Волшебный корабль - Робин Хобб

— Жизнь за жизнь, — медленно выговорил Уинтроу. Говоря так, он вполне сознавал, что предлагаемое им вполне может оказаться за пределами его возможностей. — Я обучался целительству, — продолжал Уинтроу, — ибо некогда согласно обету я был отдан в святое служение Са. — И он посмотрел вниз, на больную ногу пирата. — Тебе нужны мои умения и мое знание. Ты сам это знаешь. И я сохраню твою жизнь, если ты позволишь жить моему отцу.

— Судя по всему, — презрительно отозвался пират, — ты намерен откромсать от моей ноги еще кусок?

Уинтроу поднял глаза и прямо выдержал его взгляд.

— Ты сам уже понял, что это должно быть сделано. И теперь попросту дожидаешься, пока мука, причиняемая разложением, достигнет предела, чтобы боль от отнятия ноги показалась тебе облегчением. — И вновь покосился на бесформенный обрубок: — Ты промедлил уже слишком долго… почти. Но тем не менее я готов заключить с тобой сделку — и все сделать. Твоя жизнь — за жизнь моего отца!

Кеннит пошатнулся, и Уинтроу поймал себя на том, что помогает ему удержать равновесие. Кругом них неподвижно стояли люди, замершие в напряженном ожидании. «Расписные» прижали Кайла Хэвена к самым поручням, так, чтобы он мог во всех подробностях рассмотреть змея, нетерпеливо крутившегося под бортом.

— Скверная сделка, — заметил Кеннит слабеющим голосом. — Ты должен поднять ставки. Жизнь твоего отца — и твоя. — И он болезненно усмехнулся: — Чтобы, если я перехитрю тебя и все же помру, никто из вас в выигрыше не остался.

— Странные у тебя понятия о том, что значит перехитрить, — сказал Уинтроу.

— А ты, — вдруг сказала Проказница, обращаясь к Кенниту, — можешь в таком случае включить в свою ставку всю вашу команду. Потому что, если ты у меня отнимешь Уинтроу, я всех вас в морской воде упокою! — И добавила, помолчав: — И больше я ничего вам не предложу!

— Высокие ставки… — заметил Уинтроу негромко. — Как бы то ни было, я приму их, если примешь ты.

— Я вынужден держаться за тебя, а значит, рукопожатие отменяется, — заметил пират. Его тон оставался по-прежнему спокойным и даже полным очарования, но Уинтроу отлично видел: силы капитана быстро шли на убыль. Вот он чуть улыбнулся: — Надеюсь, ты не собираешься от меня требовать, чтобы я вернул тебе твой корабль, если поправлюсь?

Настал черед Уинтроу медленно покачать головой. И улыбнуться такой же едва заметной улыбкой.

— Ты все равно не властен забрать ее у меня… Как и я не властен отдать ее кому бы то ни было, тебе в том числе. Я думаю, ты сам это поймешь. Со временем… Пока же для заключения сделки мне требуется твое слово. А также слово твоего старпома и женщины, — добавил он подумав. И сказал еще, пристально глядя именно на женщину: — Если же рабы, присутствующие на борту, причинят моему отцу какое-либо зло, договор будет сразу расторгнут…

— На борту этого корабля нет рабов! — торжественно заявил Са'Адар.

Уинтроу пропустил его слова мимо ушей. И ждал, пока женщина не ответила ему медленным кивком.

— Если ты заручился словом моего капитана, то, стало быть, вот тебе и мое, — буркнул Соркор.

— Ну и отлично, — объявил Уинтроу. Повернул голову и обратился прямо к Са'Адару. — Все с дороги! Надо проводить пиратского капитана в бывшую каюту моего отца и уложить там в постель. А мой отец пусть пойдет в каюту Гентри и там отдохнет. Его ребрами я займусь позже.

Глаза Са'Адара сузились… Что творилось в эти мгновения у него в голове, Уинтроу не взялся бы сказать. Ясно было только одно: этот человек ни с чьим словом считаться не пожелает. Даже с тем, которое сам даст. Надо будет держать ухо востро…

Рабы подались в стороны, освобождая проход на корму. Одни сдвинулись неохотно, другие бесстрастно. Кое-кто смотрел на Уинтроу и, похоже, припоминал мальчугана с ведерком воды и влажной, прохладной тряпицей. Уинтроу проводил глазами отца, которого повели в каюту покойного Гентри. Кайл Хэвен не оглянулся на сына и ни слова ему не сказал.

Уинтроу решил для пробы испытать, сколь далеко простиралась его власть. Он посмотрел на «расписных», стоявших подле Са'Адара.

— У нас на палубах беспорядок, — заметил он негромко. — Надо убрать канаты и парусину и все хорошенько отмыть. А потом заняться нижними палубами и трюмом. Свободным людям не пристало валяться в грязи!

«Расписные» косились то на Са'Адара, то на него… Вмешался Соркор:

— Не худо бы вам послушать мальчишку, он дело говорит. А если не его, так меня! Главное — это должно быть сделано, причем как можно быстрей. Ну-ка, живо все за работу! — И отвернулся от них к своей собственной команде. «Расписные» один за другим отошли от Са'Адара, занявшись уборкой. Жрец остался стоять, где стоял. — Кори — к штурвалу! Брик — за старшего на палубе! — отдавал распоряжения Соркор. — Поднимете якорь и поставите паруса, как только «Мариетта» двинется с места! Идем назад, в Бычье устье! Живей, ребята, живей! Покажите им, как настоящие матросы работают! — Старпом окинул глазами медленно разбредавшихся «расписных» и заметил жреца: тот все так же стоял на месте, сложив руки на груди. — А ты что к палубе присох? Работы на всех хватит! Ждешь, пока Брик тебя носом во что-нибудь ткнет?

Ему понадобилось два шага, чтобы оказаться рядом с Уинтроу. Мальчик больше не угрожал его капитану — он его просто поддерживал. Могучий старпом поднял Кеннита на руки с такой осторожностью, словно спящего ребенка потревожить боялся. И улыбнулся Уинтроу, показав больше зубов, чем ощерившийся бульдог:

— Ты наложил руки на капитана — и ухитрился остаться в живых. Знай, второго раза не будет!

— Нет. Надеюсь, мне не понадобится, — ответил Уинтроу. Правду сказать, в животе у него было холодно, но не из-за оскала Соркора, а из-за черных глаз женщины, неотрывно устремленных ему в спину.

— Я тебя в каюту отнесу, кэп? — предложил Соркор.

— Только после того, как меня представят кораблю, — возразил Кеннит. Он заставил Соркора поставить его на палубу и… принялся охорашиваться, разглаживая кружево на рубашке…

Уинтроу невольно улыбнулся:

— Я рад буду представить тебя Проказнице, капитан.

Однако сердце у него упало, когда он увидел, как медленно и осторожно, с каким мучительным трудом тот пробирался на бак. Этого человека поистине поддерживали только самолюбие и железная воля. Если то или другое изменит ему — он обречен. Если он сдастся, лучшие врачи мира уже не смогут его спасти. Но доколе он намеревался жить, у Уинтроу в его целительских трудах имелся могущественный союзник.

Трап, что вел на бак, явился для капитана препятствием почти неодолимым… Соркор как мог старался и поддержать Кеннита, и достоинство его притом соблюсти. Этта же, опередившая всех, свирепо повернулась к пялившимся рабам.

— Вам что, делать больше нечего, кроме как глазеть? — спросила она зло. И обратилась к Брику: — Там, внизу, в трюмах, наверняка есть больные. Пусть те, кому нечего делать, помогут выносить их на воздух…

Кеннит выбрался наконец на носовую палубу. Этта попыталась поддержать его под руку, но он лишь отмахнулся. Когда наверх взобрался Уинтроу, Кеннит, опираясь на костыль, дошел уже почти до форштевня.

Проказница оглянулась на него через плечо… Смерила его взглядом зеленых глаз. И негромко, сдержанно приветствовала:

— Капитан Кеннит.

— Госпожа моя Проказница, — ответил он. И отвесил поклон. Не столь низкий, как подобало бы здоровому человеку, но уж всяко это был не просто кивок. Выпрямившись же, он начал смотреть на нее не менее пристально, чем она — на него. Уинтроу стало немного не по себе, ибо ноздри капитана раздувались, а в восхищенной улыбке была-таки изрядная доля алчности. Так или иначе, его неприкрытый восторг не оставил Проказницу безучастной. Разволновавшись, она очень девическим жестом поднесла руки к груди. Улыбка Кеннита только сделалась шире. Глаза Проказницы округлились, но на устах появилась ответная улыбка. Она просто не смогла ее удержать.

Она первой нарушила молчание.

— Ума не приложу, чего ты от меня хочешь, — сказала она. — Зачем ты пытался присвоить меня именно таким образом?

Кеннит сделал еще шаг вперед.

— Ах, моя повелительница ветра и волн, стремительная и прекрасная! Мое желание таково, что проще и не выдумать. Я желаю сделать тебя своей. А потому мой первый вопрос к тебе: чего бы ты от меня хотела? Что мне сделать, дабы завоевать тебя?

— Ну, я не… Никто еще никогда… — Она замялась, смутившись, и повернулась к Уинтроу: — Я принадлежу Уинтроу, а Уинтроу принадлежит мне. И нам обоим с ним пришлось убедиться, что этого ничто не в силах переменить. И уж конечно, ты не сможешь встать между нами.

— Так говорит всякая девушка, любящая своего брата. Но потом является возлюбленный и похищает ее сердце.