Нет на земле твоего короля. Часть 1 - Сергей Щербаков

Кузя затрещину запомнил, и ответ не заставил долго себя ждать. Спустя несколько дней он весело сообщил Мише, что придумал «классную хохму».

— Обхохочетесь все тут, Мишель. Я такое классное объявленице сочинил. Теперь Витька задолбают звонками. Слушай, чего выдумал: «В связи с уходом из большого спорта продам фирменные лыжи «Кнайдингер». Звонить до 17.00. Спросить Виктора Алексеева».

В обеденный перерыв Кузя прикнопил листок на доску объявлений перед проходной предприятия. Через час телефонный аппарат в лаборатории Белова раскалился, словно утюг от многочисленных звонков желающих приобрести фирменные лыжи. Виктор, красный как рак, чертыхался и грозился вышибить Кузе мозги и при первом же удобном случае. Дальше слов угрозы его не шли, и Кузя, зная это, время от времени вновь доставал плечистого крепыша своими проделками.

Миша посмотрел на часы. Большая стрелка приближалась к шести, и он стремглав побежал к Лике. В группе переводчиков его встретили две пары любопытных глаз — Лидия Дмитриевна и Клара Наримановна уставились на него, как на объект изучения. Лики на месте не было.

— Случилось что? — елейным голосом спросила Лидия Дмитриевна, окидывая взглядом расстроенного инженера.

«И ведь прекрасно знает, зачем зашел», — с раздражением подумал Миша.

— А что это вы сегодня в неполном составе? — постарался он улыбнуться.

— Если по работе, то мы и так справимся, — ответила Лидия Дмитриевна тем же елейным голоском. — А если по другим вопросам, так говори прямо, что надо.

— Лика обещала закончить для меня один очень важный перевод.

— Да ну? Что-то я об этом ничего не знаю, как же это я пропустила ваш заказ, молодой человек.

— Да это не по работе, так, по дружбе попросил.

— А-а-а, по дружбе, — протянула она, покачивая головой. — Не знаю, как в вашем отделе, но у нас в рабочее время дружескими переводами не занимаются. Придется тебе до завтра дожидаться.

— А сегодня что? Ее нет?

— Заболела. Отпросилась и ушла пораньше, — сжалилась Клара Наримановна. И тут же опустила глаза — начальница бросила в ее сторону насмешливый взгляд.

— Я смотрю, ты прямо к этой Рогожиной, как к дочери родной.

Как только Миша вышел, Лидия Дмитриевна достала пудреницу и стала поправлять макияж.

— Жалко мальчишку, переживает.

— Жалко, да только не из-за переживаний его, а из-за того, что эта тихоня охмурила его, а теперь играет, как с ручной обезьянкой.

— Ну почему играет?

— Ой! А то я не вижу? Он на задних лапках перед ней бегает, суетится, провожает каждый день, да и в воскресение я их как-то вдвоем видела. Что ее муж, спрашивается, об этом думает?

Клара промолчала. Какая разница, что думает ее муж? Какое им дело вообще? Мало ли женщин, у которых есть любовники? У нее самой было пару раз. Так, интрижка, прошло-проехало, никто и не заметил. И что теперь, вешаться? Это просто Лидия Дмитриевна уже забыла, что такое мужчина рядом, потому и бесится, завидует.

— То-то, молчишь! — продолжила Касаткина. — И правильно. Сказать тут нечего, только руками разводить осталось. А ты не верила мне, помнишь, говорила, что ангел, а не девочка, к нам пришла? Вот тебе и ангел. Вертихвостка. Даже девочки из его лаборатории говорят, как он очень изменился. Сам не свой ходит.

— Так мальчишка еще, от любви голову потерял.

— Ну и любил бы свободных девушек, а не замужних, мало, что ли, вокруг? Та же Света у них в отделе — хорошенькая, неглупая.

— Да ну, скажете тоже, Лидия Дмитриевна. Светка тупая, как пробка.

— Зато попорядочнее будет, — не сдавалась Касаткина. — Эх, Клара, я людей знаю, можешь мне поверить. Девица наша еще накличет беду на Тихонова. Помяни мои слова.

Глава 16

Миша долго мучился, позвонить или нет. Он никогда не звонил к ней домой. Она сама выбирала время и звонила ему. За все время их знакомства она никогда не болела так, чтобы отпрашиваться с работы. Перед уходом он все же набрал ее номер телефона. Ответил мужской голос. Миша положил трубку. Метался около телефона минут десять, не зная, что делать. Потом побежал за Любой. Люба единственная, с кем сблизилась Лика. Насколько она была осведомлена об их отношениях, он не знал. Лика никогда не рассказывала. Зная стремление Лики к уединенности, можно было предположить, что подробности Любе неизвестны. Но зная любопытство и наблюдательность Любы, можно было предположить, что ничего не прошло для нее незамеченным.

Люба уже застегивала пуговицы на плаще.

— Любаш, срочное дело есть!

— Ты чего, Тихонов? Домой не идешь?

— Говорю же, дело есть. Выйди на минутку.

Люба поправила шарфик на шее и, кокетливо улыбнувшись, вышла с ним в коридор.

— Ну что там у тебя? Где горит?

— Ты Лику сегодня видела?

— Видела с утра, а что?

— А потом?

— Потом — нет. Да в чем дело?

— Говорят, она заболела и отпросилась.

— А ты уже испереживался весь, а, Тихонов?

— Люб, позвони, а? Как друга прошу. Узнай, что случилось. Я не могу, ты же понимаешь.

Люба собралась было пошутить по этому поводу, но увидев совершенно несчастные глаза Миши, смилостивилась.

— Хорошо, пойдем. Из проходной позвоню.

— Нет, лучше от нас. Наши все уже ушли, пусто в комнате.

— Не даешь ты мне спокойной жизни, Тихонов. Подожди, сумку захвачу.

Банальный грипп буквально сбил Лику с ног. Голова болела дня два, но в этот день боли стали нестерпимые, ее знобило, и во всем теле ощущалась такая слабость, сил не было даже сидеть за рабочим столом. Она с трудом доплелась до остановки и поехала домой на такси. Дома никого не было. Пусто. Тихо. Словно и не живет в этом доме никто. Даже остатками былого тепла не пахнет. Одиночество. Оно завладело этим домом уже давно, сначала подкралось незаметно, потом заняло каждый угол, каждый квадратный сантиметр. Вместо семьи в этом доме теперь жили два одиноких человека. Тикали часы, тихо гудел холодильник. Вот и все признаки жизни.

Лика скинула туфли в прихожей, включила чайник и свалилась на диван. Укрылась с головой теплым пледом. Думала, что уснет, но вместо этого в голове жужжали разные мысли, усиливая боль. Что у нее за жизнь? Говорят же люди о стакане воды перед смертью, и ведь правы. Она ощущала себя совершенно, абсолютно, до крика одинокой. Раньше она позвонила бы Толику, он приехал бы за ней на работу и привез домой. Несмотря на его сдержанность в отношениях, в те дни, когда ей было действительно плохо, Толик не бросал ее одну. Сейчас она чувствовала, что уже себя не вправе просить его о помощи. И еще не вправе обращаться к Мише. Он был занят в последние дни, она редко видела его. В выходные он носил ее на руках, она была королевой, самой любимой и обожаемой на Земле. А потом… Жизнь от выходных до выходных давалась все тяжелее. А что делать между выходными? Кому она нужна до следующей субботы? Толик уже смирился с ее отстраненностью, он не пытался даже поддерживать видимость семьи. И его можно было понять. Во всем, кроме одного — зачем он до сих пор держит ее? Почему не скажет — иди на все четыре стороны? Почему каждый раз, когда она заводит разговор об уходе, он культивирует в ней чувство вины? Продлевает агонию. И пока она живет с Толиком, она не могла полностью отдать себя любви, Мише. Старомодно, да. Ровесницы не поняли бы ее. А вот родители, скорее всего, очень огорчатся, если узнают о ее двойной жизни.

На работе тетки эти не давали вздохнуть просто. Как прошли выходные? А как муж поживает? Когда детей планируете? До всего им было дело. Абсолютно до всего. Ну почему? Ее, например, ничуть не трогала одинокая жизнь Касаткиной, зачем же это нервной и ехидной женщине лезть в ее жизнь? Топтать там своими полными ногами, нажимать на самые болевые точки?

— Послушай, Лика, дорогая, ты там…эээ…осторожнее будь, — сказала ей недавно Клара Наримановна.

— В каком смысле?

— Ты все понимаешь, девочка. У нас на заводе бабы злые на язык, косточки перемелют, и не узнаешь то, что останется.

— Да что я им сделала?

— Что, что. Сама знаешь, что. Зачем на виду у всех? Зачем глаза мозолите? Делай с мужиками что хочешь, но народ не дразни, понимаешь?

— Да я не…

Лика аж задохнулась от возмущения и обиды. Ее сравняли с обычной потаскушкой, с гулящей девкой, ради забавы играющей с мужчинами. Неужели они не понимают? Неужели это не видно каждому, кто знает ее и Мишу, что это настоящее?

— Я все понимаю и не осуждаю, я тебе друг. Но баб наших не дразни. У нас тут треть баб в одиночках ходят, а тут ты, замужем, как у Христа за пазухой живешь, да еще и свободных мужиков занимаешь. Не простят тебе, Лика.

— Да не так все! Как же вы все не понимаете? У нас все по-другому!

Она расплакалась и выбежала из комнаты. Как девочка маленькая. Не смогла даже объяснить толком, что все не так, что все по-другому. Слова, мысли, все спуталось. Клара больше к этому вопросу не возвращалась, но Касаткина… И дня не проходило, чтобы она не язвила что-нибудь по поводу Миши. Мишка еще, тоже кадр, каждый час заходил к ней, притворяясь, что по делу. Между прочим руки касался в коридоре, если мимо пройдет. Между прочим конфеты оставит на столе, якобы для всех сотрудниц принес. Но кто поверит ему, если все и так судачат о них, как о любовниках? Когда она приходила домой, хотелось поскорее забраться под душ и смыть с себя всю грязь, что пытались налепить на нее.