Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только проблема в том, что этому они должны были научиться в школе. И в первом классе. А не в выпускном. Школа же упорно и методично учит принимать информацию на слух. Поэтому абсолютное большинство школьных отличников всегда отличались тем, что называется у педагогов усидчивостью. Они, раскрыв рот и не мигая, смотрели на преподавателя, который им объяснял новую тему. Остальные ученики, нормальные дети, которые отличались не чрезмерной даже, а обычной для нормального ребенка активностью, советской школой сбрасывались в шлак, в брак. Не попасть в этот шлак везло только единицам, которые по каким-то причинам стали много читать с первых классов. Эти ученики могли на уроках отвлекаться от объяснения учителя, но компенсировали это информацией, которую сами воспринимали при чтении учебника.
К окончанию первого каникулярного школьного лета я в сельской библиотеке прочитал всю более-менее интересную для пацана детскую литературу. И мне перестали нравиться детские книги окончательно, потому что они были… очень тонкими. Выдавали на руки по три книги, принесешь их домой, а через день уже читать нечего. Надо за новыми идти, но здесь мне войну объявила библиотекарша, она стала мне разрешать менять книги только один раз в неделю. Я начал брать книги потолще. Дюма скоро был прочитан, настала очередь Диккенса и Гюго… Потом мать стала мне запрещать ходить за книгами в библиотеку. Оказалось, что моему чтению войну объявила школа. Библиотекарша летом рассказала моей учительнице, как я читаю, та испугалась, что у меня подвинется крыша, побежала к моей матери и они решили ограничить меня в этом.
Воевала школа с моим пристрастием к чтению 5 лет. Пять лет мне выносили в школе и дома мозг! Эти нотации по поводу, что столько много читать вредно, что я не так читаю, невнимательно, что только глаза порчу…
Самое удивительное состоит в том, что заразить советских ребят пристрастием к чтению, для советской школы было проще простого. Великолепной детской литературы, авторства отечественных писателей и переводной, было море. Одними рассказами Драгунского можно было сделать из ребят заядлых читателей. И педагогическая наука должна была знать, что ключ к образованию спрятан в книге. Будет пристрастие к книге, будет умение читать — человек будет образован. Нет — тогда только дрессировка. То, что называется — «дать знания». Советская школа (еще раз повторюсь — я не противопоставляю советскую школу школе европейской или американской, ругая ее. Там — еще хуже. Но там — это их проблемы) этим и занималась — «давала знания».
Конечно, про то, что «книга — источник знаний» наши учителя не забывали повторять школьникам с периодичностью минимум три раза в течение каждого урока. Только они уже в первом классе отбивали охоту у ребятишек эту книгу и открывать, следуя обязательной школьной программе, которая преследовала совсем другие цели: тренировку памяти и воспитание усидчивости.
Учителя же были людьми вполне добросовестными, добросовестно и следовали этой программе, губя ребятишек. Ставшая уже в советское время непрестижной профессия с небольшими зарплатами, сделалась профессией почти исключительно женской. Женщины же отличаются от мужчин, в своей массе, аккуратностью и исполнительностью. Вот педагоги-женщины аккуратно и исполнительно гробили детей.
Любой мой читатель может вспомнить, чем загружали его, после того, как в первом классе он едва научился из слогов складывать слова — заучиванием стишков и отрывков рассказов из «Родной речи». Весь первый класс — эти стишки. Чтение по учебнику неинтересных детям рассказиков и потом отвечать на вопросики в конце них. К концу первого класса почти все дети учебу, особенно чтение, воспринимали как нудный, скучный труд и теряли к ней всякий интерес. Зато натренировали память на заучивании стихотворений. Благо, объективных показателей этой натренированности не было, поэтому педагогику нельзя было уличить в том, что она занимается, мягко говоря, ерундой.
Уже к концу первого класса любой толковый учитель мог заметить, что процент брака в его работе чрезвычайно высок. «Хорошистами», т. е. без троек, заканчивали первый учебный год половина ребятишек, в лучшем случае. Значит, уже половина учеников программу первого класса полностью не освоила. Это что, программа на гениев была рассчитана или половина детей СССР были умственно недоразвитыми?
Учителя. Пусть меня простят почитатели советской школы и любители ностальгировать под «Школьный вальс», но такого паноптикума истеричных дур я больше нигде не встречал. Причем, сами эти истерички свои психические проблемы объясняли трудностью своей профессии. Для дур с высшим образованием эта профессия, действительно, была трудной. Дурам любая профессия — трудная.
В тепле и чистоте. 4 урока в день. Пару часов проверить тетрадки да пару часов подготовиться к следующему дню. Ну, внеклассная работа еще час может занять. И то далеко не каждый день. Гарантированный летний большой отпуск. Никаких авралов. И никакой ответственности за результаты работы! Учится школьник хорошо — ну и хорошо. Плохо учится — это он лентяй и недотепа, можно родителей вызвать и посоветовать лоботрясу взбучку дома устроить.
Ни плана, ни показателей. Реальных планов и показателей. А не тех, которые можно манипуляциями с отчетностью сделать. И годами одни и те же программы. Т. е., особо мозг напрягать даже не требовалось. Причем, программа — средней школы, а не сопромат или биохимия.
Вот постепенно отсутствие необходимости получать в своей работе требуемый результат и за этот результат нести ответственность, привели к тому, что профессия стала неинтересной. Нетворческой. Дело даже не в зарплате. Государство убрало из школы ответственность за результат. В итоге, в профессию повалили дуры. Умному человеку работа, результат которой никому неинтересен, за который не спрашивают и не поощряют — не нужна. Умному человеку нужно себя проявить. Дать результат.
Но государству не нужен был от школьного образования результат. Вернее, того мизерного результата, который давала школа и так тому государству было — выше крыши.
* * *
Можно подумать, что мне не повезло с первой учительницей. Это не так. Повезло. Какие бы ошибки Анна Павловна не допускала, но она нас, своих учеников, любила. Ошибки — даже не от недостаточной квалификации. Это так ее учили в педучилище. И в четвертый класс она нас передала так, что половина класса у нее были отличниками и хорошистами.
А вот моему младшему брату с первой учительницей точно не подфартило. У нас в восьмилетней школы начальные классы две училки вели. Вторая — Нина Тимофеевна Ревякина. Старая курва. Вот просто — старая
