Камбрия — навсегда! - Коваленко Эдуардович

И всё-таки одной линии укреплений камбрийцам казалось мало. Здесь Немайн пришлось выдержать битву с Ивором, который заявил, что леди-хранительнице республики положено больше рвов и валов, чем какой-то захудалой королеве — а те, бывало, и по девять колец друг за другом насыпали. Но его удалось утешить тем, что ни одно валлийское королевство не строило крепостных башен — у кого были, обходились римскими. А башен пришлось заложить аж три. Хотя сначала Немайн хотела отделаться одним донжоном на вершине холма. Но — запас воды нужно было укрепить, а жить в водонапорной башне — врагу не пожелаешь. Сыровато!

Где две башни — там и три. Число правильное, а главное — две любые могут простреливать всё пространство перед оставшейся. Две такой защиты не обеспечат, да и прикрытый частоколом дворик — тоже. А четыре — дорого. Продумали использование — и у каждой из башен оказались своя форма и характер. Одна — технологическая, водонапорная. Заодно часы и маяк. Вторая — жилая, а заодно оружейная и складская. Третья — именно что третья. Пониже, потолще… Для важных людей и гостей, которых не пустишь в свой дом, а под рукой иметь желательно — добровольных и не совсем.

Жильё себе Немайн решила отвести наверху. Ей побегать немного казалось необидно, да и несложно — без одышки-то. Зато Анна, увидев на плане помещения для учеников, грустно завздыхала. Что поделать — даже молоденькой этаж за этажом ножками наворачивать утомительно, а Анна, как ни храбрилась, девочкой заново не стала.

— Приступ лености? Хорошо, — Немайн, как всегда, всё ставит вверх тормашками. — Повод для урока. Ты ведь ничего не имеешь против вершины, только ходить не хочешь, так? Так скажи мне — а что делают люди, когда идти не хотят или не могут?

— Едут…

Подъёмник придумали быстро. Кто будет крутить барабаны, и спрашивать не стоило. Не люди же! Но выяснилось: запрячь трудолюбивую (хоть и халтурящую при стирке, как плохая служанка) речку Туи в нижнем течении трудно и нельзя. Трудно — как любую равнинную реку в устье. Вот так, навскидку, Немайн могла предложить только медленное колесо восточного типа. Клирик ещё застал их работающими на Евфрате и Тигре. Несложные в изготовлении, но маломощные, они годились для подачи воды в оросительные системы — и только. Проблема была в том, что ради подъёма воды на метр-полтора эти колёса нужно заглубить на два-три. А этого позволить себе нельзя. Глубин таких на реке нет. А те, что были, поменьше, называются фарватером — по ним корабли ходят.

Потому Немайн пришлось применить ветер, а чтоб не ждать у моря — и правда у моря! — погоды, озаботиться аккумуляторами. Водяными. Вокруг стройки начали подниматься деревянные башни ветряков.

Вот теперь город и потребовал крови! В тот день всё пошло наперекосяк с самого утра, и в попытке исправить хоть что-то Немайн пришлось немало посуетиться. В результате к полуденному отдыху и сама сида, и обе ученицы чуть дышали.

А ведь ещё прошлым вечером ничего не предвещало неприятностей. Работы закончились с наступлением темноты, сида Немайн сидела с ученицами у окна единственного на весь рабочий посёлок дома с окнами и дощатым полом. Эту хоромину, которую сида воспринимала как времянку, построили ради её сына: тащить свою радость в дом с земляным полом Немайн наотрез отказалась. Теперь она хотя бы не слишком беспокоилась за живой свёрток, что сладко сопел на коленях. Сытый. Отчасти — её молоком. Только-только появилось, но маленький уже сосёт, а не просто пытается. Радость! Хотя — ему пока не хватает. И боль не собирается никуда уходить. Так что, покормив сама, Немайн передает сына кормилице — для дальнейшей заправки. А сама бежит навстречу очередной неотложности. Но вечер выдался спокойный, так что сида и запахиваться не стала — достала зеркальце, принялась изучать груди. Во-первых, потому, что надо, а во-вторых…

— Красивые. Уже. А раз так болят, значит, ещё растут. Уж следующих, Нарин, тебе не отдам.

И шутливо погрозила кормилице пальцем.

— Как скажешь, леди сида, — согласилась та. Другие дети Владычицы, что рождённые, что усыновлённые, Нарин волновали слабо. А этот — он всё-таки немножечко её. Сама носила, сама рожала, сама подарила холмовой, надеясь спасти от смерти. И выкормила тоже сама. Пусть сидовского молока сын попробовал — так ему Немайн матерью звать! Вот только… — Леди Немайн, а ты меня не прогонишь? Когда сама кормить будешь?

— Не прогоню. Не будешь кормилицей — будешь нянькой. У тебя хорошо получается.

Нарин заулыбалась. Знала — похвала заслужена. Нянька из неё хорошая. Получше, чем из самой сиды. Та в смысле ухода за детьми оказалась особой настолько серой, что оставалось только диву даваться! Хотя, чего ещё ждать от богини-девственницы?

Немайн принялась зашнуровываться. Серое платье на груди сходилось уже с трудом. Пора отдавать Сиан. Вшить вставку в это чудо портновского искусства Немайн не решалась. И хотя младшей старшей сестре оно пока длинновато — пусть порадуется. Убрать подол не лиф перешивать — дело простое и недолгое. Эйре на полчаса работы. Вот и ещё одна вещь Клирика ушла. Ещё одно подтверждение, что она — сида Немайн, а не человек, яркая память которого осталась у неё в голове. Как же хорошо — быть собой! Захотелось петь. Воровато покрутила ушами, повертела головой. Люди кругом. Даже если тихонечко запеть, под нос — услышат. И как дотерпеть до вечера?

Первым деянием по прибытии ко Кричащему холму стала топографическая съёмка местности. Выглядело это крайне благочестиво: один человек держит простой крест, другой его рассматривает через приспособление, также оснащённое крестом, но кельтским, вписанным в окружность. Затем топографы были приданы землекопам — следить, чтобы уклон «мощёных рвов», будущей канализации, был не меньше допустимого. Чтобы дрянь не задерживалась, а стекала в море. По этой же причине за качеством работы над формированием будущих коллекторов сида следила пристальнее, чем римский инженер за новой дорогой — а римские дороги пережили века.

Камень взяли из пещеры Гвина и с вершины холма. Ледниковые глыбы раскалили огнём, охладили уксусом. Вышло дымно, вонюче, и совсем не так благочестиво, как топографическая съёмка — но знакомо. Потрескавшийся камень раскалывали, поливая деревянные клинья водой. Те разбухали и разрывали валуны. А дальше в ход шли уже молоты и зубила. Камни требовалось точно подогнать друг к другу.

А там дошло и до башен. Которые начали расти на глазах. Всё шло хорошо — до этого самого утра! Началось, едва заря затеплилась. Сидовское засветло. Когда Немайн выбралась из комнаты со спящими близ дверей ученицами — умываться. Плотно сжав веки и размазывая по лицу пахнущее ивовыми почками мыло, сида ещё успела подумать, что в погоне за новизной человек вечно повторяет прошлое: двадцать первый век с его моющими жидкостями оставил твёрдому мылу очень узкую нишу — а ведь некогда оно было самым распространённым. Вот только в седьмом веке до него не додумались. А потому снабдили чистоплотную сиду бочонком жидкой дряни, весьма ощутимо пованивающей рыбой. Потому как римская манера отчищать грязь маслом и пемзой ей пришлась решительно не по душе. При этом мыло у римлян было! И твёрдое. При римлянах это были такие твёрдые лепешки, которые римлянки-брюнетки пытались использовать для осветления волос. А хитрые британки, в том не нуждающиеся, нашли, что мыло меньше сушит кожу, чем сода, которой пользовались до того. А ещё его оказалось удобно использовать при стирке в устроенной Кейром машине! Только предпочли жидкое. Настолько, что секрет твёрдого утеряли.