Уходи, но останься... (СИ) - Диана Ярина

— Сто одиннадцать роз, — отвечает Илья. — Прости, я повел сегодня себя, как болван. И ты, разумеется, была права, когда говорила, что есть и другие варианты. Но я так сильно уперся в собственную неполноценность, что даже не рассматривал ни одну версию, в которой у нас бы получилось! Думал, вот наглядный пример — Давид, и… все. Ксюш… Я болван. Самый большой болван, кретин, которого обманывали всю его жизнь, и который… привык быть обманутым настолько, что, даже не подозревая о лжи, предпочитал обманываться… сам. Знаешь, как у бессмертного классика: Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад…

— Вот это тирада… — шепчу я.

Не могу оторвать взгляд от роз, еще и по той причине, с каким чувством смотрит на меня Илья. Я буквально ощущаю его любовь, боль и досаду за то, что он натворил.

— Прости за все сказанное. И за то, что так долго молчал. Я должен был… быть пытливым, не бросать бороться, идти до конца. Я же предпочел сложить лапки и жить так, как живется, в рамках, нарисованных моими родителями.

— У меня голова сейчас взорвется. Столько много событий и потрясений. Я… Илья, я потерялась. Я уже не знаю, чему верить! — выдыхаю и начинаю плакать.

Он обнимает меня, прижимает к своей груди, целует волосы, гладит по плечам и спине.

— Все будет хорошо. Все будет так, как мы сами того захотим. Я хочу докопаться до сути… И мы обязательно начнем все с чистого листа. Я очень сильно этого хочу. Сам устал путаться в этом обмане, среди тайн и недосказанности!

Плачу, выплеснув все то, что еще осталось внутри!

Илья поднимает мое лицо и целует в губы.

— Соленая. Горькая… Вкусная… Девочка моя, — шепчет. — Прости за то, что тебе со мной так больно и непросто. Я вылезу из своей шкуры, хочешь? Ради тебя. Сломаю себя и стану другим…

Мы целуемся неспешно. Вкус моих слез теперь и на моем языке.

Поцелуй влажный и томный, тягучий, набирающий силу.

— Если ты станешь кем-то другим, не собой… То кого же я тогда любить буду? Если ты будешь уже не ты?

— Ты полюбила мрачного зануду, — шутит Илья.

— Ты как скала. Мрачный утес…

— А ты — мой океан. То ласковый и нежный, безмятежный, то свирепый и жестокий. Люблю тебя…

Илья подхватывает меня на руки и несет в спальню. По пути мы не перестаем целоваться.

Муж опускает меня на кровать и начинает раздевать, гладить ладонями всюду.

— Я буду осторожен с твоей ногой. Доверься… — просит он.

Одежда и белье летят в сторону, я быстро оказываюсь раздетой догола. Илья жадно смотрит на меня. Под его пытливым, горячим взглядом кожа покрывается мурашками.

— Не прикрывайся, ты очень красивая… Очень! — с чувством произносит он.

— За исключением моей некрасивой и хромой ноги.

— Самая красивая нога в мире! — возражает Илья.

Наш поцелуй становится безумно жарким, и наши руки блуждали по телам друг друга, везде, где мы могли коснуться.

— Илья…

— Да. Я спешу? — он быстро раздевается, ложась сверху. — Извини, я сильно по тебе скучаю. Разлука для меня невыносима.

— Нет, все в порядке, — отвечаю ему прерывистым шепотом.

Он мой… Все тот же любимый муж, хоть и был немного более жестким и напористым, чем обычно.

Но мне очень нравится.

Его губы прижимаются к моим, а пальцы рук впиваются в кожу бедер, раскрывая и притягивая меня так близко, как только можно.

Новый поцелуй становится сумасшедшим.

Не в силах сдерживаться, я стону от жара, который исходит от тела любимого. Невольно я подталкиваю вверх свои бедра, желая стать ближе.

Илья прижимается уверенным, плавным толчком. Мы стонем, одновременно захлебываясь от нахлынувших чувств.

Перед глазами темнеет, начинают загораться яркие вспышки. Такого удовольствия даже в самом начале секса с Ильей я не испытывала еще ни разу.

Мне кажется, сейчас мы полноценно едины, не только телами, но и сердцами, близки душой, как никто на свете. Мы оба жили в секретах и родители считали, что знают, как нам будет лучше. Честно говоря, нам еще столько всего предстоит решить, но я уверена в одном: врозь ничего не выйдет. Только вместе.

До самого финала…

Темп нарастает с каждой секундой, а вместе с ним и ошеломляющее удовольствие, нахлынувшее на меня.

Мои глаза распахиваются, тону в синеве глаз любимого… Еще несколько острых толчков, и я распадаюсь на части от удовольствия, чувствуя, как и Илью тоже накрывает финальной волной.

* * *

Мы еще долго валяемся, нежимся в кровати. Илья заказывает нам ужин из ресторана, перемещаемся в зал, на пол… Перебираем бумаги отца Ильи. Он вел записи, не так дотошно, как мой папа, но тоже кое-что отметил для себя.

— Что мы ищем?

— Ммм… Хоть что-то. Что-нибудь еще, кроме того, что мы и так уже знаем. Он чувствовал, что теряет мою маму и не хотел этого допустить, решился на подлог в роддоме…

Илья откладывает лист в сторону и вдруг снова начинает ворошить их:

— А это уже интересно! — говорит он. — Фамилия женщины, которой он заплатил, чтобы она провернула подмену…

— И что с ней не так?

— Все очень даже так. Это фамилия… Карины.

— Но она же не такая… старая! Она даже младше тебя.

— Кузьмина Э. М. Элина Максимовна — мать Карины… — мрачнеет Илья.

Глава 23

Она

— У меня просто нет слов! — выдыхает Илья сквозь стиснутые зубы. — Нет слов, как они могли… Мы с семьей Карины знакомы сто лет. Они жили неподалеку. Я всегда принимал, как данность, что это — друзья семьи, не спрашивал о причинах! Оказывается, надо было! Я должен с ней поговорить.

— Возьмешь меня с собой? — спрашиваю я.

— Я не уверен, что она захочет поговорить хотя бы со мной откровенно, — признаюсь. — Вдруг закроется и будет все отрицать. Дело-то наказуемое. А у нее такая репутация безупречная, только недавно на пенсию ушла!

— Но у тебя есть доказательства. Ты должен знать правду, — отвечаю я. — Так странно, да. Раньше люди все на бумажки записывали, а сейчас — в телефон. Как свидетельство всего, чего только угодно.

— Да, это точно подмечено. Признаться, я сильно устал. Давай отдохнем. Завтра продолжим.

— Я тоже устала. Слишком много событий для одного дня.

— Это точно…

Мы засыпаем практически сразу же, едва коснулись головами подушек. На следующее утро я просыпаюсь в хорошем настроении, любуюсь Ильей, спящим рядом. Сердце болит от несправедливости и обиды за него. Разве так можно — столько