Наша древняя столица - Наталья Кончаловская

Как он бухнет в наковальню —

Сплющит плавленый металл.

В закоулок самый дальний

Этот грохот долетал!

Долго, туго, тяжело

Дело новое росло.

Государя приказные

Здесь ворочали дела,

Люди грубые и злые,

Власть чиновничья была.

А работать на завод

Из посада шёл народ.

Всяк, кто беден, нищ да гол,

На завод работать шёл.

Здесь под грохот, лязг и стук,

Что разносится вокруг,

Скоро станешь кузнецом,

Подмастерьем, гончаром

Да литейным-молодцом!

Приказные — норов лют —

Батогами смертно бьют.

Бьют «за дело», бьют и зря

Слуги батюшки-царя.

Так и жили, больно биты,

Не одеты и не сыты,

Те литейцы-туляки,

Мастера большой руки.

То шахтёров наших деды

И рабочих наших деды,

Их заслуги велики.

КАК ДРУГ ДРУГА В ЭТОЙ БЫЛИ ДВА ХОЛОПА ПОЛЮБИЛИ

За княжеским селом, в бору,

Под мшистой, старой ёлкой,

Встречались рано поутру

Улита и Николка.

Синел над ними небосвод,

И облака в нём плыли.

Холопы разных двух господ

Друг друга полюбили.

И полюбили навсегда,

И счастливы друг с другом,

Да только вот лиха беда —

Нельзя встречаться слугам.

Улита — девка не вольна,

Холопка князя Львова,

Николка — раб Бутурлина,

Боярина большого.

Холопку с тёмною косой,

С улыбкой светлой, милой

Любил оборванный, босой

Кузнец могучей силы.

И вот они в лесу одни,

Над ними ветви гнутся.

Друг другу преданы они

И в верности клянутся.

«Никола, сокол! Пусть умру,

Любить не перестану!» —

«Улита, нынче ввечеру

Пойдём к попу Ивану.

Пусть обвенчает нас с тобой,

А там гадать не будем.

Уж коли не пойдём в разбой,

Пристанем к беглым людям!»

Дрожит Улита, чуть дыша:

«Никола, сокол ясный!

И смерть с тобою хороша…

Пойдём к попу, согласна!» —

«Так ты приди, не обмани,

А там — вдвоём до гроба!»

И снова в верности они,

В любви клянутся оба.

«Приду, Николка, дорогой!»

Последнее объятье,

И замелькало меж листвой

Узорчатое платье.

У князя Львова стольник был —

Красавец Федька Гладкий.

Князь очень стольника любил

За льстивые повадки.

С присказкой Федька-балагур

Подаст обед и ужин,

И, если князь угрюм и хмур,

Ему лишь стольник нужен.

У Федьки залихватский вид

И шуточка готова,

Умело Федька веселит

Гостей у князя Львова.

Меж сотен княжеских людей

Нет никого проворней,

Но как глумится лиходей

Над бедной княжьей дворней!

Всегда за всеми он следит,

Чуть что — доносом сгубит,

И никого он не щадит,

И никого не любит.

Был вечер. Над полями плыл

Медовый запах сладкий.

Домой из города спешил

В усадьбу Федька Гладкий.

На быстром ехал он коне,

Да напевал дорогой,

И вдруг заметил свет в окне

Часовенки убогой.

«Давно здесь не было огня», —

Подумал Федька Гладкий,

И тихо он сошёл с коня,

В окно взглянул украдкой.

И что же? Видит он обряд:

В часовенке забытой,

Склонившись под венцом, стоят

Чужой холоп с Улитой.

Колечко медное холоп

Улите надевает,

Венчает бутурлинский поп,

Молитву йапевает.

«Улита с княжьего двора,

Бесстыжая холопка!

Она хозяев провела,

Да как, скажите, ловко!»

Тут Федька, сдерживая гнев,

Вскочил на вороного

И, плёткою коня огрев,

Помчался к дому Львова.

А молодые, дав пятак

За то, что их венчали,

Пошли тропой через овраг

С котомкой за плечами.

Пошли они в ночной тиши

Через леса-дубравы,

И звёзды были хороши,

И сладко пахли травы.

Пред ними расстилался путь,

Луна плыла высоко.

«Дойдём, Улита, как-нибудь?» —

«Дойдём, дойдём, мой сокол!»

Они дошли… лишь до границ

Владений князя Львова,

И тут они из вольных птиц

Рабами стали снова.

Князь по следам отправил псов

И всю свою охрану.

Они нашли их средь лесов,

Нагнали утром рано.

И на Николу-силача

Они напали кругом.

Улита, плача и крича,

Кусала руки слугам.

Пятнадцать слуг! И всё ж она

Пыталась с ними драться.

«Не девка — чистый сатана!

Вяжите девку, братцы!»

Пятнадцать всё ж двоих сильней —

Связали их вначале,

Потом взвалили на коней,

На львовский двор помчали.

Среди двора ремнём тугим

Пороли их нещадно,

Чтоб бегать было всем другим

Холопам неповадно.

Потом их бросили в овин

В беспамятстве тяжёлом.

И тут явился Бутурлин:

«Где мой холоп Никола?» —

«Где твой холоп? — промолвил князь. —

Он был твоим доныне,

Но, на моей рабе женясь,

Он мой. Лежит в овине!» —

«Как это так? — кричит сосед. —

Не потерплю потери!

Таких порядков ныне нет.

Кто их венчал? Не верю!» —

«Кто их венчал? — промолвил князь. —

Да по закону вроде.

В часовне старой, схоронясь,

Твой поп, в твоём приходе!» —

«Не может быть! Позвать сюда

Ко мне попа Ивана!

Я — Бутурлин и никогда

Не потерплю обмана!»

Приволокли попа во двор.

От страха поп — раскосый.

«Эй, поп, с каких же это пор

Ты стал венчать без спроса?

Венчал Николку? Отвечай!»

Поп в ноги повалился:

«Пристали, бесы: обвенчай!

Ну, я и соблазнился.

Прости, боярин!» — молит поп.

Хотел боярин с маху

Попа ударить палкой в лоб,

Но… помер поп со страху.

«Убрать попа! — промолвил князь. —

Боярин крут, однако.

Попа сгубил ты осердясь,

Но не расторгнул брака.

Тут для тебя управы нет,

Их разлучить не в силах

Никто — ни я, ни ты, сосед, –

Хотя бы ты убил их!»

Не делят мужа и жену —

Как рассудить такое?

Князь предложил Бутурлину

Пройти в его покои.

Был спорить Бутурлин горазд —

Ну, кто кому уступит?

Свою ль холопку Львов продаст

Иль сам холопа купит?

Обоим нужен был кузнец,

И оба знали это.

И порешили наконец

Спросить у Филарета.

И к патриарху во дворец,

Чтоб к утру быть в приказе,

Помчался с грамотой гонец —

Любимый стольник князя.

Июльский вечер уронил

В поля клочки тумана.

Близ церкви спешно хоронил

Дьячок попа Ивана.

Цветы глядели на луну,

Сиянием облиты.

Вдруг из овина в тишину

Донёсся стон Улиты

И бормотанье, как во сне.

И снова стало тихо.

А из усадьбы на коне

Промчался стольник лихо…

Два дня прошло — ответа нет.

На третий день с рассветом

Примчал гонец, привёз ответ

С печатью Филарета:

«Дабы на грех не разлучать

Холопов, что в законе,

Тебе, князь Львов, должно продать

Твою холопку ноне

На вотчину Бутурлина.

Таков закон. К тому же

Муж бутурлинский, а жена

Да убоится мужа!

Так и писание гласит.

Поставлено на этом

Мной, патриархом всей Руси,

Смиренным Филаретом».

«Ну, коли так, — промолвил князь, —

Судом решилось высшим,

Возьмём перо, благословясь,

И купчую напишем!»

И, сняв кафтанец голубой,

Вразвалку сев на лавке,

Князь посадил перед собой

Ярыжку в камилавке

И строго наказал ему:

«Пиши, да слово в слово:

«Боярину Бутурлину

От князя Фирса Львова.

Тебе, боярин, должен я

Продать рабу открыто.

Вот какова цена моя

За Павлову Улиту:

Цена девчонке — пять рублей,

Как молодой крестьянке,

Но десять пуговиц на ней

Серебряной чеканки,

Да две застёжки серебра,

Дарёного княгиней;

Обувки, прочего добра,

Что девка носит ныне,

Рублей на девять.

Итого — Ни много и ни мало —

Четырнадцать рублей всего

Нам получить пристало.

Засим, боярин, будь здоров,

Гонцу казну доверю,

Отдай безбоязно. Князь Львов».

Гонец стоял у двери.

Князь Федьке грамоту вручил.

Прошло ещё немного —

Письмо боярин получил

И развернул с тревогой.

И тут же принялся кричать:

«Грабёж! Что за порядки!»