Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

Я был бы очень рад потерять сознание. Только не получалось. Мальчишка с бульканьем колотил по земле ногами. А негр, отпустив меня, спокойно и доброжелательно сказал:

— Ну, ты подумай. До утра.

Вывернутые руки уже не болели — они онемели, и временами мне казалось, что я вишу в воздухе как-то сам по себе. Но я мучился даже в те минуты, когда терял сознание (или засыпал?).

Сильнее любой боли меня мучило её ожидание.

Оно было полным и безнадёжным, это ожидание — как чёрный туннель, в конце которого не свет, а пламя… но не идти в него нельзя, это от тебя не зависит. У меня было хорошее воображение — и сейчас, ничем не удерживаемое, но затуманенное мучениями, оно выстраивало — и наяву и во сне — вереницы тех пыток, которые ждут меня с рассветом.

Никто меня не спасёт. Вот это — всё, это конец, наступает моё последнее утро, вместе с которым придёт такая боль, которой я в жизни не знал.

Да и что я вообще знал в жизни?! Сколько её было, той жизни?! Я заревел — тихо, но безнадёжно, весь подёргиваясь, и слёзы вымывали из меня остатки мужества.

Когда они придут утром — я заору, я им всё скажу! Я на колени упаду, я просить, умолять буду, я на любые вопросы отвечу, я… я сам им зад подставлю, только бы не мучили — ведь нельзя же от человека требовать, чтобы он был героем в четырнадцать лет! Я не хочу! Да нет, я просто и не смогу, как эти разные пионеры-герои! Я же всё равно "расколюсь", только перед этим вытерплю много боли — зачем же мучить себя?!

Я вспомнил, как во время игры в войну — не так уж давно, вот ужас-то?! — меня тоже захватили в плен и только собирались сделать "велосипед", а я уже был готов рассказать всё… и только появление Сани с его "зондеркомандой" меня спасло…

Ну боюсь я боли! Боюсь!!! Что теперь?!

Я снова начал плакать. Я не плакал давно и считал себя — вроде бы заслуженно — выдержанным и спокойным парнем. Вот они — мои выдержка и спокойствие, чего они стоят!

Я тихонько завыл от ужаса — даже крох стыда, и тех не осталось. Слышат негры? Да пусть слышат! Мне страшно! Я жить хочу!..

…Когда я в очередной раз пришёл в себя — было утро, и я почувствовал, что дрожу мелкой дрожью. То ли от холода, то ли от страха, а скорее — и от того, и от другого. А ещё — от взглядов двух убранных белыми перьями и султанами негров, стоявших рядом со мной.

На миг я увидел себя их глазами — с опухшей от слёз рожей, со взглядом, в котором остался только ужас, с подтёками на лице, висящего на скрученных руках, как сосиска. Сейчас как раз и было самое время — заорать, что я всё скажу — и начать говорить. Ничего иного они от меня и ожидать не могли — за несколько ночных часов мои собственные мысли скрутили меня, как мокрую тряпку, смяли в бесформенный комок.

И я уже почти услышал свой истеричный, тоже заплаканный, срывающийся голос, выкрикивающий ответы на вопросы, которых мне ещё не задали даже.

— Таким ты мне больше нравишься, — удовлетворённо сказал один из негров, и я узнал того, который допрашивал меня вчера. — Весь в соплях и слезах, и думающий уже только о том, как больно будет и как бы этого избежать. Ведь так, а?

Как чисто он умеет говорить, даже странно, краем сознания мелькнула мысль. Я кивнул — кого тут обманывать?

— Говорить будем? — спросил негр. У него была усмешка — не их оскал, а именно усмешка победителя. Он ещё ничего не спросил, я ещё ничего не сказал — но он уже победил.

Презирая себя, я кивнул.

— Не слышу? — угрожающе спросил он.

— Буду, — буркнул я. Презрение жгло глаза, выжимая из них слёзы, но я знал, что, если отказаться — будет боль, и презрения не останется, останется только страх… — Только не убивайте, — добавил я и заплакал снова, стараясь вытереть слёзы о плечо.

Негры рассмеялись — гортанно и презрительно.

— Скажешь всё — не убьём, — пообещал мой "собеседник". — Побалуемся с тобой, как с девкой — и отпустим.

Я продолжал реветь. Негр брезгливо приказал:

— Хватит. Рассказывай.

— Ч… то? — я подавился коротким словом, как хлебной коркой. А хлеба-то мне больше не есть никогда… и эти смеются мне в лицо…

— Первое — где ваш лагерь и сколько часовых, где они стоят?

Тот же самый вопрос, на который я готов был ответить тогда. И сейчас готов. Я сейчас скажу… и они пойдут в лагерь, убьют…

Убьют моих друзей. С которыми я пел песни у костров, помогал друг другу, смеялся и горевал. И думал, что так будет всегда-всегда, даже здесь. Но сейчас я скажу — и их убьют. Не как в игре, а по-настоящему.

Как могут убить меня, если я вздумаю молчать! Никто же из них, из моих друзей, не знает, что такое огонь, палка в безжалостной руке, раскалённая сталь! А я — я могу со всем этим познакомиться! И я же всё равно заговорю, только это будет противней, дольше и страшнее… я снова представил себе это и открыл рот…

А ещё — они убьют Танюшку. Сперва — сделают с ней это. Потом — убьют. Это я тоже себе представил — нетрудно с хорошим воображением.

И эта картина была ужасней всего, что я представлял раньше о самом себе. Почему-то — непредставимо ужасней, так, что я понял — если она станет реальностью, я не смогу жить.

Не смогу.

Но если я всё равно умру — то по крайней мере не стану трусом и предателем.

Да — будет больно. Наверное — непереносимо. Но… ведь это только так говорится — непереносимо. А на самом деле это можно выдержать.

И, наверное, это будет не так страшно, как видеть Таню… после этого. И знать, что это — уже не твоя фантазия, а реальность, в которой виновен ты.

По крайней мере — я попытаюсь.

Я поднял мокрое лицо. Как трудно говорить, обрекая самого себя на смерть… Слова — словно глотаешь кипяток. Но что же я — совсем не человек? А всё, что я читал, смотрел, о чём говорил? Мусор всё это, и только во мне и есть, что этот жидкий ужас?

Ждёте? Ладно.

— Ничего я не буду говорить.

— Вот даже как? — негр протянул руку и взял меня за лицо. — Даже не "не знаю", а "не буду"?

— Не буду, — повторил я. Почему-то из головы вымело все чувства, даже страх — осталась только звонкая переливчатая пустота.

— И не надо. — покладисто сказал негр. — Говорить ты и правда не будешь, а будешь ты кричать. День, два — где-то так. Сперва кричать, потом горло сорвёшь и станешь сипеть, а когда не можешь кричать — боль ещё сильнее… Видишь? — он отошёл чуть в сторону. — Это — для тебя.

И я увидел кол. Его принесли четверо негров, ещё один нёс деревянную колотушку. Кол был свежий, острый, не очень толстый, но длинный.

Всё. Глаз от него я отвести уже не мог, а язык примёрз к небу. По всему телу, покрывшемуся гусиной кожей, выступил ледяной пот.

— Может, скажешь? — спросил откуда-то негр. — И иди. А то ведь знаешь — это такая боль, что у многих от крика рот рвётся…

— Сволочи, — сказал я. — Зверьё, садисты… Ничего, и до вас доберутся. Жаль, я сам вас мало успел убить… гады…

Я снова заплакал. От острой горечи при мысли, что Танюшка не узнает, что она для меня, и увидит только то, что от меня останется. И тоже будет плакать…

Но — будет жить.

Только надо молчать. И я, готовясь к страшной и долгой боли, зажмурил глаза.

Потом я закричу, конечно. Но это будет просто крик, а не трусливый визг предателя… Может быть, Сусанин тоже кричал, когда его убивали поляки. Вот только обратной дороги он им не показал.

И я не покажу…

…Когда я открыл глаза — оба негра уже падали к моим ногам. В полном обалдении я — уже начисто ничего не понимая! — наблюдал торчащие у них в затылках — у того и другого — рукояти цельнокованых металлических ножей. На мои ноги и землю лилась кровь.

Потом откуда-то слева выплыл Саня — и я услышал, как валлонка в его руке с коротким стуком перерубили верёвку над моими ладонями.

Я рухнул в объятья подскочившего Вадима, не понимая, умер я всё-таки… или каким-то чудом жив?..

Юрий Ряшенцев

На волоскеСудьба твоя,Враги полны отваги…Но слава богу —Есть друзья,Но слава богу —Есть друзья!И, слава богу, у друзейЕсть шпаги!Когда твой друг в крови —На войне — как на войне! —Когда твой друг в крови —Будь рядом до конца!Но другом не зови —На войне — как на войне! —Но другом не зовиНи труса, ни лжеца!И мы горды.И враг наш горд.Рука — забудь о лени!Посмотрим,Кто у чьих ботфорт,Посмотрим,Кто у чьих ботфорт,В конце концов согнётСвои колени!

Противник пал.Беднягу — жаль…Но наглецы несносны!Недолго спрятатьВ ножны сталь,Недолго спрятатьВ ножны сталь,Но гордый нрав — ей-ей! —Не спрячешь в ножны!

— Смотри, что у него с руками. Синие…