Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том I - Борис Галенин

И ошибки его должны были быть «под Скобелева». Скорее излишний риск, не уравновешенный скобелевским глазомером великого полководца, но уж никак не ползучее отпихивание всеми четырьмя от сплошь и рядом слабейшего противника, сопровождаемое вдобавок истошными воплями о необходимости подкреплений.

Человек, первым ворвавшийся со своими бойцами под градом пуль в Геок-Тепе, даже если бы растерял слегка лихость молодости, действовал бы поскобелевски сам и, конечно, пестовал бы и ценил именно таких офицеров и генералов, видел бы в них молодого себя.

Стоит еще вспомнить об уникальном марш-броске через пустыню, совершенном Куропаткиным перед Геок-Тепе. Вот что рассказывает об этом Александр Верещагин, участник взятия Геок-Тепе, младший брат нашего знаменитого художника, погибшего вместе с адмиралом Макаровым при взрыве «Петропавловска»[331].

1.3. Геок-Тепе

«15-го декабря, часа в два пополудни, мы все обедали в общем шатре с генералом, как вдруг к нам входит своей развалистой походкой, разминаясь от продолжительной верховой езды, полковник Куропаткин, в длинном черном сюртуке.

— А! Алексей Николаевич, друг мой! — восклицает Скобелев и обнимается с ним.

Затем Куропаткин обходит всех сидящих за столом, здоровается, знакомится; заметив меня, тоже приятельски обнимается и восклицает: “А, старый товарищ, здравствуйте!”

Я очень обрадовался Куропаткину. Мы с ним не видались ровно четыре года и вдруг опять встречаемся в походе.

С тех пор как я с ним не видался, он, на мой взгляд, сильно поправился, пополнел и сделался молодцеватее.

Куропаткин привел из Туркестана от генерала Кауфмана отряд в тысячу человек на подмогу Скобелеву.

Всего от Аму-Дарьи до Ахал-Текинского оазиса Туркестанским отрядом было сделано 900 верст, в том числе 500 верст по песчаной и каменистой пустыне, безводной до такой степени, что 900 верблюдов отряда за весь этот путь были напоены два раза: на колодцах Ортакуй и колодцах Игды. Средняя величина 14-ти переходов по пустыне была по 36-ти верст каждый. Шли днем и ночью. Больных за весь путь оказалось два человека, которых и сдали в Бамийский госпиталь. Остальные совершенно свежими пришли в Самурское.

Встречая Туркестанский отряд, Скобелев от души хвалил их за бодрый, молодецкий вид и щеголеватость, судя по которым трудно верилось, что отряд прошел до Самурского почти 900 верст форсированным маршем.

После обеда все отправились встречать туркестанский отряд. Всего больше понравились мне уральские казаки. Где только Куропаткин подобрал таких: молодец к молодцу, росту высокого, все с черными бородами, в больших мохнатых черных шапках. Одним словом — внушительный народ. Когда мне привелось потом расставлять их на ночные посты, то как-то совестно становилось делать им наставление: как надо держаться на посту, куда смотреть, откуда ждать нападения, где опаснее. Уральцы казались такими опытными, бывалыми, что могли любого офицера сами научить, как сидеть в секрете».

Отряд полковника Куропаткина первым выступил и к Геок-Тепе.

«20-го декабря утро было отличное. Я, генерал Анненков и почти весь гарнизон Самурского укрепления стоим на передней глиняной стенке и смотрим, как все наши войска — с лишком пять тысяч человек, разделенные впереди охотничьей кале на три колонны, направляются к Геок-Тепе.

Первая колонна полковника Куропаткина, 1600 человек и 10 орудий, уже идет по знакомой дорожке к Янги-кале, правой стороной оазиса возле гор. Ее едва видно, и она вскоре скрывается за холмом».

Полковник Куропаткин понимал толк в форсированных переходах! А вот он уже при штурме Геок-Тепе:

«Крепость Геок-Тепе представляла неправильный четырехугольник. Ее стены были 300-500 метров в длину, с множеством выходов. Толщина стен — около 5-10 метров в основании, а ширина коридора на гребне между стенами — около 6 метров. Внутри крепости, по разным данным, сосредоточивались 25-40 тыс. защитников, в том числе 7-10 тыс. конных.

…В 7 утра подполковник Гайдаров повел наступление на западную часть крепости, стараясь отвлечь на себя внимание ее защитников.

Спустя несколько часов у крепости раздался оглушительный удар. Это взорвалась мина. В результате образовался 30-метровый пролом в стене. Туда бросилась колонна полковника Куропаткина. Другие подразделения тоже устремились в крепость, не давая опомниться ее защитникам.

Скобелев, едва только начался штурм, встал с кресла и наблюдал за разгоравшимся с каждой минутой сражением.

Около Геок-Тепе был сплошной ад…»

И именно Куропаткину доверил Белый генерал занятие Ашхабада.

«Падение Геок-Тепе предрешило занятие всего Ахал-Текинского оазиса. 18 (30) января 1881 года русский отряд во главе с полковником А.Н. Куропаткиным вступил в Асхабад (Ашхабад) и Анау.

В тот же день “почетные люди” прислали Скобелеву письмо: “Да будет известно всем сардарам и генералам Белого Царя, что текинские жители, не имея понятия о своей слабости, оказывали сопротивление против воли могущественного Белого Царя, за что подвергнуты наказанию”.

Экспедиция обошлась в 13 млн. рублей и была закончена в 9 месяцев вместо предполагаемых двух лет!

Милютин отметил, что овладение Геок-Тепе: “несомненно, поправит наше положение не только в Закаспийском крае, но и в целой Азии”.

Это было тем более важно, что на сей раз в роли неудачников оказались английские захватчики, потерпевшие ряд поражений в Афганистане и Южной Африке»{467}.

За эту кампанию А.Н. Куропаткин совершенно заслуженно был награжден орденом Святого Георгия 3-й степени, поскольку 4-я степень у него уже была за турецкую войну.

Причем Скобелев, сам получивший Георгия 2-й степени, не дожидаясь присылки знаков ордена из Петербурга, послал Куропаткину свой орден Георгия 3-й степени. В записке Куропаткину Михаил Дмитриевич писал:

«Счастлив несказанно, переправляя Вам и подполковнику Гайдарову знаки отличия ордена Св. Георгия 3-й степени.

Вам посылаю крест, который носил от второго Андижана во всех делах и сражениях до штурма 12 января включительно. Да послужит этот крест выражением в лучшем смысле этого слова той сердечной боевой связи, которая создалась между Вами и мною.

Гайдарову передайте мою радость и глубокое уважение к его столь доблестной службе с начала экспедиции. Ваш искренно ценящий боевой товарищ и друг»{468}.

Храбрость и решительность. Солдатская и полководческая

Мы видим здесь блестящие образцы храбрости и решительности со стороны Куропаткина. Не только солдатского образца, но в определенной мере и полководческого. Недаром и орденом он был награжден уже полководческим — Святым Георгием 3-й степени.

Но Куропаткин образца 1904-1905 годов ничем не напоминает решительного и мужественного полковника 1882 года. И действует он совершенно наоборот. Два абсолютно разных человека. А ведь во время штурма Геок-Тепе он был отнюдь не мальчик. 33 года. Как принято говорить — возраст Иисуса Христа. Полностью сложившийся характер. Тем паче не в пансионах рос, а под стенами Плевны и того же Геок-Тепе.

И, конечно, сложившихся в боях черт характера в Маньчжурии он растерять не мог. Но, неуклонно следуя выбранной им линии поведения, он гениально выдает ее за нерешительность и кабинетную осмотрительность. Поистине нужно быть незаурядным человеком и военачальником для того, чтобы создать в глазах подчиненных иллюзию собственной нерешительности и распространить ее, как чуму, уже на их поведение.

При этом почти не замечалось, как неуклонно он убирал тех, кто мог выступить против его линии и попытаться выиграть войну. Как сразу после блестящих действий под Сандепу генерала Штакельберга Куропаткин убирает его, сильно выросшего после Вафангоу{469}. Как нейтрализует опасного ему генерала Гриппенберга, который, похоже, начал выигрывать уже почти проигранную им войну. Как мертвящее влияние Куропаткина замораживает наши превосходящие врага силы на Сыпингайских позициях, когда любое удачное наступление поломало бы позорный Портсмутский мир и погасило бы революцию.

Правда, Куропаткин был несвободен от трафарета и повторно применял удачные, с его точки зрения, решения встающих перед ним задач, что мы видели на примерах Тюренчена, Киньчжоу и Вафангоу.

Однако все равно это были произведения искусства, воинского искусства — пусть со знаком «минус» для России, — и как хороший художник не может не выставить на показ свои работы, так и Куропаткин не удержался, чтобы не намекнуть в своих показаниях на суде о сдаче Порт-Артура, о делах рук своих, отметив сходство боев под Тюренченом и Киньчжоу.