Похититель жизней - Хенди Барб

Домин бережно снял футляр и, развернув свиток на столе, нетерпеливо наклонился над ним:

— Это есть копия с ори… оригинал, которая находить после наше отплытие и хранить в главная миссия в Колм Ситт. На оригинал нет время… дата. Там снимать копия и один копия посылать мне, чтобы… чтобы…

— Определить подлинность, — тихонько подсказала Винн.

— По-длин-ность, да… — повторил Тилсвит без особой уверенности и оглянулся на помощницу — та одобрительно кивнула. — Великая Война есть моя… мой конек. Я думать, это, — он указал на развернутую перед их глазами часть свитка, — написать солдат… до бой или после бой.

Чейн изумленно взглянул на него.

— По-моему, — сказал он, — это в высшей степени невероятно. Пергамент, даже наилучшего качества, вряд ли сохранился бы в целости за пятьсот с лишним лет, а я сомневаюсь, чтобы у солдата на войне оказался под рукой качественный пергамент. Если, конечно, оригинал происходит именно из тех времен.

Тилсвит слушал его внимательно, стараясь не упустить ни слова. Помолчав, он согласно кивнул.

— По заметкам… отметкам здесь и здесь, — домин указал пальцем на ряды точек между буквами и словами незнакомого языка, — оригинал не есть целый, но хорошее… лучше, чем другой старый текст. Гляди.

Он медленно развернул пергамент целиком, вновь и вновь показывая на ряды точек, тут и там разрывавшие куски текста.

— Точки — где писец не мочь… не мог прочитать. Сколько точки — столько буква и слово в оригинал. Часть текста нет, но много уцелеть… больше, чем может в такой старый запись. Загадка — как это получиться.

— Тебе знаком этот язык? — спросила Винн, наклоняясь над плечом Чейна.

— Нет, — ответил он. Буквы на пергаменте походили скорее на крохотные рисунки, а сам текст был написан столбцами. Чейну уже доводилось два-три раза видеть такие пиктографические тексты, и всякий раз они относились к одному и тому же источнику. — Похоже на какую-то разновидность древнего суманского.

— Отлично! — кивнул Тилсвит и указал на короткую строчку, состоящую всего из двух значков. — Это есть имя женщина. Остальное мочь… может быть жизнь в солдатский лагерь… еда, обед. — Палец домина опустился ниже, к первому столбцу, где не было ни единого пропуска, но читал он при этом справа налево. — Интересно… солдат, обычная солдат писать письмо домой.

— Но с какой стати он писал на свитке, вместо того чтобы взять простой лист пергамента? — задумчиво проговорила Винн. — Опять-таки, отдельный листок было бы проще доставить адресату.

Она наклонилась, чтобы всмотреться в текст, и коса ее, соскользнув со спины, упала на плечо Чейна. Винн этого как будто и не заметила.

Тот же вопрос приходил в голову и Чейну, но и он, подобно Винн, не мог найти этому мало-мальски разумного объяснения. Поистине, неуемное любопытство ученых Хранителей было заразительно. Мимоходом Чейну подумалось, что Торет и Сапфира взглядом бы не удостоили этакую непрактичную штуковину — пятисотлетний дневник безымянного солдата, сгинувшего на мифической войне. Впрочем, не такой уж, похоже, и мифической была она, эта война…

— Что же все-таки наводит вас на мысль, что эти записи сделаны во время Великой Войны? — спросил он вслух.

— Вот здесь, — указала Винн на столбцы ниже, — есть упоминание об армиях «голоса в ночи», незримого предводителя или же вдохновителя врагов. Здесь автор дневника сообщает о том, что он находился в К'мале, местности у юго-восточных отрогов гор, которые окружают громадную пустыню на севере Суманской империи. Много лет тому назад были найдены свидетельства, что именно в этих местах в начале той эпохи, которую мы зовем Забытыми годами, велись невиданные по своему размаху сражения. Нам почти ничего не известно об истории этой войны и о тех годах, которые ей предшествовали.

— Символы быть очень важный, — добавил Тилсвит, — но они говорить мало о том, что мы не знать. Одна только теория. Мир был больше… — он опять замялся, и Винн шепнула ему на ухо нужное слово, — развитый, до войны — больше, чем сейчас. Много знания пропасть… очень много. Потому мы создать наша Гильдия… хранить знание, никогда больше не потерять.

Домин Тилсвит страстно увлекался историей, однако главной его страстью была Великая Война, которая охватила некогда весь мир, — во всяком случае, так утверждали предания. Тилсвит как-то рассказал Чейну, что у него на родине мудрецы до сих пор еще спорят о том, была ли эта война на самом деле. И еще домин неизменно проявлял жгучий интерес к любому упоминанию так называемого «голоса в ночи».

Крайне мало подробностей было известно об этом предполагаемом предводителе и вдохновителе диких орд, которые в незапамятные времена прокатились по родному континенту Хранителей и иным частям света. Это существо называли разными именами — в зависимости от того, к какой нации принадлежал источник сведений, — однако во всяком названии обязательно упоминался «голос в ночи». Еще реже встречались описания внешности существа, притом настолько смутные и разноречивые, что невозможно было отличить сухие факты от подстегнутой ужасом фантазии. Тилсвит подозревал, что на самом деле считанные люди той эпохи видели когда-либо это загадочное существо собственными глазами. Повторялись во всех рассказах только три детали: оно было явно мужского пола, громадных размеров и непроглядно черного цвета. Одни рассказы изображали его химерой, другие — ящером, третьи (их было меньше всего) — человекоподобной тварью. Постичь его истинную природу было невозможно, точно так же, как невозможно было понять, почему существо это много лет, если не сказать — десятилетий, вело войну на уничтожение против всех разумных существ, которые не подчинялись его власти. Те же, кого оно привлекло на свою сторону, стремились только к одному — зверски убивать все живое, что попадалось на их пути.

Существовали отчасти обоснованные предположения, что война началась в гигантской пустыне на севере Суманской империи, далеко на юге от тех мест, где было основано королевство Малурна. Неизвестно, каким образом, но таинственный «голос» был в одну ночь побежден — согласно иным источникам, уничтожен — и исчез бесследно. Отрывочные сведения о тех временах, что последовали за этим событием, отмечали полное падение цивилизации. Континент, на котором развернулась война, населяли теперь варварские кланы, воевавшие друг с другом за скудную пищу и клочки незагрязненной земли.

До того как Чейн стал одним из Детей Ночи, он мало интересовался историей. По правде говоря, он и фехтование и языки изучал только потому, что так пристало сыну аристократа. Единственной его страстью, к вящему гневу отца, была магия, да и в этом искусстве он достиг лишь того, что научился вызывать духов воздуха, пыльных демонов, которые устраивали в родительском поместье невероятный кавардак. Оглядываясь назад, Чейн с презрением думал о прежнем себе — жалком снобе, которому предстояло в свой срок сойти в могилу и удобрить почву семейного кладбища. Зато теперь…

Теперь он бессмертен. Нет сомнения, что в прошлом можно отыскать немало такого, что еще пригодится в его безграничном будущем. Чейн стремился узнать и постичь все.

Винн украдкой наблюдала за тем, как жадно Чейн пожирает глазами копию древнего свитка. Краем глаза он перехватил ее теплую затаенную улыбку. Лицо у нее было такое славное, милое — точеные черты, карие, искрящиеся умом глаза. Из нее вышла бы превосходная аристократка.

Он чувствовал, как под нежной оливково-смуглой кожей бьется ее живая, теплая кровь.

Помимо воли все ощущения Чейна обострились, ему казалось, что его щеку ласкает тепло самой жизни, источаемое хрупким девическим телом.

Чейн поспешно сосредоточился, подавив волну голода, уже подкатившую к горлу. Общение с умными собеседниками было для его духа так же важно и необходимо, как чужая кровь и жизнь — для его бессмертного тела. Кровь можно отыскать где угодно, а общество таких, как Винн, для него бесценно.

И он снова погрузился в изучение древнего пергамента.