Танцы с волками - Майкл Блейк

Оставшиеся в живых не имели возможности зарыть двоих из убитых и имена этих индейцев, к глубокой скорби, никогда не смогут быть произнесены снова.

Одним из этих несчастных был муж Стоящей С Кулаком.

Так как она находилась в отдельной хижине, посещаемой женщинами раз в месяц, это известие должно было быть передано ей снаружи двумя друзьями мужа.

Сначала, казалось, она бесстрастно приняла эту горькую весть. Женщина не пошевельнулась, сидя, как статуя, на полу вигвама. Руками она обвивала колени, а ее голова была слегка наклонена. Она просидела так большую часть вечера, позволяя горю медленно вгрызаться в ее сердце, пока остальные женщины не ушли по своим делам.

Уходя, они участливо посматривали на нее, потому что знали, как близки были друг другу Стоящая С Кулаком и ее муж. Но больше, чем что-либо иное, причиной их взглядов служило ее принадлежность к белой расе. Никто из индейских женщин не знал, как отразится эта весть на здоровье белой женщины и что придет ей в голову в этой критической ситуации.

В их взглядах смешивались забота и любопытство.

Они все делали правильно.

Стоящая С Кулаком была так глубоко потрясена случившемся, что не произнесла в этот вечер ни звука. Не проронила ни одной слезинки. Она просто сидела. Мысли вихрем проносились в ее голове. Она думала о своей утрате, о муже и, наконец, о себе.

Перед ее глазами день за днем проходила вся ее жизнь с мужем, все самые яркие ее подробности. Снова и снова вставало перед ней одно воспоминание… один единственный раз за все прожитые годы она плакала.

Это случилось ночью, спустя некоторое время после смерти их второго ребенка. Она выдержала это, стараясь сохранить все, что знала, от страданий. Она еле сдерживалась, когда слезы уже подступили совсем близко и рыдания встали комом в горле. Она пыталась остановить их, пряча лицо в ночную рубаху. Ее разговор с мужем о другой жене уже состоялся, и ее мужчина уже сказал эти слова — «Ты заменяешь мне всех». Но этого было недостаточно, чтобы заглушить горечь потери второго ребенка, боль, которую муж — она знала — разделил пополам с ней. И она прятала свое мокрое от слез лицо в рубаху. Но остановиться не могла И тогда всхлипывания перешли в рыдания.

Когда все кончилось, она подняла голову и обнаружила его тихо сидящим у края очага, бесцельно тычущего в него палкой и рассеянно глядящего сквозь языки пламени.

Их глаза встретились, и она произнесла:

— Я — ничто…

Он ничего не ответил. Он просто заглянул прямо ей в душу с таким мирным выражением лица, что она не могла не почувствовать облегчения. Стоящая С Кулаком увидела, как улыбка чуть тронула его губы, когда он повторил эти слова:

— Ты заменяешь мне всех.

Она хорошо помнила его неторопливые движения, когда он поднялся от очага, его мягкий жест, словно говорящий: «Не волнуйся, иди ко мне», и его руки, обнимающие ее так нежно.

Она помнила то бессознательное состояние, когда они любили друг друга. Им не нужны были особенные движения, слова и силы. Это было как парение в воздухе, в самым верхних, в самых упругих ее слоях. Этот полет в бесконечном пространстве, это райское наслаждение — подчиняться воле потока, несущего их. То была их самая длинная ночь. Когда они почти достигали окончания и сон одолевал их, они каким-то образом находили в себе силы начать снова. И снова. И снова. Два тела сливались в одно.

Даже появление первых солнечных лучей не остановило их. В первый и единственный раз за всю их совместную жизнь они не покинули днем своего жилища.

Когда сон, наконец, сморил их, они уснули одновременно. Стоящая С Кулаком помнила, как она была охвачена таким сильным чувством, что тяжесть существования двух человек вдруг показалась ей настолько легкой, что это меняло все. Она больше не чувствовала себя индианкой или белой. Она просто была живым существом, человеком.

Стоящая С Кулаком вернулась из воспоминаний в действительность. Она все так же сидела в хижине, посещаемой женщинами раз в месяц.

Она больше не была женой, не была одной из дакотов и даже не была просто женщиной. Сейчас она была ничем. Чего она ждала?

Скребок для чистки шкур, в форме ножа, лежал на заваленном разными вещами полу в нескольких футах от нее. Она представила, как ее руки тянутся к нему. Как это орудие труда становится орудием убийства и погружается глубоко, по самую рукоятку, в ее грудь.

Стоящая С Кулаком ждала момента, когда внимание соплеменников переключится с нее на что-то другое. Она несколько раз качнулась взад и вперед, потом упала на колени, преодолевая эти несколько футов по полу на четвереньках.

Она все обдумала, и голова ее была ясной. Внезапно какая-то вспышка ослепила ее, и перед лицом оказалось лезвие. Стоящая С Кулаком подняла его выше и с пронзительным криком направила вниз, держась за рукоять обеими руками, будто хотела прижать что-то самое дорогое к сердцу.

В следующее мгновение нож готов был закончить свой удар, но в эту секунду в хижину вошла первая женщина. Хотя она и не видела рук, сжимающих нож, было достаточно столкновения для того, чтобы отклонить этот направленный вниз полет руки. Лезвие совершило путешествие по платью Стоящей С Кулаком, пройдя от левой груди и распоров замшевый рукав, а затем добралось до незащищенной одежды части руки чуть выше локтя.

Она боролась как одержимая, и женщины пережили трудные минуты, стараясь отобрать у нее нож. Наконец, они справились с ней, и маленькая белая женщина лишилась сил сопротивляться. Она упала на руки своих сестер по племени, подставленные с дружеской заботой. Как поток, который с открытием упрямого клапана изливается все-таки наружу, она начала конвульсивно всхлипывать.

Женщины наполовину вели, наполовину тащили этот крошечный трясущийся комок слез и рыданий к постели. Пока одна из подруг успокаивала несчастную, как ребенка, две других остановили кровотечение и перевязали ей Руку.

Она плакала так долго, что женщины вынуждены были установить дежурство возле нее. Наконец ее дыхание стало спокойнее, а рыдания постепенно перешли в ровное похныкивание. Не открывая своих утонувших в слезах глаз, она повторяла и повторяла одни и те же слова, ни к кому не обращаясь:

— Я ничто. Я ничто. Я ничто.

Рано вечером подруги наполнили полый рог жидким бульоном и предложили ей поесть. Сначала она нерешительно сделала несколько маленьких глотков, но чем больше она пила, тем больше ей было нужно. Стоящая С Кулаком сделала последний длинный глоток и снова легла. Ее глаза остались широко открытыми. Так она и лежала, глядя в потолок, будто видела там своих старых друзей, которые покинули ее.