Прах человеческий - Кристофер Руоккио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И конечно, Каффу. А одного Каффу вполне достаточно.
Я уже мог представить, как расползутся слухи.
«Слышали, он вернулся!» – скажет перебравший с выпивкой смотритель.
«Ночью в старом аббатстве горел свет!» – сообщит бдительная домохозяйка мужу-клерку.
«В дьявольском-то поместье? Неужели он вернулся?» – спросит пьяница бармена.
История помчится дальше, разойдется по всему Фонсу и окрестным деревням, как лесной пожар.
«Дьявол? Полусмертный?»
«Он разве не умер?»
От этих мыслей я едва не улыбнулся – даже в зеркале. Я стянул скатерть со столика и улыбнулся по-настоящему, увидев то, что пролежало здесь нетронутым почти сто десять лет. На том же самом месте, где я и надеялся.
Филактерия Валки.
Серебряный полумесяц с выгравированными буквами В и О лежал в умывальнике. Должно быть, случайно соскользнул с цепочки, на которой висел вместе со скорлупой Тихого, и остался здесь, пока Анжу со слугами собирали наш багаж перед поездкой на Падмурак. Филактерия выглядела обычной крошечной безделушкой, и слуги, вероятно, не стали трогать ее, не зная, для чего она.
Я зажмурился и крепко сжал драгоценный кулон в ладони.
Небрежность слуг почти наверняка спасла филактерию. На Дхаран-Туне ее бы отобрали, как мои кольца и скорлупу Тихого – которая лишь по прихоти судьбы вернулась ко мне.
– Валка! – срывающимся голосом крикнул я. – Валка! Я ее нашел!
Я шагнул к ванной, выставив филактерию перед собой, чтобы Валка увидела.
– Она была здесь! В умывальнике!
Вытаращив золотые глаза, Валка поспешила ко мне. Другая филактерия, содержащая мою кристаллизованную кровь, висела на цепочке между ее бледными грудями. Пока я осматривался в спальне, Валка уже успела наполовину раздеться и напустить пара в мраморную ванну. В воздухе витал знакомый аромат сандала и благовоний.
– Я думал, что потерял ее… – с облегчением пробормотал я.
Она поцеловала меня и отступила на шаг.
– А я не сомневалась, что она здесь. – Валка сложила мои пальцы на кулоне-полумесяце. – Повесь ее на цепочку и раздевайся.
Я проснулся от ломоты в конечностях, которые еще не отошли после фуги. Валка спала без одежды, свернувшись калачиком. Бледное солнце светило сквозь большие круглые окна и стеклянную дверь балкона с видом на английский садик. Где-то внизу пел жаворонок, нежный глашатай утра. После стольких лет тишины на Дхаран-Туне и «Ашкелоне», после десяти лет на Колхиде, где слышен был только резкий галдеж чаек, сейчас красивая певучая мелодия жаворонка была как журчание родника посреди ледяной пустыни.
Татуированная рука Валки лежала на моей груди, и я решил не вставать, осторожно водя пальцем по аккуратным завиткам, обозначавшим положение Валки в клане Ондерра. Ее сайлаш, как называли это в далеком Тавросе. Просыпаясь рядом с Валкой уже много лет, я досконально изучил рисунок, но он был настолько сложен, что мне всякий раз казалось, будто я нахожу в нем новые элементы. Мне не хотелось тревожить Валку, и я остался лежать, слушая жаворонка и глядя, как солнечные лучи все сильнее освещают пыльную комнату… пока Валка наконец не шевельнулась и не выпустила меня из объятий.
Тихо подождав еще чуть-чуть, я поднялся и оделся.
Старой Анжу давно не было в живых, погреба и холодильники стояли пустыми. Солдатам Оливы было поручено отправиться на рынок Фонса или другой деревни, чтобы пополнить запасы продовольствия в старом доме, а заодно найти повара и пару слуг. Это нужно было сделать в ближайшие недели. Я не знал, сколько мы пробудем в поместье Маддало. Месяца три? Год? Или, как в прошлый раз… семьдесят?
День расцветал, как фиалка, и вскоре ожидалось прибытие людей магнарха. Старика Кароля Венанциана я не ожидал.
Наверняка приедет кто-нибудь из офицеров местного отдела разведки и повторит все вопросы, которые я уже слышал на Колхиде от Дорра. Захочет, чтобы я вновь пересказал все от нападения «либералистов» на мосту Ведатхарада до того момента, когда я сошел с «Ашкелона» и сдался людям Дорра.
Я, разумеется, расскажу все почти без утайки, как рассказывал до этого всем остальным.
Никто не знал, что это я выдал врагу маршрут императорского турне. В этом я намеревался признаться только лично его величеству и никому более – по крайней мере, так я думал про себя утром в саду, нежась в бледных рассветных лучах.
Я довольно долго простоял у пруда с рыбками, наблюдая за золотистыми тенями карпов, медленно и беззаботно проплывавших туда-сюда. Я вспоминал плеск чужеземных рыб в водоеме в моей пещерной камере, пока не раздался громкий гул и кипарисы не пригнулись от сильного ветра. Подняв голову, я увидел, как над куполами и островерхими крышами виллы Маддало пролетел черный флаер. Я проследил за ним взглядом, не сходя с места. Широкие крылья сложились, и флаер опустился на лужайку.
– Точно вовремя.
Я не пошел навстречу прибывшим. Вместо этого направился к зеленому металлическому столу, за которым мы с Валкой когда-то ужинали в компании Бассандера Лина. Сел и стал ждать, зная, что меня вскоре позовут.
Так меня и нашли четыре претора в бело-фиолетовой форме гвардии магнарха. Когда они вышли из-за угла дома, гравий захрустел у них под ногами. На них были маски: не черные безликие пластины, как у простых легионеров, а наподобие моей, в виде безмятежных человеческих лиц с невыразительными пустыми глазами.
Их командир, которого выдавал золоченый гребень с фиолетовым плюмажем на шлеме, – резко, как большинство солдат, отдал честь.
– Сэр, прошу вас пройти с нами, – достаточно любезно произнес он.
Их синие плащи трепыхались на ветру, пока я следовал за ними в дом. Мы пересекли темную кухню и по коридору мимо комнат прислуги вышли в приемную, из которой открывался вид на холмы и долину, где расположились деревни. В нескольких милях вдали серебрилась Сананна, а за ней – громады имперских верфей, белые, словно горы на фоне утреннего неба цвета яиц дрозда.
В приемной, к моей досаде, в моем любимом кресле восседал магнарх Кароль Венанциан, некогда мой тюремщик. Я бы предпочел, чтобы он оставался где-нибудь подальше.
– Лорд Марло! – воскликнул Кароль Венанциан.
Вид у него был дряхлый. На моей памяти центаврийский магнарх всегда был стар. Я не знал, какие у него гены, но представители дома Венанциан, будучи долгожителями, отличались довольно короткой бурной молодостью и длительной старостью. Магнарху наверняка было хорошо за шестьсот, может, все семьсот лет, и даже его седые волосы, начавшие редеть, когда я отправился на Падмурак, к моему возвращению почти все выпали. Голый
