Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

РАССКАЗ 4

Наша война

Пожелай мне удачи в бою,

Пожелай мне

Не остаться в этой траве…

— Двадцать третье июля, — Вадим облизнул потрескавшиеся губы. — По расчётам мы уже должны выйти к Волге.

Я промолчал, придерживая рукой ножны палаша. Последние две недели мы шли непрерывно, по 25–30 километров в день, в основном — бесконечными лесами. Мы отощали, хотя питались не так уж плохо. Кроме того, у многих разваливалась неприспособленная для дальних переходов обувь, а одежда пострадала почти у всех.

За это время мы не видели ни негров, ни белых, ни каких-либо признаков того, что эти места обитаемы. Вообще — если кто не знает — такой поход — довольно утомительное занятие. подъём в шесть. Завтрак, туалет — и в семь выходишь. С полудня до трёх — привал на обед (одно название!) и отдых. В восемь начинаем искать место для ночлега, в девять — уже устраиваем лагерь, всегда однообразный, типовой, ужинаем и в одиннадцать спим. (Ночные дежурства — по трое по три часа) Утром — всё сначала. Особенно тяжело это, когда цель призрачная. Свободное время было заполнено в общем-то ничего не значащими разговорами, и с Танюшкой я разговаривал не больше, чем с остальными…

…Здоровенное ополье походило на кусок степи. Я временами начинал сомневаться, а не забрали ли мы лишнего к югу? Да и Вадим был в целом прав — мы должны были выйти к Волге если не позавчера, то вчера. Вместо этого мы тащились по этому чёртову пространству — иначе и не назовёшь.

Вчера. И позавчера тоже.

Меня это ополье раздражало ещё и потому, что на нём мы были хорошо различимы. Едва ли тут есть воздушные средства наблюдения… и всё-таки мерзкое чувство.

— Мимо Волги пройти невозможно, — заметил я. — Рано или поздно, а мы всё равно к ней выйдем; она же через всю Россию тянется, от Каспия чуть ли не до Полярного Круга.

— Утешил, — проворчал Вадим. — Нам что, до Каспия шагать? — и он ускорил шаги, нагоняя остальных…

…Сколько буду жить — буду помнить этот переход. Хотел бы — не забуду. Возникало ощущение, что у ополья нет конца и края, а солнце уже не просто жарило — давило, как крышка давит карасей на сковородке. Тут и там под ноги попадались тёплые лужи с цвёлой водой, в которой плавали гроздь лягушачьей икры и личинки комаров. Настоящее комарьё висело над нами уже не тучей — сплошной завесой, словно чёрной кисеёй. Я даже сперва не понял, что это и думал — плохо с глазами, когда отошёл в сторонку за кусты. Потом — мысленно ужаснулся, но деваться всё равно было некуда, и оставалось только шагать, радуясь тому, что под ногами не сплошное болото.

Мы шли шестой час, если не считать отдыха после полудня. Даже раздеться было нельзя — комары пришли бы в восторг. Пить уже не просто хотелось — это желание выпало в подсознание и сделалось направляющим и определяющим. Возникало даже ощущение, что впереди — смерть от жажды, хотя это, конечно, было смешно. Не пустыня, в конце-то концов.

Но близко к этому.

— В принципе — конец этому должен быть, — как-то без особого энтузиазма сказал Санёк. — Где-нибудь за следующим бугром…

— Это точно, за следующим бугром конец и будет. Всем, — загробным голосом сказал Вадим, отдуваясь. Его лицо, руки ниже подкатанных рукавов, грудь в широко распахнуто вороте имели цвет поспевающей малины.

— Вес сбрасывай, — безжалостно сказал я и наступил в лужу. У меня затекли плечи — отмахиваться от комаров. Настроение было поганое, но даже ругаться толком сил не оставалось. Танюшка, впрочем, шагала очень хорошо — чуть подавшись вперёд и подсунув большие пальцы под ремни скатки. Но в целом я заметил, что отряд начинает превращаться в "хвост". Угнетали духотища и монотонность пейзажа.

Почти через силу я нагнал Игоря Северцева и пихнул его локтем:

— Север, — шепнул я, — спасай положение…

Он повернулся ко мне. От кожаной куртки пахло чем-то живым и горячим.

— Думаешь, получится? — но ответа ждать не стал — приотстав, подождал Кристину, на ходу о чём-то с ней пошептался. Та кивнула и, подождав Ленку Рудь, замахала Танюшке… Девчонки обнялись, Игорь (откуда взялся задор?!) повернулся к ним лицом, и, шагая спиной вперёд, начал — серебристый мальчишеский голос взвился не хуже, чем у солиста Детского Хора СССР, а через миг слаженно вступили три девчоночьих сопрано, и весь отряд зашевелился, прислушиваясь:

— Пускай нам по немногу лет —Но кто сказал, что права нет,Что смысла нет нам с бою брать вершины?!Кто так сказал — он поспешил,Он это зря за нас решил,Он это так решил, а мы не так решили!..

…И пошло! Пели хором, пели всё подряд. Пели — и шагали…

… - Что ж ты стоишь на тропе, что ж ты не хочешь идти?..

… - Вот это — для мужчин — рюкзак и ледоруб…

… - Раскройте рты, сорвите уборы — на папиных "волгах" мальчики-мажоры!..

… - За синим перекрёстком двенадцати морей, за самой ненаглядною зарёю…

… - Перемен требуют наши сердца!..

… - Спокойно, дружище, спокойно — у нас ещё всё впереди…

… - Но если покажется путь невезуч, и что на покой пора…

… - Не обнять российское раздолье…

… - Марш, марш — левой!..

… - Подари мне рассвет у зелёной палатки…

… - Здесь вам не равнина, здесь климат иной…

… - Среди нехоженых путей один путь — мой…

… - Помиритесь, кто ссорился…

… - Мой конь притомился, стоптались мои башмаки…

… - Средь оплывших свечей и вечерних молитв…

… - Ветер ли старое имя развеет…

… - Песен, ещё ненаписанных — сколько? Скажи, кукушка, пропой…

… - Помню, в нашей зелёной роте…

… - Недавно гостил я в чудесной стране…

… - Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены…

… - А я помру на стеньге — за то, что слишком жил…

… - В круге сразу видно, кто друг — кто во мраке, ясно, что враг…

… - Помнишь, как дрались мы с целой улицей?..

… - Ждут — уж это точно! — нашей крови полчища мошки и комарья…

… - Долой, долой туристов…

… - Улыбнитесь, каскадёры…

… - Сползает по крыше старик Козлодоев…

… - Britons — strike home!..

… - Знаешь ли ты, как память в эти часы остра?..

… - Дороги — как боги…

… - Не вдоль по речке, не по лесам…

… - Прощай, позабудь — и не обессудь…

… - На коня — и с ветром в поле!..

… - Хлопнем, тётка, по стакану!..

…А дорога через ополье всё не кончалась, и жара не спадала. Судя по всему, уже и до вечера оставалось недолго, и Север начал иссякать в своём песенном запасе, да и подпевали уже через силу, если честно. И вот настал момент, когда последнюю, наверное, песню Север допевал с несколькими самыми стойкими. Остальные вновь уныло растягивались в "хвост". Я с каким-то болезненным интересом прислушивался к голосам друзей и думал, что если сейчас не случится что-нибудь сверхъестественное и песня кончится, то начнётся моральное разложение, писк, упадничество, и поднять настроение станет почти невозможно.

Вот сейчас допоют. И крантец.

— Родник, ребята!!! — заорал Серёжка. — Родник!..

…Вы можете себе представить вкус родниковой воды в те часы, когда от жары готова расплавиться кожа?

Родник бил из-под корней здоровенной сосны, росшей в начале крутого косогора — тут был небольшой борок, сухой и чистый. К роднику все бросились разом, обалдев от одного вида воды. Было какое-то идиотское, животное состояние. Все забыли друг о друге — вернее, просто не оставалось сил о ком-то помнить. Но продолжалось это состояние всего несколько секунд — девчонок пропустили вперёд, по рукам пошли мгновенно заледеневшие котелки. Мы пили и не могли напиться.

— Лагерь разобьём здесь, — махнул рукой Саня, — лично у меня сил нет дальше идти.

С ним никто не спорил. Все разбрелись за хворостом или обустраивать место, скидывая поклажу и мокрую обувь. Солнце садилось за косогор, по равнине пролегли длинные тени. Вокруг растущей груды хвороста раскатывали сплошным ковром одеяла.

Олег Фирсов, забравшийся дальше всех по косогору, вдруг завопил, чтобы все шли туда, к нему. Похватав оружие, все бросились вверх, спотыкаясь и перекликаясь.

— Волга! Волга! — заорал более членораздельно Фирс. — Эй, тут Волга!

За косогором был обрыв. А под обрывом — влево, вправо и вперёд — отражала заходящее солнце речная гладь.

Мы добрались до Волги. Правда добрались.

Мокрые ноги совали в огонь. Наконец все улеглись вокруг костра. По рукам пошли холодное мясо, щавель и камышовые корни — печёные, но, естественно, холодные тоже.

— Уф, ну и переход, — выдохнул Вадим. — Думал — всё, помру.

— Уже и песен не осталось, — добавил Игорь Северцев и лениво подбросил в пламя хвороста.