Исход благодати (СИ) - Зеленжар О.

— Понимаю. Постараюсь… поговорить с Френсисом.

Асавин отвернулся. Проще было бы уговорить солнце встать с другой стороны океана. Френсис был конченным отморозком, Лонану однозначно конец. И зачем только они ввязались во все это дерьмо? Ах да, ему нужна была защита после неудачного покушения, а Лонану — деньги на его пагубную страсть. И оба они заторчали одному из самых отбитых бандитов города.

Асавин вспомнил обстоятельства их с Лонаном знакомства. Он тогда еще был очень молод, как Тьег, а может еще младше. По юношески бесстрашный, уверенный в свое ловкости. Пойманный на краже со взломом, подставленный своими подельниками. Дом был дворянский, а суд — скор и безжалостен, и спустя месяц сырых казематов башни сизых плащей началась другая страница жизни Асавина. Его отправили на выработку змеиного молока, на печальный известный рудник близ Белого Древа. Там он быстро понял, что десять лет ему там не протянуть. Ядовитые пары сырого змеиного молока, взрывоопасные — выпаренного, косили лишенный свободы народ словно спелую пшеницу. Первый год был полон тяжелой работы и унижений, которые приходилось хлестать как жидкую баланду. Ох и нелегко быть симпатичным молодым мальчишкой, если ты горд и принципиален, но Асавин был практичен. Главное выжить, а чести лишат и так и эдак, и если уж чего-то не избежать, то следовало получить от этого хоть какую-то выгоду. Главное стиснуть зубы и ползти вперед, а вся эта скотская грязь только придаст дополнительного скольжения.

А потом Асавин увидел Лонана. Щуплый, хилый, но по глазам удивительно умный парень, который явно знал, что ему делать. Асавин за версту чуял хитрый план, а еще — возможности. Все, что нужно было, стать сопричастным ему. Блондин вкрался в доверие к щуплому умнику, и не прогадал. Оказывается, в Белом Древе находилась алхимическая лаборатория и фабрика по сборке гадюк, и раз в год алхимики выбирали из числа каторжников тех, кто сочетал в себе ум, образованность и ловкие руки. Асавин был обучен грамоте, да и всего остального ему было не занимать. Главное, вовремя показать себя, ведь квота ограничена. У Асавина было примерно полгода, чтобы проредить количество умников, и для этого ему даже не нужно было марать руки. Достаточно было только легонько подтолкнуть кого надо.

Через полгода они с Лонаном перешли под непосредственное начало местного подразделения гильдии алхимиков. Асавин сменил ядовитые пары аякосы на однообразный, но более безопасный конвейер фабрики гадюк. Руки до сих пор помнили каждый этап сборки, вплоть до мельчайшего гвоздика, скрепляющего кремниевый замок. Это были тяжелые и долгие десять лет жизни Эльбрено, и скрашивала эти годы только возможность читать, которую алхимики всячески поощряли. На волю он вышел несколько другим человеком. Каторга размолола в муку его юношеский максимализм и отсеяла сквозь сито цинизма маленькие крупицы его будущего характера. Он кропотливо собрал из всего этого мусора самую выигрышную в этой партии фигуру.

Что до Лонана, то он, несмотря на клеймо преступника, нашел свое место в лабораториях бордовых мантий. Асавин же продолжил идти по кривой дорожке, не видя для себя других вариантов. И черт дернул их три года назад связаться с бандой Висельников.

Лонан посмотрел своим обычным тяжелым взглядом, вырывая блондина из раздумий.

— Прекрати, не надо пустых слов. Я прекрасно понимаю, что Френсис прикончит меня, и выбираю такой расклад пыткам в застенках Протектората. Если конец един, не лучше ли выбрать менее мучительный? И еще кое-что, — он зыркнул на Тьега. — Нет у тебя никакого племянника. Никого нет.

— Для всех он — мой племянник, — ответил Асавин. — Для тебя тоже.

Алхимик фыркнул, зачерпнув похлебки, и отправил в рот. Он, разумеется, остался при своем мнении, но достаточно умен, чтобы не настаивать на нем. Будет очень обидно потерять такой удачный инструмент. Асавин поймал себя на грусти. Пожалуй, к Лонану он и правда привязался.

— Ладно, это не все новости, — сказал алхимик, облизнув ложку. — Не знаю, в каком лесу ты провел последние несколько недель… Ну да ладно. В Угольном становится неспокойно. Ходят слухи, что пропали ребята Кривого Шимса. По мне, туда им и дорога, уродам, да никто не берет на себя ответственность, да и тел тю-тю. Хммм… В Червивом был бой. По слухам, Мару Податель бился с Мороком. Этот начал борзеть, расширяет свои каналы сбыта, беспардонно захватывает территории, а кто с него спрашивает, — Лонан провел пальцем по горлу, — тех скоро находят дохляками. Наглость несусветная. Говорят, у него появилась какая-то новая дурь. Молва ходит, что Красный Поцелуй и рядом с ней не стоял. Улетаешь к праотцам на пушистом облаке…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Значит, война, — вздохнул Асавин. — Есть у меня смутное подозрение, что Мороку лучше дорожку не переходить. Слишком быстро раскрутился… Что-то тут нечисто.

Лонан хрипло рассмеялся:

— Нечисто? Асавин, разуй глаза, это Угольный порт. Здесь не найти ничего чистого.

Эльбрено машинально улыбнулся кислой шутке товарища. Лонан редко смеялся, и чувство юмора у него было мрачное.

Не успел блондин опомниться, как алхимик уже вычистил миску и отодвинул на край стола, задумчиво глядя на толстую моль, барахтающуюся в складках портьеры.

— Благодарю за угощение, — сказал он. — Не пропадай надолго, иначе начинаю переживать, не сдох ли ты.

— Твоя забота мила моему сердцу, — усмехнулся блондин. — Я же как кот, всегда возвращаюсь туда, где кормят.

Лонан посмотрел на него. Взгляд был неожиданно печальным.

— Что ж, ярких дней тебе и твоему племяннику, — сказал он, — а мне пора, столько всего нужно сделать…

“Точно помирать собрался”, - подумал Эльбрено, провожая взглядом бордовую мантию.

— Асавин, что за мутные делишки вертятся вокруг тебя? — прошептал Тьег.

— Ооо, — протянул тот, махнув рукой девке с подносом. — Ничего такого, мой дорогой друг. Не беспокойся.

— Прости, но что-то не верится, — пробормотал парень.

Девица подошла к столу и ловко, как кошка, поймала моль.

— Милая девушка, кувшин вина, пожалуйста, — он повернулся к Тьегу. — Ты правда хочешь знать? Знание может погубить.

— Незнание тем более, — парировал парень. — Скажи, у тебя возникли проблемы? Не стоит беречь меня, я не сахарная голова.

Наивность и детская простота этого мальчишки не переставали поражать блондина. От неизбежного ответа его спас перелив эспарсеры. Музыкант сидел на стуле, коричневый, как буйволиная кожа, вьющиеся черные волосы стянуты в тугой хвост, а руки с закатанными по локоть рукавами распахнутой на груди рубашки ласкали гриф и переливающиеся струны. Соло взмыло под потолок и устремилось вниз. Ладони застучали по дереву, отбивая простой ритм, и Асавин увидел женщину, танцующую меж столов. На ее смуглой коже пестрели синие узоры, а из одежды было несколько полосок ткани. В обеих ее руках поблескивали плоские чаши. Женщина улыбалась и ловко двигала руками, спина у нее была такая прямая, словно она проглотила рапиру. Тьег заворожено уставился на почти обнаженную фигуру с гибкой змеиной талией.

— Асавин, что это? — спросил он.

Блондин вольготно устроился на стуле, пожирая женщину глазами.

— Ритуал, древний, как сама Ильфеса. — объяснил он. — Танец с чашами. Девушка символизирует мир. Ее груди это высокие горы, синие узоры — реки. Она полна жизни и плодородия. Черная чаша — тьма, белая — свет. Смотри, — он указал на бородача, что с улыбкой бросил монетку в белую чашу. — Чья сторона перевесит, тот и победит.

Собирающая монетки девушка поравнялась с Тьегом и Асавином. Блондин, отметил, что лоб ее был скрыт пестрой повязкой, а глаза алчно поблескивали. Завороженный ее танцем, Тьег уронил монетку на горку в белой чаше. Ухмыльнувшись, Асавин начал по одной отсыпать золотые кругляшки в черную, пока не выстроил небольшую пирамиду. Глаза девушки блеснули еще азартней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Что ты делаешь? — изумился Тьег. — Зачем в тьму-то?

— Смысл танца не в победе одной силы над другой, а в гармонии, — объяснил Асавин, провожая женщину взглядом. — Мир должен находиться в равновесии, и добиться его очень непросто. Я уравновесил чаши, и мир, похоже, доволен, — он подмигнул обернувшейся танцовщице.