Рыжая птица удачи - Татьяна Иванова

— Что он мог мне сделать, Дима? Просто… — вдруг хочется сказать это вслух. — Я не люблю, когда я к человеку со всей душой, а он отворачивается, как будто ему гадюку подсовывают.

— Может, потому, что душа такая? — с готовностью отзывается этот щенок, и видно, что ему нравится ощущать чужой гнев. Нет, не доставлю тебе этого удовольствия. Тебе меня не разозлить сегодня.

— Ничего. Моя душа при мне, Язва. А вот где теперь капитанские погоны, власть и слава?

На лице явственно проступает работа мысли. Доходит, а? А вот я тебя выведу сегодня из себя, Дима.

— Ты.

— Я. Неплохая каша заварилась тогда, верно? Всего несколько фраз, неточно переведённых, и такой эффект.

Неважно, что я тогда понятия не имел, чем всё закончится. Неважно, что последнее, что я хотел — это гробануть самого Лазарева. Тебе это знать незачем, Язва. Что случилось, то случилось.

— А всё потому, что Феникс твой излишне самоуверен. Не слушал советов Чернова — а кто такой Чернов, чтобы его слушать, — оставил этого тугодума трусливого на месте, которое мог бы занять и я, с большей пользой для дела. И вот вам результат.

Работа мысли на лице продолжается. Видно, как жажда сложить паззл борется с желанием броситься в драку.

— А сафари это, Хан? Неужели плевок в душу стоит жизни?

Ну да. Знал бы ты, как я старался вывернуться, чтобы этот плевок стоил жизни тебе, а не ему. Но слугой двух господ не все могут работать. Увы, я не Труффальдино.

Медленно закипает холодная, бешеная ярость. Это плохо, руки начинает вести, излучатель вздрагивает, но Язва этого уже не замечает, ему не до ствола.

— Этот цирк был имени тебя. Феникс тут ни при чём. Я для тебя старался, я всё сделал — урс этот подсадной, аптечка-некомплект, прививка невколотая, я всё сделал, чтоб ты сдох в любом случае. Я из шкуры вон лез, чтобы Жертвой пошёл ты, но ты сдрейфил, выбрал, что попроще. Конечно, ты его выследил, конечно, ты его догнал. Скажи, что ты не понимал, за кем идёшь, и я плюну тебе в наглую рожу! — тихо, только не кричи. — Ты его гнал, всё равно что с собаками за ним шёл, и ничего, ни ноги, ни руки не дрогнули. Небось, до последнего сам от себя прятался, гнал мысли — что же тебя ведёт так уверенно за посторонним пацаном по джунглям.

Язва бледнеет, наклоняет голову, будто забодать хочет, но смотрит в глаза, взгляд не опускает. Как кролик на удава.

— У тебя все тормоза отказали, только о своей шлюшке и думал. Кстати, знаешь, как она в эти долги влезла? Нет, Фрог сам не додумался бы, он при упоминании твоего друга терял волю и соображалку. Я его понимаю, там есть чего бояться. Только не мне. Ты хоть сейчас соображаешь, кто на вас этот долг навесил?

Глаза под спутанными чёрными прядями вспыхивают.

— Ты.

Других слов не находится, да? Паззл складывается. Теперь он понимает. Да, я. Всё я. И даже чуть больше, чем всё. Вот он, момент, чтобы закончить исповедь.

— А как тебе понравилась твоя шлюшка? Она не рассказывала, почему её так шарахает от тебя?

Глаза расширяются, из карих превращаются в чёрные, несмотря на яркий свет Сианы. Не доходит, но уже настораживает. «Не смей о ней говорить, ублюдок» — не надо быть телепатом, чтобы прочитать эту мысль.

— О, ты себе не представляешь, что она могла бы тебе позволить с собой сделать. Твои фантазии в сексе так далеко не заходят, щенок. А она бы могла… Она и позволяла. Тебе. Ты за месяц смог сделать так, что её жаркое чувство к тебе превратилось в страх, ужас, ненависть. И хотя на самом деле были всего лишь реон и я, для неё всё это был ты. Мы с реоном постарались сделать этот месяц незабываемым для твоей крошки. И она его никогда не забудет.

Из груди вырывается неуместный, но неудержимый смех.

— Между прочим, она такое умеет, что я только диву давался. Ты затейник, Дима, хоть и щенок, так её надрессировал. А как она извивалась подо мной! Ей нравилось, когда я её бил. Ты никогда не пробовал это с ней? А она бы позволила тебе. Она всё время тебя звала. А мне и так нравилось. Пусть хоть папой римским называет, лишь бы ноги раздвигала.

Выстрелить он не успевает, потому что слишком внезапно к щенку возвращается способность соображать и двигаться. И быстро двигаться. Язва сбивает его с вездехода, и пару минут они молча возят друг друга по пыльному пластобетону. Никто не может взять верх. Язва слишком разъярён, чтобы победить, но эта же ярость придаёт ему бешеных сил.

Щенок превратился в волка, — мелькает в голове отстранённая оценивающая мысль. Приходится забыть всё, что ещё хочется сказать, становится не до разговоров, слишком неожиданен этот натиск, слишком сильными оказываются эти руки. Волк может и горло перегрызть…

…Убить. Придавить к земле, сжать пальцы на горле этой гадины, заставить его хрипеть и извиваться, почувствовать, как уходит пакостная субстанция, которую эта тварь называет своей жизнью. Убей, сделай то, что должен!

— Димка! — этот голос ворвался в сознание издалека, заглушая внутренний крик, взывающий к мести. — Димка, не делай этого!

Прохладные руки на его, останавливающие, успокаивающие, умоляющие.

Он поднял глаза, всё ещё замутнённые яростью, и на секунду ему показалось, что это не человек. Развевающиеся волосы, пронизанные светом, огромные глаза и этот голос.

Ника. И глаза такие от страха. За него?

— Не делай этого, пожалуйста, не надо. Давай уйдём отсюда, я прошу тебя! Отпусти…

Индиго разжал пальцы, выпуская хрипящего раздавленного Хана. Медленно поднялся, Ника тут же ухватилась за его руку. Он перевёл дыхание.

— Ника, он…

— Я всё слышала, Димка, он мерзавец, но не убивай, ты не должен, только не ты! Поедем отсюда.

Она с силой тащила его в сторону города, не сразу сообразив, что его скутер так и остался стоять поперёк дороги.

Дмитрий осторожно высвободился, вернулся к машине, не глядя на сипящего под ногами врага, взялся за руль, попытался успокоить дрожь в руках, ещё не отошедших от ощущения человеческого горла в ладонях.

— Щенок… — просипел Хан, не делая попыток подняться. — Сопляк, пацифист!

— Какая же ты мразь, — вдруг звонко сказала Ника.

Индиго видел, что она уже пришла в себя, и чувствовал, как ей трудно сдержаться, чтобы самой не броситься на Хана. Ну уж нет.

Он поспешно довёл скутер до Ники, обнял её одной рукой, увлекая прочь. Против ожиданий, она подчинилась, пошла рядом, касаясь его бока плечом и не отстраняясь. Они больше не обернулись назад. Для них этот бой закончился.

— Володя, а где ребята?

Со второго этажа спустился Ревнёв, озабоченно оглядываясь, как будто кто-то из молодёжи мог прятаться от него в нишах стен холла.