Не будите Гаурдака - Светлана Багдерина

— Как это грустно!..

— Как это печально!..

— Какая ужасная история!..

— Какая великая любовь!..

— Тс-с-с, тихо, я знаю, это еще не всё!

— Как — не всё?!..

— А разве?..

— Всё не так, как вы думаете!

— А как мы думаем?

— А мы думаем?..

И тут миннезингер крякнул, ударил по струнам с удвоенным пылом, прямо пропорциональным градусности предложенного напитка, и скорбно продолжил:

К счастью, а может, к нечастью, очнулась моя Сколопендра,

Яд, что купила она, оказался паленым.

Яд из негодных, просроченных трав изготовил аптекарь,

Но продавал по цене настоящей отравы.

Пару монет сэкономил прижимистый скряга,

И преградил путь в Сабвэй Сколопендре злосчастной.

Встала, шатаясь и морщась болезненно, дева,

Гибель суля и отмщение Автопроглоту,

И всей родне его вплоть до седьмого колена;

Вдруг ее взгляд на лежащего пал Дихлофоса;

Выхватив меч у слуги, что отсвечивал рядом,

Сердце свое проколоть Сколопендра решила,

Но, о клинок ненароком порезавши руку,

Вся побелела при виде струящейся крови,

В обморок грохнулась и неподвижна осталась.

Выдохся слабенький яд, и восстал Дихлофосси,

Недоуменно вращая окрест очесами.

Видит — лежит вся в крови Сколопендра младая,

Меч же в руке; и, решив, что мертва Сколопендра,

Вмиг Дихлофос на высокую башню взобрался,

И, от великого горя умом помутившись,

Бросился, смерти желая себе, прямо с башни,

И полетел, ускоряясь, к земле с оглушительным свистом,

Воздух буравя своей головою могучей.

Свист от паденья его исходил преизрядный,

Гнул он дубы вековые и птиц заставлял разлетаться.

В панике птицы метались, крича заполошно,

И улететь поскорее оттуда стремились,

Думая, будто уж звезды на грешную землю

Падают, света конец неминучий собой знаменуя.

Свист сей тотчас пробудил Сколопендру младую,

Томные очи она разлепила небрежно,

И увидала, как шмякнулся оземь любимый,

И ощутила, как мелко земля задрожала.

Встала с земли Сколопендра, кряхтя и шатаясь,

Руки простерла любимому вслед, и, полшага

Сделав нетвердой ногой, чувств лишилась,

В обморочном состояньи на клумбу упала.

Но не погиб в столкновеньи с землей Дихлофос боговидный.

На деревянную крышу сарая свалившись,

И разнеся ее в щепки главою могучей,

Мягко упал он на грабли садовые, даже

Не пострадав при паденьи телесно, всего лишь

Пара царапин осталась на теле героя.

На ноги встав и древесную пыль отряхнувши,

И отчихавшись со вкусом, герой из сарая

Вышел, и тут же на клумбу наткнулся,

Где недвижима лежала его Сколопендра,

Бледная вся, и змея не спеша выползала

Злобно шипя, из-под стройного торса девицы.

Вмиг ухватил Дихлофосси змею, и приставил

Пасть смертоносную, полную яда, к груди своей страстной,

К месту, где сердце горячее бьется, исправно

Кровь перекачивая по всему организму.

И укусила змея Дихлофоса, и пал он,

Ибо не мыслил он жизни без Сколопендриты.

Обморок быстро прошел, и очнулась девица.

Очи отверзши и голову вбок повернувши,

Рядом с собой Дихлофоса она увидала,

Тут же на клумбе лежащего, а вокруг шеи,

Плотно змея обвилась; и картина такая

Ввергла в глухую тоску сколопендрину душу.

Думая, что Дихлофоса змея укусила,

И что покинул навеки возлюбленный землю,

Резво помчалась к пруду изменившемся ликом

Сколопендрита, в отчаяньи смутном надеясь

Броситься в воду, чтоб волны сомкнулись над нею,

Чтоб пузыри на поверхность прощальные всплыли,

Булькнули, лопнули и моментально исчезли,

Тихой и ровной навечно воды гладь оставив…

Когда последний аккорд сладкозвучных струн растаял в зачарованной тишине, женская половина аудитории взорвалась аплодисментами. И даже суровые мужи, украшенные боевыми шрамами, украдкой смахивали что-то с опущенных глаз рукавами кожаных камзолов.

— Какая неистовая любовь!.. — позабыв все обиды вечера, пылко взяла за руку чародея Крида. — Какая высокая страсть!.. Как жаль, что такое случается только в песнях!..

— Это… моя любимая баллада. Тоже, — осторожно выговорил маг и встревожено уставился на соседку — не сказал ли он снова, не зная сам, чего-нибудь не то.

Но и на этот раз он угадал с ответом, и восторженная графинюшка пылко заключила его в горячие объятия и чмокнула в щечку.

— Ах, Эссельте!.. Я обожаю тебя!..

За весь вечер волшебник не замечал, что в зале пиров, оказывается, слишком сильно натоплено.

Руки Агафона помимо его же агафоновой воли сомкнулись вокруг талии девушки, а из уст вырвались искренние слова:

— Ты мне тоже нравишься, Крида!..

— Вот она — волшебная сила искусства! — поучительно поднял палец к покрытому росписью потолку граф Бриггстский из-за плеча герцога. — Красота спасет мир!.. А-а… Кхм. Неужели это я сказал? Хмммм… Надо же… Об это надо пофилософствовать!..

— Чушь и ерунда, — угрюмо и тихо, словно удар кинжала, прозвучало вдруг справа, и чародей застыл, точно пронзенный ледяной иглой. — Если любишь того, кто погиб, надо не сопли размазывать, а хоронить и мстить. Хоронить и мстить. Но ни один пустоголовый скудоумный поэтишка никогда не поймет этого.

— Вы… о чем это, герцог? — неохотно вывернулся из смущенно разомкнувшихся нежных ручек Агафон.

— Когда-нибудь узнаешь, — отстраненно, как на чужую, глянул искоса на него Мохольт и медленно отвернулся.

"Надеюсь, что никогда", — кисло подумал маг и снова безответственно повернулся в сторону отмякшей и потеплевшей соседки слева.

— А скажите, милая Крида… — начал было он, но тут парадная дверь распахнулась, и почти бегом в зал ворвался человек в пропыленной черной кожаной куртке с гербом Руаданов на рукаве и груди.

Гости снова примолкли.

Под скрежет зубовный графа, гонец, топоча по натертому мастикой паркету подкованными сапогами, подбежал к первому рыцарю и опустился перед ним на колено. Эффектным и хорошо отрепетированным жестом он вырвал из-за пазухи тугой свиток и протянул своему господину.

— Донесение от начальника северного гарнизона, ваше сиятельство! — громко отчеканил курьер.

Метнув быстрый испытующий взгляд на бледное лицо посланника, Морхольт сломал печать и цепко забегал глазами по строчкам.

Потом снова строго уставился на гонца.