Стрелы над крепостью - Людмила Сабинина

— А это для всех нас новость. Обнаружилось это во время последних раскопок…

Отец Никита придвинулся поближе и обвел карандашом какую-то длинную полосу на чертеже. Она шла на порядочном отдалении от стены детинца.

— Как вы знаете, вокруг детинца размещался посад, то есть собственно город. В посаде жило все население Городца! И вот, оказывается, вокруг посада жители возвели высокий вал, на гребне вала возвышались крепкие заборола — срубы с бойницами для стрельбы. А за валом — ров. Вот он, чертой обозначен, видите?

— Глубокий? — спросил Димка.

— Установлено, что глубина рва — около пяти метров, а ширина восемнадцать.

— С водой?

— Очевидно, ров был сухой, потому что на дне его обнаружены остатки заостренных кольев, а стены были отвесные. Выбраться из такого рва, сами понимаете, трудновато, а угодить туда ничего не стоило, особенно когда татарская конница шла лавиной. Всадники теснились у края рва, лошади, привыкшие к степным просторам, вставали на дыбы…

— Здорово! — Димка хлопнул себя по коленям. — На всем скаку — и в ров! На колья прямо. Здорово придумано!

— Погоди, Димка, — остановил его товарищ. — Выходит, в городе была двойная линия укреплений: вокруг детинца стена, а за ней вал и ров. За рвом посад и рынок… то есть торг.

— Правильно.

— А за посадом — снова вал и снова — ров. Нет уж, мне кажется, взять такие укрепления невозможно.

Мишка глубокомысленно покачал головой.

— Трудно, конечно, — задумчиво сказал отец Никита. — Но, принимая во внимание многочисленность противника… И не такие города брали. Вспомните Рязань, Владимир, Киев, наконец…

Димка уже давно посматривал на иконы, которые висели на стене.

— А на иконы эти вы молитесь? — ни с того ни с сего выпалил он.

Священник тоже посмотрел на иконы.

— Почему — молюсь? Иконы, я вам скажу, имели в те времена не только религиозное значение… Вот, например, этот образ называется «Спас». Образ Христа-спасителя. В те времена его несли на высоком шесте впереди войска. Во время сражения. Посмотрите на это лицо: мужественное, суровое. Оно как будто призывает: будьте отважны, разите врага, победа близка!.. Собственно, это лицо воина. Народ воплотил в нем свой порыв к победе, к освобождению от захватчиков-грабителей.

— А вторая икона — богородица, — усмехнулся Димка. — Для чего она?

— Это великолепный памятник живописи пятнадцатого века, — сказал отец Никита. — Но и во времена татарской неволи чтили образ богоматери. Что изображено на иконе? Мать, которая с тревогой прижимает к себе младенца. Она боится за него, как и всякая мать во времена нашествия. Тут отразились чувства всех матерей русских, их думы о детях, их тревога в те страшные времена. — Он помолчал. — Так что тут не только одна религия. Поняли? Кроме того, по сохранившимся памятникам мы узнаем об искусстве древних времен, о технике живописи. Вот, например, эта икона — Одигитрия, что значит «божья матерь путешествующая», лицо ее написано особым способом — «плавью». Ну, об этом поговорим как-нибудь в другой раз…

— Одигитрия? — удивился Мишка.

— Да. А что?

— Да ничего… Слово это знакомое. Слышали мы, двое разговаривали тут про Одигитрию какую-то…

— А что, дорогие эти иконы? — спросил Димка. — Раз мало их осталось, значит, дорогие, да?

— Очень, — серьезно ответил отец Никита. — Нам важно сохранить эти образцы старинной живописи. Вот эту икону приобрели на днях для областного краеведческого музея, — он указал на Одигитрию. — Скоро она поедет в музей.

— А другая? — спросил Мишка.

— А другая — просто копия. Копия знаменитой иконы «Спаса» двенадцатого века.

Священник взглянул на ручные часы, и ребята стали прощаться.

— Книги можно забрать? — спросил Мишка. — Я быстренько прочитаю и верну.

— Хорошо, — сказал отец Никита.

Он достал из шкафа две толстые книги и протянул их Михаилу.

— Кстати, забыл спросить, — спохватился отец Никита, — кто вас послал ко мне? Ну, адрес дал и так далее…

— Жилица наша, — ответил Мишка, — она комнату у нас снимает.

— Жилица?

— Ага! — затараторил Димка. — Идите, говорит, прямо к попу, он на Красноармейской живет, дом номер двадцать три.

— К кому?! — Брови Никиты высоко поднялись, и даже рот приоткрылся.

— К священнику, — смущенно пробормотал Мишка. — Идите, говорит, к отцу Никите, он вам все объяснит, он специалист хороший…

— Так, — отец Никита нахмурился. — А как звать вашу жилицу?

— Лина! — выкрикнул Димка, скрываясь за дверью. — На раскопках работает! Она послала, вот мы и пришли.

— Постойте, — отец Никита удержал Мишку за плечо, — постойте, я с вами.

Он забежал в комнату и через минуту появился в джинсах и зеленой спортивной куртке.

— Пошли!

По улице почти бежали, едва поспевая за долговязым священником, который шагал так стремительно, что кудри развевались по ветру за его спиной.

Вот и дом Анкудиновых. Калитка была распахнута, и все трое внезапно появились во дворе.

Лина как раз грелась на солнышке, растянувшись на скамейке. Увидев отца Никиту, быстро вскочила и с хохотом и визгом умчалась в дом. Встретила она их уже одетая в какое-то короткое клетчатое платье.

Священник подчеркнуто выпрямился, наклонил голову, щелкнул каблуками:

— Честь имею представиться: поп отец Никита, специалист по древнерусскому языку, всегда готовый к услугам! — Он еще раз щелкнул каблуками.

Лина так и покатилась со смеху:

— Никитушка! Дорогой ты мой! Что же мне было делать, если ты старых друзей не признаешь! Оказывается, ты уже третий день как приехал, а никто из наших тебя еще не видал… Вчера случайно заглянула в книгу «Адреса сотрудников», и пожалуйста: Шалыгин Никита Иваныч, Красноармейская, 23. Вспомнилось, как вместе работали в Курганах, и прозвище твое — «священник» — вспомнилось, ну, вот я и…

Она снова расхохоталась.

— Все понятно, — сказал Никита. — Но за такую проделку следует наложить штраф. Итак, я требую чаю! С бубликами!

Он уселся за стол.

— Ой, бубликов нет. А с вареньем можно?

Лина засуетилась, забегала, собирая на стол. Мальчишки выкатились в кухню, там остановились, ошалело глядя друг на друга.

— Видал? — произнес наконец Мишка. — Опозорила нас! Я говорил — засмеет.

— Розыгрыш! — возмутился Димка. — Она думает про нас — ребятня, что с ними церемониться!

Из комнаты донесся взрыв смеха.

— Смеются над нами, — сказал Мишка, — а мы-то поверили: священник, священник! Вот дураки!

— Притащились… Здрасте, батюшка поп. Эх, знаешь, Мишка, что мне сейчас охота сделать? Ров бы вырыть, чтобы пять метров глубиной, да вокруг дома бы и обвести. Чтобы эта ваша Лина выскочила да… бултых! Загремела бы, так ей и надо!

— Ров — это уж слишком, — пробурчал Мишка, — при чем тут ров? Просто давай не будем больше с ней разговаривать. Никогда. Ни слова! Согласен?

— Согласен! Пускай знает — не на таких напала!

— Пусть она что хочет говорит, а мы — ни слова в ответ! Клянемся?

— Клянемся!

Обнявшись за плечи, друзья зашагали к двери. На крыльце неожиданно увидели Лену Кузнецову. Она стояла у самых перил и энергично оттирала платочком со своего рукава какое-то пятно.

— Новое платье чуть-чуть не испортила, — сердито сказала Лена. — Чего это они у вас, всегда такие ненормальные?

— Кто ненормальный?

— Соседи. Вернее, соседские жильцы. Только подхожу к вашему дому, вдруг из их калитки как вылетит дядька! Длинный такой, в беретке. Чемоданом своим едва с ног не сбил. Еле отскочить успела — второй бежит. Кричит: «Костя, Костя!» Калитку распахнул, а она — крашеная. Вот, рукав перепачкала…

— Сейчас бензину принесу, — сказал Михаил. — Любое пятно отмоет.

Михаил пошел за бензином.

— Этот второй был тоже с чемоданом? — полюбопытствовал Димка.

— Нет, у него рюкзак висел на спине. Вижу, бежит вовсю, и рюкзак на спине подпрыгивает.

— На поезд опаздывают, что ли? — задумался Димка.

Явился Мишка, принес флакон с бензином.

— Давай ототру.

— Ни в коем случае! И не прикасайся! Испортишь мое лучшее платье. Я сама.

Лена сбежала с крыльца, уселась на скамейке и занялась чисткой рукава.

— Эх, девчонки… — покачал Димка головой. — Платье для них — это всё! Подумаешь, платье. Тут мы такие дела делаем, а она — платье!

Мишка успел рассмотреть нарядное, с голубой оборкой Ленино платье и поэтому был несколько иного мнения. От этого платья и глаза казались голубее, и коса пышнее, и лицо выглядело загорелым, цвета топленого молока. «И где это Ленка успела так загореть? — подумал он. — И ноги, и руки загорелые». Для сравнения он вытянул свои руки, оглядел их, и собственные руки показались ему некрасивыми и тощими. «Ничего, боксом займусь, наращу мускулы. Не хуже, чем у Олега, будут».