и тот и другой сказали, что к вечеру будут. Лукьянову я лично сказал, что вопросы слишком серьезные, люди поехали советоваться с М. С. Горбачевым, и ему надо сесть в вертолет и лететь в Москву…»