Не будите Гаурдака - Светлана Багдерина

— Это Эссельте-то безответная?.. — ошалело выкатил глаза первый рыцарь, и вдруг ухватился за бока и громоподобно расхохотался. — Эссельте?!.. Такой славной шутки я не слышал давно!

— Бесчувственное бревно! — капризно, но не без тайного удовлетворения, выкрикнул из безопасности олафовой спины чародей.

Морхольт хмыкнул сердито и собирался что-то ответить, но тут, дрожа от негодования, возмущения и еще нескольких десятков эмоций менее благородных, на арену выступил Ривал.

Багровея лицом и топорщась усами, он положил руку на рукоять своего придворного кинжала и угрюмо процедил:

— Что ты сделал с телом, негодяй?

— С чьим? — бессмысленным взором уставился на него брат королевы.

В этот момент он вполне оправдывал характеристику тупого барана.

— Он еще и издевается! — возопил Агафоник Великий, драматично заламывая руки. — Моего бедного папеньки, конечно!!!

— Ах, это… Ах, тело… А разве я не сказал?..

Насупленная пасмурно физиономия герцога просветлела.

— Конечно, я не сказал. Потому что одна вздорная крикливая мегера не дала мне и слова вставить между своими воплями, претензиями и обвинениями.

— Кто бы это мог быть? — невинно округлил нахальные очи Агафон.

— Ты, — не стал играть в предложенную игру Морхольт. — И вообще. Хочу откровенно сказать тебе, принцесса, что, похоже, радости наш брак мне принесет мало.

Волшебник презрительно выпяти нижнюю губу.

— Сколько радости может принести обмен одного заложника на другого? На что ты рассчитывал, когда предлагал купить меня, как овцу на базаре? Что я брошусь тебе на шею и назову любимым? ЩАЗ! Да меня при одной мысли о нашем грядущем союзе — так и знай! — тошнит!

— А меня — еще больше, — неприязненно искривил губы герцог.

Одно дело, когда отвергающей и презирающей стороной являешься ты.

И совершенно другое, когда отвергают и презирают тебя.

Даже если этого отвержения и презирания ты еще минуту назад желал всей душой.

— Это почему тебя больше? — обиженно насупился маг, вызывающе скрестил руки под грудью1 и выставил ногу в облегающем парчовом сапожке.

------------

1 — На той груди, которую сотворила ему Серафима, руки его не сходились, как ни пытался.

--------------

Тугие шелковые перси мага заколыхались и демонстративно приподнялись.

Морхольт скрипнул зубами, отвел глаза и, делая колючую паузу почти после каждого слова, будто нарезая предложения на куски, хлестко заговорил.

— Потому что ты — испорченная, бестактная, сварливая и наглая грубиянка. Которая не имеет ни малейшего представления о поведении в приличном обществе. И за один вечер, не прилагая к этому никаких усилий, может настроить против себя полстраны. Может, у вас в Гвенте так принято. Но то, что допускается среди варваров, меж цивилизованных народов…

И чародею ничего не оставалось делать, как только оправдывать походя созданный имидж.

— Ах ты, мужлан неотесанный!!! Валенок уладский!!! Дундук деревенский!!! Боров недорезанный!!! — возопил Агафон, и пыль на карнизах содрогнулась — И ты еще смеешь…

Морхольт побелел и занес кулак, Олаф потянулся к топору, эрл — к кинжалу, менестрель — к арфе…

И тут чародей почувствовал, как кто-то сильными руками ухватил его за плечи, развернул и упер лицом в колючее дешевое сукно.

Синхронно в бок ему ткнулся кулак.

— Ай! — вырвалось искренне у него. — Мне ж больно!..

— Не страдайте так, моя госпожа… — он почти не узнал в елейно-плаксивом кудахтанье, зазвучавшем над его головой, голос Серафимы. — И вообще никак не страдайте… Ведь со смертью вашего благословенного папашеньки, да будет земля ему пухом, ваши обязательства перед уладским троном сошли в землю тоже. И вы вольны сейчас собрать свои манатки, и бежать вон из хатки. Вернуться к холостой жизни, так сказать.

— Убийца, убивец, душегуб, мучитель, палач, кат… — монотонно, но докучливо бубнил из своего угла Кириан, добросовестно внося посильную лепту в неразбериху и истеричность момента.

— ДА ПОГОДИТЕ ВЫ ВСЕ!!! — исступленно взревел Мохольт. — Можете вы помолчать хоть минуту?! Куда вернуться?! Какие манатки?! Кто убивец?! С чьей смертью, наконец?!?!?!

— А разве ты только что не сказал, что король Конначта?.. — изумленно выпустил кинжал и вытаращил бесцветные глаза в опушке коротких прямых ресниц Ривал.

— НЕТ!!! — мученически воздел руки к потолку герцог. — Не сказал!!! Потому что в этой буйнопомешаной семейке мне и рта раскрыть не дают!!! А ведь единственное, что я хотел сообщить — еще полчаса назад!!! — что Конначта подхватил какую-то заразу и лежит в постели!!! И посещать его в таком состоянии — не надо!!!

Волшебник вывернулся из объятий царевны, развернулся, перегруппировался и пошел в атаку — руки под грудью, подбородок вздернут, ножка в розовом сапожке выставлена на обозрение и оценку жениха.

— Ну, это вы, милейший Морхольт, так думаете…

Полукруглая дверь, похожая больше на амбарную, приотворилась, и перед жадным взором Агафона предстал спертый, пропитанный зловонными миазмами мазей и притираний полумрак, скупо скрывающий в своих сумрачных глубинах просторную комнату.

В правой ее стене пылал жарко камин, посылая ароматы медленно сжигаемых на внешних углях предположительно целебных трав к потерянному в темноте потолку. Целая армия горшочков, пузырьков, флаконов и прочих баночек, щеголяя наброшенными на горлышко тряпицами или их отсутствием, выстроилась на приземистом кривоногом столике в полуметре от огня и добавляла по мере сил и возможностей к общей какофонии запахов в покоях больного.

Если бы волшебнику не сообщили заранее, что так пахнул лекарства, призванные облегчить страдания злополучного короля, он бы подумал, что это какая-то извращенная уладская пытка, от которой свербит в носу так, словно там работает бригада горнопроходчиков, вытекают слезами глаза и дерет во рту, словно ржавым напильником, обмазанным смесью из перца, чеснока и гуталина.

Под закрытыми наглухо узкими ставнями в дальнем конце покоев стоял второй и последний предмет мебели — неширокая голенастая кровать с высокими резными спинками.

На ее устеленной соломой спине возлежал…

— Кто?.. Это?.. — чихнул Агафон и рефлекторно схватился за грудь — не отвалилась ли.

— Стоять!

Стражник выбросил поперек подхода пику, отрезая посетителя его болящего гвентянского величества от объекта посещения.

— Попробуй только переступи порог — и я прикажу запереть тебя на другом этаже до тех пор, пока мы не поженимся, — зло и холодно рыкнул Морхольт.