Скорость тьмы - Элизабет Мун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне пора! – говорю я Эмми. – Я опаздываю.
– Куда? На свидание? – спрашивает она.
Слово «свидание» она произносит громче остальных и с восходящей интонацией, присущей сарказму.
– Нет, – говорю я спокойно.
Если сохранять спокойствие, возможно, она отстанет.
– Я буду смотреть телевизор. Я всегда смотрю телевизор по… – Не могу вспомнить день недели, в голове пусто.
Отворачиваюсь, будто я и не собирался заканчивать предложение. Эмми отрывисто смеется, но больше ничего не говорит. Я торопливо возвращаюсь в отдел со специями, беру пачку молотого перца и направляюсь к выходу. Во всех кассах очередь.
Передо мной пять человек. Один со светлыми волосами, четверо с темными. Три женщины и два мужчины. На одном из мужчин светло-синяя рубашка почти того же оттенка, что коробка в его корзине. Я стараюсь не думать ни о чем, кроме цвета, но здесь шумно, и при магазинном освещении цвета не такие, как на самом деле. Я имею в виду – не такие, как при дневном освещении. Магазин тоже существует на самом деле. Вещи, которые мне не нравятся, так же реальны, как те, которые мне нравятся.
Все же приятней думать о вещах, которые мне нравятся, чем о тех, которые не нравятся. Мне радостно думать о Марджори и о «Te Deum»[2] Гайдна; а если хоть на секунду вспомнить об Эмми, музыка становится мрачной и неприятной и хочется убежать. Я сосредотачиваюсь на Марджори, как будто это работа, и музыка вновь льется, веселее и веселее.
– Это ваша девушка?
Я напрягаюсь и смотрю назад вполоборота. Та самая женщина, которая наблюдала за нами, встала в очередь за мной. Глаза блестят в неестественно ярком свете электрических ламп, в уголках губ комки безвкусной оранжевой помады. Женщина улыбается, но улыбка не мягкая. Жесткая улыбка – одними губами. Я молчу, и она опять заговаривает:
– Я невольно обратила внимание… Ваша подруга была очень расстроена. Она немного особенная, верно?.. – Женщина оголяет в улыбке зубы.
Я не знаю, что сказать. Надо что-то ответить, люди в очереди уже смотрят на нас.
– Простите, что вмешиваюсь… – продолжает женщина, напряженно щуря глаза. – Я просто… просто ее манера говорить…
Жизнь Эмми – дело Эмми. Женщина не имеет к ней отношения, она не имеет права спрашивать, что не так с Эмми. Если с ней вообще что-то не так…
– Вам, наверное, нелегко… – произносит женщина и, оглянувшись на людей в очереди, издает смешок.
Не понимаю, что ее насмешило. Мне вовсе не смешно.
– Отношения – дело и так непростое, – говорит она уже без улыбки – у доктора Форнам такое же лицо, когда она объясняет задание. – А вам, вероятно, еще сложнее…
У мужчины, стоящего за ней, странное выражение лица – не пойму, согласен он с женщиной или нет. Хоть бы кто-нибудь попросил ее замолчать! Если это сделаю я, будет невежливо.
– Надеюсь, я вас не обидела? – говорит она громче, приподняв брови – ждет от меня правильного ответа.
На мой взгляд, правильного ответа не существует.
– Я вас не знаю, – говорю я очень тихо и спокойно.
«Я вас не знаю и не хочу обсуждать ни Эмми, ни Марджори, ни другие личные темы с посторонним человеком» – вот, что я имею в виду.
Женщина морщится, я поспешно отворачиваюсь.
– Подумать только! – возмущенно фырчит она.
– Не надо было лезть! – произносит мужской голос (думаю, это мужчина, который стоит позади женщины, но оглядываться не собираюсь).
Осталось два человека, я смотрю прямо перед собой, не глядя ни на что конкретно, пытаюсь вновь услышать музыку, но у меня не получается. В ушах шумит.
Пока я был в магазине, жара стала еще более липкой. Я чувствую все запахи – остатки конфет на обертках, огрызки яблок, жвачка, чужие дезодоранты и шампуни, асфальт на парковке, выхлопы автобусов. Кладу пакеты на капот и отпираю машину.
– Привет! – раздается рядом.
Подпрыгнув от неожиданности, оборачиваюсь. Это Дон. Я не ожидал увидеть тут Дона. Марджори я тоже не ожидал увидеть. Интересно, кто еще из нашей группы по фехтованию заезжает сюда?
– Здоро́во, приятель! – говорит Дон.
На нем рубашка с коротким рукавом и темные брюки. Я никогда не видел его в такой одежде, на фехтовании он обычно в футболке и джинсах или специальном костюме.
– Привет, Дон! – говорю я.
Мне не хочется разговаривать с Доном, хоть он и друг. Слишком жарко, нужно отвезти продукты домой и убрать в холодильник. Беру один из пакетов и перекладываю его на заднее сиденье.
– Ты тут покупаешь продукты? – спрашивает он.
Довольно глупый вопрос, учитывая, что я стою у магазина с пакетами на капоте. Он думает, что я их краду?
– Я приезжаю сюда по вторникам, – говорю я.
Вид у него неодобрительный. Может быть, он считает, что вторник – неправильный день для покупки продуктов, но тогда почему он сам тут?
– Придешь завтра на фехтование? – спрашивает он.
– Да, – отвечаю я.
Ставлю второй пакет в машину и закрываю заднюю дверь.
– Собираешься на турнир? – Дон смотрит на меня так, что хочется отвести глаза.
– Да, – говорю. – Но сейчас мне нужно домой.
Молоко хранят при температуре тридцать восемь градусов по Фаренгейту или ниже. Здесь, на парковке, по меньшей мере девяносто, и молоко, которое я купил, нагревается.
– У тебя реально все по расписанию, да? – спрашивает он.
А разве может быть «нереально по расписанию»? Это, наверное, одно из выражений вроде «настоящий козел».
– Ты каждый день делаешь одно и то же? – спрашивает он.
– Не каждый день. В определенные дни, – поясняю я.
– Понятно, ну ладно, до завтра, правильный ты человек!
Он смеется. Смех странный, будто ему вовсе не весело. Открываю переднюю дверь, сажусь в машину. Дон молчит, но не уходит. Когда я завожу мотор, он дергает плечом, будто его что-то ужалило.
– До свидания! – говорю я, потому что положено прощаться.
– Ага, – говорит он. – Пока!
Я отъезжаю, а Дон не двигается, и, взглянув в зеркало заднего вида на выезде со стоянки, я вижу его на прежнем месте. Выворачиваю на улицу, оглядываюсь: Дон ушел.
В любой квартире тише, чем на улице, но это не полная тишина. Подо мной живет полицейский Дэнни Брайс, у него работает телевизор, я различаю, что он смотрит какое-то ток-шоу. Надо мной миссис Сандерсон
