Собрание сочинений в шести томах. Том 6 - Всеволод Кочетов

Нашу машину останавливают часовые. Мы выходим, показываем корреспондентские удостоверения. Нас ведут к командиру танкового батальона капитану Шпиллеру. Он тоже обедает; приглашает и нас. Это очень кстати, потому что, гоняясь из части в часть, не находя ни их штабов, ни их командных пунктов, непрерывно меняющих свое расположение, мы уже давненько ничего не ели.

Капитан, сухощавый, с веселыми искрами в глазах, расспрашивает о газетной работе — кое-кого из журналистов он уже знает: заезжали в дивизию, бывали и у него в батальоне. Мы, в свою очередь, интересуемся обстановкой на фронте. Но капитану известна только обстановка того участка, на котором действует недавно пришедшая сюда танковая дивизия Баранова.

— Знаю, что позавчера, то есть тринадцатого августа, — говорит он, — немцы все же заняли, сукины дети, в середине дня станцию Молосковицы, перерезали таким образом железную дорогу Кингисепп — Гатчина. Знаю об этом потому, что весь тот день наш батальон был в бою. Знаю еще, что вчера противник захватил и Кингисепп. Мы дрались в полную силу, мы отошли, по не разбиты, силенки еще есть. Вот мои орлы! — Командир батальона кладет руку на плечо танкиста, у которого в петлицах треугольнички старшего сержанта. — Это Грязнов, радист из моего командирского экипажа. Орденоносец. — Мы видим орден Ленина на гимнастерке крепыша с круглым, улыбчивым лицом. Капитан кивает в сторону еще троих, тоже занятых котелками, молодых танкистов. — Не знающий преград водитель Полюткин, артиллерист Яковых и заряжающий Бондаревич. Мой, говорю, экипаж. Орлы! Порасскажите-ка, ребята, товарищам корреспондентам что-нибудь из недавних наших происшествий.

— Было, например, такое дело, — начинает веселый радист Грязнов. — Мы их, гансов этих, держали перед железной дорогой довольно долго, несколько дней. У них тоже были танки. Но и у нас, как видите, коробочки что надо. Шел бой… Одиннадцатого, что ли, а может, десятого, не соврать бы?..

— Девятого, — подсказал капитан Шпиллер. — Как раз за день до этого немцы возобновили свое наступление.

— Мы пробивались через ихнюю противотанковую артиллерию, через пехоту, — продолжает Грязнов. — Уже в их тылы вышли. Я, понятно, у рации, приказания товарища капитана передаю, принимаю донесения. Полюткин у рычагов управления. Яковых и Бондаревич возле пушки. А что еще? Больше рассказывать нечего, товарищ капитан.

— Нет, мастер художественного слова из тебя не выйдет! — Капитан Шпиллер весело смеется. — Грязнов мне жизнь спас, товарищи корреспонденты, — говорит он серьезно. — В какой-то чащобе потеряли мы ориентировку. Что делать? Остановились. Полюткина и Яковых я отправил разведать местность перед нами. А мы с Грязновым — пальцы на спусковых крючках — охраняем машину. Тихо в лесу. Пальнут где-то, пальнут — и снова тихо. Вдруг совсем рядом, за кустами, окрики по-немецки. Смотрим: три ганса. Навели на нас винтовки и показывают нам: сдавайся, мол, подымай руки. Но успел я слова сказать, Грязнов мой — раз прыжком вперед, заслонил меня собой и бац из пистолета в одного из гансов! Тот упал. Два других бросили свои винтовки и понеслись от нас, как олени. Мы палим им вдогонку, по где уж в лесу попасть! Удрали, нечистые.

«Черт возьми, — подумал я, вспоминая свой поход через полянку с земляникой на виду у того леса, из которого могли стрельнуть немецкие «кукушки» или снайперы. — Какого внутреннего труда стоило мне выйти вот так, чтобы не заслоняться от опасности плечом и грудью сопровождавшего нас лейтенанта. Велась немалая душевная борьба. А тут — одним прыжком! Просто как само собою разумеющееся: нельзя не заслонить своего командира. Нет, это не только дисциплина, не только выполнение уставного требования. Это нечто иное, несравнимо более важное и высокое».

— А то еще и так было, — продолжает капитан. — Через час-полтора, уже в другом месте, я отправил Грязнова в разведку. Вернулся он и говорит: так и так, есть дорога, но при выходе на нее у немцев устроена танковая засада. «Здоровенные, — говорит, — машины». Так, Грязнов?

— Так, товарищ капитан. Вы еще спросили: «Неужели больше нашей?»

— Ну, а он мне, — Шпиллер улыбается, — преподносит приятное известие: «Пожалуй, больше». Приказал ему снова сходить туда и рассмотреть повнимательней. А чтобы веселее было, хотел и Яковых отправить с ним на пару. Только вылезли они из танка, как по нас дадут, дадут пулеметы! Да как трахнет, трахнет противотанковая пушка! Я, понятпо, приказал ребятам быстренько лезть обратно. Закрыли мы люк да, не мешкая, в атаку на врага. Вы только посмотрите на это «хозяйство»…

Мы внимательно смотрим на мощное, окованное тяжелой броней детище одного из ленинградских заводов. Да, это сущая правда — именно «хозяйство», целый сухопутный крейсер.

— Полюткин на всю мощь рвет через лес, — продолжает рассказ капитан Шпиллер, — по обе стороны от нас деревья валятся веером. Позади фонтан земли из-под гусениц. Немцы бьют из пушки нам в грудь, в лобовую броню. Только звон от ударов и скрежет разрывов. Короче, пролетели мы прямо по не успевшим удрать пулеметчикам, по их пулеметам, по орудию вместе с его прислугой. Кашка осталась от всего этого. Ну, а дальше выяснилось, что Грязнов не ошибся: едва мы выскочили на дорогу, глядим — две немецкие машины, стреляя на ходу, уже катят нам навстречу. «Верно, — говорю, — здоровые штуки». А Яковых от пушки откликается: «Оно и лучше, товарищ капитан. Мишень крупнее». — «Ну-ну — говорю, — ты с ними не шути. Дай-ка огонька!» И что вы думаете? С первого же выстрела он поразил один из этих танков. Как-то уж очень быстро загорелась их коробка. Дымище повалил, мак если бы подожгли бочку с нефтью. Вторая машина от этого ослепла. Яковых и в нее всадил два снаряда. Дело было сделано. И неплохо. Но эти стычки дали и нам себя знать. В нас ведь тоже немало пуляли. Двигатель, слышим, пофыркивает, чихает. Дым и газы лезут внутрь машины. Скорость падает. Полюткин докладывает, что с двигателем беда. Что ж, пришлось выбираться из-под огня, уходить. Кое-как доползли до опушки леса, остановились. «Машину, — приказываю, — не бросать, ребятки. Наденьте противогазы, чтобы моторным газом не отравиться, и еще посражаемся».

— «Умрем, но не сдадимся», — так вы сказали, товарищ капитан, — уточняет Яковых.

— Ну, может быть. Хотя это слишком красиво, Яковых. Это больше подходит для газетных сообщений, а не для боя. Не обижайтесь, товарищи корреспонденты. Дружеская шутка. Кажется, насчет смерти я все-таки что-то действительно говорил. Но умирать нам не понадобилось. Наши танки окружили нас, прикрыли огнем. Подошел тягач и вытащил из боя. Когда маленько отдышались, гляжу на ребяток: с головы до ног в копоти, физиономии опухшие, воспаленные. Но чего-то ждут. С ног не валятся. Чего ждали ребята, а?

— Чтоб поскорее нашу машину отремонтировали, — откликается Полюткин. — Вот чего, товарищ капитан.

— Совершенно верно, — подводит итог рассказу командир батальона.

Мы пошли с ним к другим экипажам, беседовали с другими командирами, сержантами, бойцами.

— В целом, если вас интересуют дела нашей дивизии, — советует под конец капитан Шпиллер, — поезжайте на КП. У вас карта имеется? Давайте-ка покажу по ней, как туда добраться.

Не успели мы вытащить карту из полевой сумки, в глубине леса суматошно забрякали о железину: сигнал «Воздух!» — и тотчас на лес стали падать бомбы. Немецкие самолеты пролетали низко; хорошо было видно, что это «юнкерсы» — Ю-88. Танкисты и мы вместе с ними бросились под боевые машины. Укрытия были надежные, но страшноватые. Низко над тобой висит стальное брюхо огромного КВ, который еще больше, чем Т-34. По бокам — гусеницы на массивных роликах. Вокруг свистят осколки, трясется земля, бушуют, ломая и опрокидывая стволы сосен, тротиловые ураганы, а под танковым брюхом, как в блиндаже с семью накатами. Это, конечно, хорошо. Но уж очень оно, это брюхо, низко над тобой, чрезмерно низко. Не дает покоя мысль: а что будет, если от бомбовых сотрясений гусеницы маленько уйдут в песок, если танк осядет и этим многотонным брюхом слегка прижмет тебя к поверхности земли? Картина рисуется до крайней степени неприятная.

Когда в лесу утихает и мы выбираемся на волю, я говорю:

— Ну нет, товарищи дорогие, больше под такую штуку не полезу. Лучше в канавке в какой-нибудь переждать…

Шпиллер смеется:

— Я, знаете, тоже так думал поначалу. А потом убедился, что все-таки под танком спокойнее, чем в канавке. А лучше всего в самом танке. Привычно, надежно, уверенно. Ну так давайте вашу карту.

Оп указывает нам дорогу на КП дивизии. Удивительное дело: танки здесь, в тылу, a KП впереди танков — чуть ли не у самых Молосковиц, только что захваченных немцами. Мы говорим об этом. Шпиллер пожимает плечами.

— Командование есть командование. Мы его действия не обсуждаем. Поезжайте, потолкуйте с ними сами. Командир — Баранов, комиссар — Кулик.