Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

Симэнь направился прямо в дальние покои хозяйки. Юэнян рассказала о Гуаньгэ, и он опрометью бросился в передние покои. Глаза у Пинъэр были красными от слез.

– Отчего у ребенка судороги? – спросил Симэнь.

Глаза Пинъэр наполнились слезами. Она молчала. Он хотел было разузнать у горничной и кормилицы, но и те как воды в рот набрали.

Заметив на ручонках младенца ожоги, а кругом пепел от сгоревшей полыни, Симэнь опять бросился к Юэнян. Она не могла больше скрывать происшедшего и рассказала, как напугал ребенка кот Цзиньлянь.

– Его только что осматривала матушка Лю, – объясняла Юэнян. – Сильный испуг, говорит, без иглоукалываний и прижиганий младенец не выживет. Ждать тебя было некогда, и мать ребенка решилась сделать прижигания. Потом младенца уложили. До сих пор не просыпался.

Не услышь об этом Симэнь, все бы шло своим чередом, а тут у него все нутро затрясло от злости, гневом закипело сердце и желчью наполнилась печень. Он ворвался к Цзиньлянь, ни слова не говоря, схватил за ноги Снежка, выбежал в коридор и хватил его со всего размаху о каменное крыльцо. Только слышно было, как раскололся череп. Мозги разлетелись тысячей персиковых лепестков, среди которых, как осколки нефрита, поблескивали белизною зубы.

Да,

При жизни не водил ушами,Не стал гоняться за мышами,Поэтому на свете томИзвечно быть ему котом.

Цзиньлянь сидела на кане. Когда Симэнь схватил Снежка, у нее не дрогнул ни один мускул. Однако стоило ему выйти, как она начала ворчать и ругаться:

– Чтоб тебе сдохнуть, разбойник проклятый! Убить беззащитное созданье – на это ты молодец. Кот тебе помешал? Ишь, разошелся! Влетел как бешеный. Да он жизнь твою на том свете потребует, изменник ты проклятый! Чтобы тебе не было ни дна ни покрышки, насильник!

Симэнь вернулся к Пинъэр.

– Я же наказывал хорошенько смотреть за сыном! – набросился он на Инчунь и Жуи. – Как вы допустили кота? Напугал да и все руки поцарапал. Еще верят Лю – этой старой потаскухе! Всего ребенка обожгла. Хорошо, если все обойдется, а то я ее приволоку в управу, зажму пальцы тисками. Узнает у меня, старая блудница!

– На все пойдешь, когда видишь, как на твоих глазах погибает младенец, – говорила Пинъэр. – Тут и детский врач вряд ли поможет.

Пинъэр все еще надеялась, что Гуаньгэ поправится, но от прижиганий судороги перешли вовнутрь и стали более затяжными. Начались конвульсии живота. Гуаньгэ лежал весь мокрый, в испражнениях с кровью. Глаза его то широко открывались, то закрывались вновь. Он не пришел в себя и под утро и не брал грудь. Пинъэр в отчаянии то погружалась в молитву, то обращалась к гадателям и прорицателям, но всюду ей предвещали недоброе.

Юэнян тайком от Симэня снова позвала старую Лю для заклинания духов. Потом пригласили детского врача, который предложил продуть нос.

– Если после продувания из носа потечет, значит еще есть надежда, – говорил врач. – В противном случае – младенец во власти духов тьмы.

Продувание, однако, тоже не принесло ничего обнадеживающего. Целую ночь Пинъэр не отходила от кроватки Гуаньгэ, не переставая плакала и крошки в рот не брала.

Приближался пятнадцатый день восьмой луны. Из-за болезни младенца Юэнян даже своего рождения не справляла. Родные и близкие прислали ей подарки, но никакого приглашения в ответ не получили. У нее были только старшая невестка У, золовка Ян и старшая мать наставница.

Монахини Сюэ и Ван дулись друг на дружку с тех пор, как не поделили в печатной серебро. Бэнь Дичуань с матерью Сюэ наведались четырнадцатого числа к печатникам. Полторы тысячи копий буддийского канона были готовы, и их принесли домой.

Пинъэр выдала Бэнь Дичуаню еще связку монет на жертвенную лошадь, благовония и свечи. Пятнадцатого приказчик Бэнь и Чэнь Цзинцзи с утра отправлялись в Тайшаньский монастырь, где после молебна им было велено пожертвовать обители все оттиски канона. Потом они должны были доложить обо всем Пинъэр.

Между тем, сват Цяо каждый день посылал тетушку Кун навестить Гуаньгэ. Он-то и порекомендовал пригласить детского врача Бао, известного медика.

– Его уже взяло к себе небо, а на земле все противятся, – заключил тот. – Болезнь неизлечима.

Врача проводили, дав ему ни за что ни про что пять цяней серебра. Ребенку хотели было дать лекарство, но его рвало. Он лежал с закрытыми глазами и скрежетал зубами. Пинъэр не раздевалась, день и ночь держа на руках Гуаньгэ. У нее от слез не высыхали глаза. Никуда не отлучался и Симэнь. Только заезжал в управу и тотчас же спешил к ребенку.

Но вот однажды – было это в конце восьмой луны – Пинъэр задремала над сыном. Крепко спали горничная и кормилица. На столе горела серебряная лампа. Лунный свет заливал окно. Раздавались монотонные удары стражников. Гуаньгэ так и не приходил в себя.

Горем и печалью охваченная мать, как тебе тяжка одна мысль о прощании навек!

Да,

Радость подобна рассветным лучам,Горе врывается к нам по ночам.

Только взгляните:

Небесная Река тускло серебром блестит. Издалека доносятся удары стражи. Месяц залил окно леденящими лучами. В дверь холодом ночным несет. Гусь дикий крякнул в темноте, таланта одинокого средь ночи потревожил. Трещит сверчок – напев такой унылый. Нерадостно красавице одной. На вышке сторожевой отбивают стражу за стражей. По наковальне где-то ударяют без конца, и вторят колокольцы под стрехою. Их звон красавицу терзает. На столике серебряном мерцает лампа, красавицу едва освещая. Тяжко вздыхает она. Просит об одном – здоровья сыну молит. А горе ведь чаще приходит во сне.

Пинъэр забылась, и ей явился Хуа Цзысюй. Одетый в белое, он как живой остановился у ворот.

– Распутница ты и негодяйка! – заругался он на Пинъэр. – Как ты смела ограбить меня и отдать состояние Симэнь Цину! Я иду подавать на тебя жалобу.

– Пощади, дорогой мой! Прошу тебя! – взмолилась Пинъэр и ухватила его за рукав.

Но Хуа Цзысюй резко отстранил ее. Пинъэр, испугавшись, пробудилась. То был лишь сон.

– Какой странный сон! – повторяла она, сжимая в руке рубашонку Гуаньгэ.

Донеслись три удара стражи. Со страху Пинъэр покрылась потом и волосы встали дыбом.

На другой день, как только явился Симэнь, она рассказала ему свой сон.

– Ну, куда же он пошел?! – успокаивал ее Симэнь. – Ты же знаешь, он умер. Просто тебе представилось прошлое. Успокойся и не обращай на него внимания. И бояться тебе нечего. А я сейчас же пошлю носилки за У Иньэр. Пусть побудет с тобой вечерами. А тетушке Фэн велю за вами поухаживать.

Дайань доставил певицу Иньэр. Когда солнце стало клониться к западу, у Гуаньгэ опять начались судороги.

– Матушка, посмотрите-ка! – звала хозяйку перепуганная кормилица, держа на руках ребенка. – Гуаньгэ опять закатил глаза. Он дышать перестает.

Подбежала Пинъэр, взяла Гуаньгэ и в слезах кликнула горничную:

– Сейчас же позови батюшку. Скажи, ребенок умирает.

Тем временем пришел Чан Шицзе. Он сообщил Симэню, что подыскал дом из четырех комнат, две по фасаду, всего за тридцать пять лянов серебра. Услышав, что сыну плохо, Симэнь поспешно отпустил Чан Шицзе.

– Не провожаю, – говорил он, – деньги потом пришлю. А дом вместе посмотрим.

Симэнь стремглав бросился к Пинъэр. В детской толпились Юэнян с остальными женами, а также Иньэр и жена У Старшего. Гуаньгэ бился в предсмертных муках на руках Пинъэр. Симэнь не выдержал и вышел в гостиную. Он опустился в кресло, прерывисто вздыхая.

Не прошло и времени, надобного, чтобы выпить полчашки чаю, как Гуаньгэ скончался. Случилось это в предвечерний час под девятым знаком шэнь в восьмой луне двадцать третьего числа. Прожил он год и два месяца.

Дом огласился громкими рыданиями. Пинъэр не находила себе места. С плачем она упала в обморок и долго не приходила в себя, а очнувшись, обняла ребенка.

– Не стало моего спасителя! – громко причитала она. – Разрывается мое сердце. Лучше бы и мне умереть вместе с тобой. Недолго и мне жить осталось. Как рано ушел ты, мой милый! Какое горе принес мне!

Как вкопанные молча плакали рядом с ней кормилица Жуи и горничная Инчунь.

Симэнь распорядился убрать западный флигель, расположенный рядом с главной залой. Туда должны были вынести ребенка вместе с постелью и положить на две широких скамейки. Пинъэр, склонившись над сыном, обняла его обеими руками и не давала брать.

– Несчастный ты мой! Опора моя! – рыдала она. – Крошка мой родной, разбил ты мое сердце. Зря, выходит, я мучилась, чтобы дать тебе жизнь. Неужели больше не увижу тебя, ненаглядный ты мой!

Юэнян и остальные женщины опять заплакали и всячески старались успокоить Пинъэр. Лицо ее было расцарапано, локоны-тучи распущены по плечам.

– Погляди, на кого ты похожа, – обратился к ней вошедший Симэнь. – Ну что ж поделаешь, раз не суждено ему быть нашим сыном. Как мы ни старались, ни лелеяли, судьба его, значит, такая. А ты поплакала и будет! Его слезами не вернешь. Побереги себя. А теперь пора его вынести да за геомантом послать. Когда это случилось?