Принц приливов - Пэт Конрой

Я поцеловал сестру и направился к двери.

— Но тебе наша семья даровала нечто большее, — напомнил я, поднимая чемодан.

— Что же, интересно? — горестно усмехнулась Саванна.

— Гениальность. Наша семья даровала тебе гениальность.

В тот вечер Сьюзен Лоуэнстайн вознесла нас над Нью-Йорком, избрав местом нашего прощального ужина ресторан «Окна в мир»[219]. Когда мы туда поднялись, солнце почти зашло, последние его лучи придавали рубиновый оттенок цепи облаков, что растянулась вдоль горизонта. Под нами сверкал, переливаясь огнями, совершенно бесшумный город. Сколько и под какими углами ни смотри на Нью-Йорк, он никогда не бывает одинаковым. Вряд ли на планете есть нечто более красивое, чем вечерний Манхэттен, на который глядишь с высоты.

— Лоуэнстайн, что ты хочешь заказать на ужин? — осведомился я, когда нам подали вино.

Некоторое время она молчала.

— Я собираюсь заказать на редкость паршивый ужин. Он просто не имеет права быть роскошным или даже вкусным сегодня, когда мы видимся в последний раз.

— Я возвращаюсь в Южную Каролину, доктор. — Я сжал ее руку. — Туда, где мне самое место.

— Ты мог бы сам выбрать место по душе, — возразила Сьюзен, поворачиваясь к панораме города. — Ты просто не захотел здесь жить.

— Ну почему ты мешаешь нам расстаться друзьями? — спросил я.

— Потому что так ты не будешь со мной. Думаю, ты любишь меня, и уверена, что я люблю тебя. У нас есть шанс сделать друг друга счастливыми до конца дней.

— Вряд ли я могу сделать кого-то счастливым до конца дней.

— Ты это говоришь нарочно. Обычное оправдание мужчины, покидающего женщину.

Сьюзен вдруг схватила меню и стала внимательно его изучать, избегая встречаться со мной глазами.

— Интересно, какое блюдо здесь — самое дрянное?

— Я слышал, здесь самые паршивые поросячьи задницы в уксусе.

— Нечего пытаться меня смешить, — буркнула Сьюзен, спрятавшись за меню. — Я ни на секунду не забываю, что сегодня ты бросаешь меня ради другой женщины.

— Та другая является моей женой, — напомнил я.

— Если ты знал, что в конце концов вернешься к своей Салли, почему тогда позволил отношениям между нами зайти так далеко?

— Я этого не предполагал. Уже даже фантазировал о новой жизни с тобой.

— И что же потом случилось?

— Мой характер не позволил. У меня не хватило мужества оставить жену и детей. Это сильнее меня. Со временем ты меня простишь, Лоуэнстайн. Одна часть меня хочет тебя больше всех сокровищ мира, а другая боится грандиозных перемен. И она, эта часть, — гораздо сильнее первой.

— Том, но ты ведь любишь меня, — возразила Сьюзен.

— Можно одновременно любить двух женщин.

— Однако ты предпочел Салли.

— Я решил продолжить ту свою жизненную историю, которую начал раньше. Будь я посмелее, я выбрал бы тебя.

— Ну чем мне тебя удержать? — Сьюзен погрустнела. — Ну ответь мне, пожалуйста. Я не умею просить, но я научусь всем нужным словам и всем поступкам. Помоги мне, Том.

Я закрыл глаза и взял ее руки в свои.

— Сделай так, чтобы я родился в Нью-Йорке. Убери мое прошлое, вообще все, что я знал и любил. Сделай так, чтобы я никогда не встретил Салли и у нас с ней никогда не было детей.

— Мне казалось, если я разбужу в тебе чувство вины и ответственности за меня, это заставит тебя не уезжать, — улыбнувшись, призналась Сьюзен.

— Бесстыжее вы племя, психиатры.

— Том, если у вас с Салли ничего не получится…

Сьюзен умолкла, не договорив.

— Тогда я буду поскуливать и повизгивать у парадной твоего дома. Как ни странно, Лоуэнстайн, сейчас я люблю тебя так, как никогда не любил Салли.

— Так оставайся со мной.

— Я попытаюсь построить нечто новое и прекрасное на развалинах нашего с ней брака. Не знаю, получится ли. Но я попробую. Сегодня те же слова я говорил Саванне.

К нам подошел официант, но Сьюзен махнула рукой, и он послушно исчез.

— Раз уж зашла речь о развалинах… Сегодня звонил Герберт. Просит дать ему еще один шанс. Представляешь, клялся мне, что прекратил отношения с Моник.

— У тебя не возникло желания позвонить Моник и выразить сочувствие?

— Даже по стандартам твоего грубого юмора это не смешно.

— Решил немного разрядить обстановку, а то она такая тяжелая, будто сделана из титана.

— Не собираюсь ничего разряжать. Я сегодня жутко несчастная и имею полное право реветь во весь голос.

— Представил себе умоляющего Герберта. Какой удар по самолюбию маэстро.

— Не умеет он умолять. Я открыла ему правду о наших с тобой отношениях. Для него это невообразимо. Поверить не может, что у меня интимная связь с таким человеком, как ты.

— Расскажи этому сукину сыну, что член у меня как у слона, — с легким раздражением предложил я. — И добавь, что мне во время этих дел очень нравится китайская корзинка[220].

— Я просто похвасталась ему, что в постели мы оба неотразимы, что только треск стоит, как от бекона на сковородке, — пояснила Сьюзен, рассеянно глядя на простертый внизу город.

— Боже, у тебя лексикон как у девиц из стриптиза.

— Ты не представляешь, до чего мне понравилось делать ему больно, — призналась Сьюзен. — А ты рассказал Салли про нас?

— Да.

— Значит, ты просто использовал меня?

— Да, я использовал тебя. Но не раньше, чем полюбил.

— Если бы я тебе действительно нравилась…

— Ты мне не нравишься, Лоуэнстайн. Я тебя обожаю. Ты изменила мою жизнь. Я вновь ощущаю себя цельным человеком. Привлекательным мужчиной. Чувственным, между прочим. Делая для меня так много, ты заставляла меня думать, что все это ради Саванны.

— Вот и конец истории, — заключила она.

— Думаю да.

— Так не будем комкать нашу последнюю ночь.

Сьюзен медленно поцеловала мне руку, палец за пальцем. Над городом дул северный ветер, и небоскреб, в котором мы сидели, слегка раскачивался.

После ужина мы перекочевали в «Радужный зал» Рокфеллер-центра. Мы пили шампанское. Я обнимал Сьюзен, и вновь под нами сверкал и перемигивался Нью-Йорк, а Атлантика гнала свои приливные волны в устье Гудзона. Где-то внизу, в квартире на Гроув-стрит, спала моя сестра, наконец-то вернувшаяся к себе домой. Мы сняли на ночь номер в отеле «Плаза». Мы болтали и занимались сексом. На этот раз мы не строили планов; восемь последних отпущенных нам часов неудержимо таяли. Иногда во взгляде Сьюзен я ловил затаенную надежду на чудо. Но я знал: чуда не будет. Я уже сказал «нет».

Мы простились в зале аэропорта Ла Гуардиа. Я поцеловал ее всего один раз и, не оглядываясь, направился к воротам для пассажиров. Сьюзен окликнула меня: