День впереди, день позади - Леонид Крохалев

Люда как-то странно, не то удивленно, не то осуждающе, смотрит на отца, и Наде становится опять неловко и хочется уйти. Но Люда принимается быстро, с удовольствием описывать правила рулетки: могущество «зеро» (ноля), ставя на которое десять копеек, можно выиграть два с полтиной, более скромное значение «красного» и «черного», дающих только двойной выигрыш…

Надя не может сразу все запомнить, но все же почему-то отмечает про себя, что если и решаться на игру, то лучше всего ставить на второй круг: здесь сколько ставишь, столько и проигрываешь. На всякий случай она говорит:

— Вы играйте, а я посмотрю сперва, поучусь…

— Ну что тут учиться?! — Люда снова смотрит недовольно. — В процессе освоишь! А впрочем, как хочешь… Пап, я банкую!

Вывернув кисть, она с силой крутит никелированное перекрестие, и донышко голубой чаши стремительно вращается, цифры на нем сливаются в радужный круг, а по бокам чаши энергично прыгает, тоже вращаясь, маленький блестящий шарик. Надя как завороженная не может оторвать от него глаз. Люда и дядя тоже напряженно наблюдают за его полетом. Шарик летает все медленней, медленней. Наконец донышко останавливается, и шарик замирает в одной из выемок с цифрой «семь», Люда хлопает в ладоши.

— Плакало твое «зеро»! Гони фишки, па! — Она смахивает к себе желтый столбик с дядиного «ноля», быстро пересчитывает. — Восемь! С вас двадцать рубчиков, сэр! — Она галантно кланяется отцу. Дядя вскидывает подбородок, прикрывает глаза, мол, что поделаешь? И, запустив руку в мешок, вытаскивает горсть гривенников. Пересчитывает, складывая перед собой, достает еще, потом еще, наконец демонстративно опускает в кучу серебра последнюю монету и начинает горстями «сливать» звонкие струйки в Людин мешок. На все это действо Надя смотрит с удивлением и страхом.

— Ну вот и все! Что тут непонятного? — говорит Люда. — Усекла?

Надя пожимает плечами. Звон монет и этот удивительный страх, не совсем и на страх-то похожий, подействовали на нее гипнотически. Она и верит и не верит, что это она тут сидит и все это видит. Все это как в кино.

— Ну так что, будешь? — спрашивает Люда.

И она вдруг решает: была не была! А вдруг повезет? Тогда все — они с Ленкой живут! А если… Мысль такая неприятная, что сосет где-то под ложечкой. Но она отгоняет ее, успокаивая себя: а если все-таки выигрыш?

— Попробовать можно, — говорит она. — Только у меня денег-то с собой… — Она мнется и тут же, чтобы сгладить неловкость, смешно, страдальчески шмыгает. — С гулькин нос…

— Ерунда! Сколько есть! — решительно говорит Люда. — Держи! — Она подает Наде десяток круглых красных фишек. — Это будут твои. Каждая — десять копеек. Ставьте!

Надя кладет свой красный кружок на второй эллипс, прямо на цифры «1—18». Люда опять сильно крутит перекрестие, и они, все трое, впиваются глазами в мечущийся по рулетке шарик. Он опять все замедляет и замедляет бег и останавливается на цифре «12».

— Ну вот, сразу и повезло! — Люда протягивает Наде свою синюю фишку. Это так неожиданно и так приятно, что Наде хочется захлопать в ладоши, но она сдерживается, и лишь довольная улыбка растягивает ее губы, и справиться с ней нет сил! Она еще раз ставит на то же место красную фишку и снова выигрывает. Потом еще раз. Дядя говорит, улыбаясь:

— Фартит! А как в любви? — Он смотрит на нее в упор, и в улыбке его что-то такое, отчего Надя краснеет, но она так рада выигрышу, что невольно смеется:

— Нормально!

— Тогда порядок! — подытоживает дядя. — Дочура вот тоже не жалуется. А нам, старикам, и в игре не всякий раз. А о любви… — Он поднимает глаза к потолку.

— Хватит вам про ерунду! Ставьте! — В глазах у Люды — нетерпение.

Все опять ставят на таблицу свои фишки. Надя кладет две на прежнее место: оно кажется ей самым счастливым. И точно: снова выигрыш! Это уже кое-что. «В кармане семьдесят пять да пять этих… — подсчитывает она про себя. — Вот бы Ленку сюда!» — Она чуть не говорит последние слова вслух. Внутри у нее все так и дрожит. Поверив в счастье, она решительно ставит на «свой круг» — она так и говорит: «Я опять на свой!» — сразу три красных кружочка. Люда со всегдашним сильным вывертом стрижет пальцами по перекрестью, и Надя с замершим сердцем впивается взглядом в шарик. Он, кажется, вот-вот выпрыгнет из голубой чаши, и ей почему-то хочется даже, чтобы он выпрыгнул, хочется устремиться за ним, блестящей точкой, куда-нибудь под стол, как за мячиком в детстве. А он все замедляет и замедляет свои неровные скачущие круги, вот уж стучит боками по гнездам цифр, вот уж и цифры можно различить, почти остановился, но еще — цок-цок! — «31». Люда молча забирает у Нади три своих синих фишки. А дядя выиграл целых шесть синеньких. «Спокойно, спокойно, — приказывает себе Надя. — Это только так, это только в этот раз…»

Она ставит еще две фишки на «свой круг» и опять проигрывает. А дядя, правда, немного, но опять выиграл. Люда достает с пола сигареты и закуривает. Надины руки становятся влажными. В уголок рта Люда с силой выдувает струю дыма и приказывает ставить. Надя торопливо кладет два кружочка на «красное» и два — на «свой круг». Шарик в этот раз кружится, кажется, бесконечно. Но вот почти остановился, и Надя кричит:

— Четырнадцать! — И хлопает в ладоши. А шарик вдруг опять передвигается дальше, и Люда холодно говорит:

— Не четырнадцать, а двадцать пять. Черное. Надо лучше смотреть.

Надя низко склоняется над рулеткой и так напряженно рассматривает цифры рядом с шариком, будто хочет передвинуть его взглядом обратно на ту, почудившуюся ей красную, но — он лежит на «25». Надя откидывается к спинке стула.

— Продуваться начинаю, — говорит она и чувствует: голос охрип. Дядя улыбается весело и ободряюще кивает:

— Ну-ну! Ничего… Фортуна — дама капризная, но ты не унывай. Она же на всех одна! Надо только ждать, быть терпеливым. Но… — Он поднимает вверх указательный палец. — Не бездумным! А главное: учись рисковать. Кто не рискует, тот не выигрывает.

Смысл дядиных слов не доходит до Нади, она лихорадочно прикидывает, куда ей поставить, чтобы начать отыгрывать свои красные кружочки, которые лежат перед Людой. Ей хочется даже забрать их просто так, не играя больше… Рука ее подрагивает, а губы хочется скривить, но она, сдерживая себя, хмурится, делает вид, что напряженно думает.

Дядя вдруг предлагает:

— Давайте, девочки, кофейку выпьем?

У Нади при упоминании о кофе начинает сильно сосать под ложечкой, и ощущение это сильно похоже на чувство только что испытанного азарта. Люда резко отмахивается.

— Брось ты, па! Ну его к черту!

— Нет-нет, приготовь, пожалуйста! Я тебя очень прошу.

Фыркнув, Люда уходит на кухню. Дядя задумчиво смотрит ей вслед, некоторое время молчит, опустив голову и вращая большими пальцами сцепленных рук. Наконец спрашивает:

— Ну как там мама?

Внутреннее напряжение так сильно, что Надя не знает, что говорить. Она коротко взглядывает на него и тут же опускает глаза, поправляет юбку. Дядя торопливо уточняет:

— Твоя мама… Сестра!

— Да ничего, бьется помаленьку. Болеет только… С желудком у нее что-то. — Надя боится поднять глаза.

— Что ж не лечит?

— Да, говорит, некогда все. То то, то это… Летом то дрова, то сено. А зимой, сами знаете… — Надя запнулась, подумав вдруг, что дядя, наверное, и забыл совсем, как там зимой, в деревне. А он говорит задумчиво:

— Да-a, в деревне так… То то, то это… Это у нас тут время иногда выдается. Но… тоже… — И вдруг крепко сжимает, почти сминает пальцами мягкий подлокотник кресла. — Надежда! — Дядя Егор смотрит на нее в упор: — Понимаешь ли, сейчас ты, как ниточка, пос… мотри-ка, что она сотворила! — Он улыбается, указывая взглядом за ее спину.

В дверях стоит Люда с подносом. На нем — три маленькие чашечки. Из медной, чеканенной по бокам джезвы вьется тонкая струйка пара. Люда ставит поднос на столик рядом с рулеткой, разливает кофе по чашечкам. Терпкий запах щекочет в ноздрях. Надя опускает голову. «Ниточка, ниточка, ниточка… при чем здесь?» — Она смотрит, как дядя и Люда берут чашечки, берет и свою, делает глоточек, учтиво роняет:

— Вкусно как…

— Пей, пей! — говорит добродушно дядя. После каждого глотка он ставит свою чашечку на широкую ладонь. — Такой не везде попробуешь.

— Господа! Не рассиживаться! Нас ждет рулетка! — Люда уже выпила кофе и смотрит на них, подняв поднос, ждет, когда они с дядей отдадут ей чашки. Потом ставит поднос на пол, заносит руку над перекрестьем, указывает взглядом на таблицу.

У Нади осталось всего четыре фишки, и она бегает глазами по таблице, прикидывая, куда бы поставить теперь?

— Ну? — говорит Люда.

И вдруг Надя кладет все четыре на «черное». Тут же опять протягивает руку, чтобы забрать обратно хотя бы две, но Люда строго говорит: