Флорентийская голова (сборник) - Владислав Кетат

— Тебе, вообще, куда? — неожиданно нарушил молчание Толик.

— Вообще, в Беляево, — ответил я, — а тебе?

— На Ярославский вокзал.

— А куда дальше?

— Остановка «Сорок седьмой километр». Город Котлогорск.

Услышав знакомое название, я обрадовался.

— Вот это да! А я там до двадцати семи лет жил, на «Военке», рядом с овощным магазином…

— Мне на последнюю электричку бежать надо, — перебил меня Толик, — двадцать три, пятьдесят семь. Ты быстрее ходить можешь?

После его слов я, должно быть, первый раз за вечер посмотрел на часы и с огромным удивлением обнаружил, что уже половина двенадцатого. Мысленно оценив, сколько нам добираться до «Таганской», прибавил шагу. Толя (он был существенно ниже меня) засеменил рядом.

— Тебя дома-то не ждут, что ли? — спросил Толя, когда мы стояли в центре абсолютно пустого вестибюля станции «Таганская — кольцевая».

— Да не особенно, — ответил я и почувствовал в груди тяжесть от сказанного вранья, словно эти мои слова весили, как швейная машинка «Зингер» — дома меня, несомненно, ждали.

— Тогда на, держи. — Толик протянул мне пластиковую коробку, с которой на меня смотрел чёрно-белый А. Кортнев.

Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но от неожиданности не смог произнести ничего кроме:

— Большое тебе, Толя, спасибо.

Толя посмотрел на меня с недоверием.

— Если не уверен, не бери.

На секунду я задумался: «Почему это он так интересовался, ждут ли меня дома? Может, я проболтался ему про „Несчастный случай“ по пьяни и добросовестно забыл об этом? Или это всё просто дурацкое совпадение?»

В любом случае, диск был у меня в руках, оставалось только принять окончательное решение. Мне вспомнились мои метания «купить — не купить» у палатки на «Китай-городе»; мысленно пометавшись ещё чуть-чуть, я всё же убрал диск в карман пальто. Толя еле заметно улыбнулся. Я улыбнулся ему в ответ.

С правой стороны вестибюля послышался нарастающий гул.

— Это мой, — покрутив головой, сказал Толик, — проводишь?

Я кивнул, и мы пошли к платформе, куда приближался пока ещё невидимый поезд.

Прощание вышло смазанным. Толя, как тогда в «Аисте», крепко сдавил мне руку и, ни слова не говоря, зашёл в вагон.

— Откуда ты узнал, что он мне нужен? — сказал я ему в спину.

Не оборачиваясь, Толя как-то неопределённо повёл в воздухе рукой. Грохнули двери, и поезд медленно тронулся.

4. Решено, решено, покупаю себе кимоно

После того как шуршание пластикового пакета над ухом выдавило меня из какого-то мрачного урбанистического сна, я, с трудом разлепив глаза, увидел сначала будильник (8.32, 24-е, суббота), затем одевающуюся Алёну и невольно скорчил на своём мятом лице вопросительное выражение.

«А тебе не пофигу?» — читалось в Алёниных карих глазах, когда она, на секунду замерев, застёгивала фиолетовый в жёлтых бабочках лифчик. «Обиделась за вчерашнее», — подумал я и отвернулся к стене.

Сон не вернулся. Я проворочался ещё минут двадцать, после уверенного хлопка входной двери, затем встал и побрёл на кухню.

В холодильнике обнаружился непочатый пакет кефира и двухдневной давности суп, разогревать который мне было лень. Я вскрыл пакет и, периодически прихлёбывая из картонного носика, уставился в окно, на пустую и заваленную снегом улицу Коштоянца, по которой лениво плёлся, чуть заваливающийся на левый бок, «Икарус». Когда «Икарус» исчез из моего поля зрения, я стал наблюдать за одиноким желтожилетником, вяло развозившим лопатой по тротуару серый комкастый снег.

Настроение моё было паршивым. Даже чёткое понимание того, что сегодня только суббота, а завтра ещё целое воскресенье, его не поднимало. И дело было не в похмелье, а в той проклятой безысходности, которая одолевает, когда вот так вот смотришь на пасмурный зимний пейзаж и понимаешь, что ещё одни выходные проведёшь дома, у ящика, или же в компании бутылки и одного (или двух, без разницы) стаканов. Мне стало до того грустно, что я отвернулся от окна и попытался представить, будто сейчас лето, или, в крайнем случае, весна… но ничего не вышло — тусклый, какой только бывает зимой, свет из окна махом смял мою ещё не успевшую как следует сформироваться фантазию. Я опять подошёл к окну и подумал, что в зимнее время выходные вообще можно было бы отменить по той причине, что их просто нечем занять. Зато потом можно было бы гулять всё лето, ну или хотя бы месяца два. Я налил остатки кефира в стакан и вернулся в комнату.

Диск «Несчастного случая» лежал на моём компьютерном столе поверх других, сваленных в неустойчивую кучу. Я осторожно взял его и покрутил в руках. Лысый, чёрно-белый, с чуть приоткрытым ртом Кортнев, теперь нравился мне ещё больше, чем когда я увидел диск в витрине музыкальной палатки. В таком виде он действительно был похож на ведущего программы «Спортлото» образца какого-нибудь восемьдесят второго года; несколько смущал лишь сжатый в его правой руке микрофон — не припомню, чтобы у ведущих «Спортлото» были микрофоны. Я достал из коробки блестящий диск и поставил его в проигрыватель.

Альбом мне скорее понравился, чем нет. Были там очень хорошие вещи, и я прослушал их раза по два — по три, но были и откровенно слабые, слушать которые второй раз не хотелось. А вот чего мне захотелось, так это выйти на воздух. Я и сам не заметил, как случилось это чудо — дурное настроение неизвестно куда-то улетучилось, и почувствовал я себя невероятно бодрым и молодым. Я подмигнул Алексею Анатольевичу, и прицелился в него указательным пальцем, как это делают в американских фильмах, когда хотят показать тому, в кого целятся, своё расположение.

И всё-таки для того, чтобы выйти, мне был нужен весомый повод, поскольку выкатываться на улицу в пасмурный февральский день без особой на то причины, представлялось мне нелогичным; непоследовательным, неестественным казалось это мне.

В поисках повода, я стал прыгать по квартире, то на правой ноге, то на левой, и напевать:

— Наверно вы хотите со мною танцевать… у-уап, шуба-дуба, у-уап шуба-дуба…

Доскакав таким макаром до ванной, я залез под душ…

— …давайте потанцуем, но, чур, не забывать… у-уап, шуба-дуба, у-уап шуба-дуба…

…выпрыгнул из душа и голый, втянув живот, пробежал мимо зеркала на кухню…

— …что к этому моменту во мне уже внутри…

И тут я ощутил самый настоящий мальчишеский голод. Да такой сильный и такой настоящий, что у меня подвело живот и закружилась голова. Я кое-как вытерся, слегка посушил волосы жениным феном и полез в одёжный шкаф. Не знаю зачем, но оделся я, как на работу — в костюм и пальто. Даже побрился перед выходом. Только галстук не стал завязывать.

Повод был найден, и я побежал за продуктами, в смысле, пошёл пешком, чего не делал уже довольно давно. Обычно я каким-нибудь свободным вечером заезжал в какой-нибудь огромный торговый центр за кольцевой автодорогой, и заполнял багажник фирменными пакетами со жратвой и ещё чем-нибудь, на что, поддавшись очередной маркетинговой уловке, падал мой глаз.

Теперь же я и ключей от машины не стал брать, чтобы не вводить себя в искус сеть за руль. Решено пешком — значит, пешком. Вниз я спустился по лестнице, а не на лифте, привычно поздоровался с консьержем, заплатил ему за что-то там сто рублей, осмотрел оставленные на обмен жителями моего подъезда книги и видеокассеты и пошёл через двор, мимо заваленной снегом собственной машины по направлению в местный пантеон греко-римских богов, на улицу Санникова, где на небольшом друг от друга удалении расположились продовольственные магазины «Гермес», «Геркулес», прачечная «Диана» и автосалон «Меркурий».

Я купил всё, что мне было нужно и даже больше, в «Геркулесе». Заняло это у меня, должно быть, минут двадцать — двадцать пять. С оттягивающими руки рыжими пакетами вышел я на невероятно свежий после магазина воздух, ещё раз оглядел «пантеон» и замер.

К тому, что окружающий меня городской ландшафт перманентно меняется, я, как и все остальные москвичи, уже давно привык и больших глаз на это не делал. Стоит не появляться где-нибудь хотя бы месяца два — три, как всё там сорок раз успеет измениться, и останется только говорить: «Посмотрите направо, здесь в прошлом веке был книжный магазин…»

Именно так и случилось: «пантеон» лишился одного из своих богов, а именно Гермеса, вместо которого, если судить по вывеске, был:

«Секонд-хэнд.

Проверенная одежда из Европы и Америки»

Но замер я не потому, что меня так расстроила безвременная кончина «Гермеса» — ничуть не бывало — удивила и несколько шокировала сама возможность существования «секонд-хэнда» в Москве 2009-го года. Честно говоря, я думал, что все они, эти магазины, вымерли на научной основе ещё в жутковатые девяностые, как, скажем, пятидюймовые дискеты и дисководы к ним.