Оттепель как неповиновение - Сергей Иванович Чупринин

Читатель не посетует, надеюсь, на пространность этого перечня[222], ибо не грех, я думаю, хоть однажды в общем ряду вспомнить тех, кто в большей или меньшей степени определял своими публикациями и позицию «Нового мира», и уровень критической мысли конца 1950-х – начала 1970‐х годов. Это важно уже потому, что позднейшие судьбы авторов критического раздела «Нового мира» сложились очень и очень по-разному. Одни на полтора десятилетия либо замолчали совсем, либо отошли от практической критики к иным занятиям. Другие продолжали благополучно печататься и в «Новом мире», и в других изданиях. Третьи волею судеб оказались вне советской литературы, а подчас и за пределами страны. Тогда как четвертые, почуяв еще на склоне 1960‐х перемену общественного климата, пересмотрели свои убеждения и, как, например, О. Михайлов, принялись служить именно тому, против чего выступал «Новый мир» в классическую его пору.

Здесь, повторюсь, все интересно, все показательно и поучительно. Но наша задача скромнее – дать беглый очерк того, что Твардовский, цитируя Белинского, называл душой журнала[223] и что можно было бы определить как «практическую критику», понимая под этими словами напряженный, страстный и взыскательный разговор, который авторы «Нового мира» вели с читателем о современной ему литературе и советской действительности, о тех аспектах, в каких остро современными, «актуализированными» оказывались и наша классика, и наша история. Именно в этих публикациях, продиктованных злобою дня и к злобе дня обращенных, с особенной полнотой и резкой характерностью выразилась позиция «новомирской» критики. Именно они по преимуществу волновали читателей, возбуждали толки в литературной среде, вызывая почти всякий раз шквал «антикритик», возражений и опровержений в других органах печати.

Конечно, говоря о позиции журнала, следует помнить, что она не была ни застывшей, навечно отлившейся в определенные словесные формулы, ни монолитной – в том пошлом и, к сожалению, привычном понимании, при каком ценится не столько единомыслие, сколько единоречие, смазывается различие авторских индивидуальностей и критик предстает всего лишь послушным, более или менее квалифицированным «исполнителем» редакционного заказа.

Меняясь вместе со временем, а затем, с середины 1960‐х, и вопреки времени, в оппозиции к нему[224], журнал, и это вполне естественно, освобождался от разного рода иллюзий и предрассудков, расширял и уточнял свои представления о реальности, так что сопоставление журнальных книжек за 1958–1961 и 1967–1970 годы покажет не только последовательность, но и ступенчатость в движении «Нового мира». Это во-первых. А во-вторых, хотя в критике «Нового мира» действительно «предстает во всей наглядности сила коллективного начала в литературном деле» (А. Твардовский. 1961. № 12. С. 254), нельзя не видеть ни того, что среди авторов журнала были как свои признанные «лидеры», так и свои «чернорабочие», ни разницы во взглядах, в манере между, допустим, А. Дементьевым и А. Лебедевым, В. Сурвилло и И. Соловьевой, Ф. Световым и В. Соколовым.

Все так, и тем не менее ни у кого из современников не возникало даже тени сомнения в том, что действительно существует особая «новомирская» критика с ее особой, выделенной гражданской позицией и литературной программой. Именно с нею, то есть с позицией, с программой, а отнюдь не с частными мнениями тех или иных авторов критического раздела спорили, не соглашались и согласиться не могли многочисленные оппоненты «Нового мира».

2

Так о чем же шел спор?

С чем, говоря иначе, никак не могли примириться все те, чьими соединенными усилиями были в итоге отставлены от журнала и Твардовский, и его помощники, и его единомышленники-критики?

Со многим. И с тем в первую очередь, что критика «Нового мира», по словам его главного редактора, положила за правило

оценивать литературные произведения не по их заглавиям и «номинальному» содержанию, а прежде всего по их верности жизни, идейно-художественной значимости, мастерству, невзирая на лица и не смущаясь нареканиями и обидами, неизбежными в нашем деле (1965. № 1. С. 18).

В этих словах нет, естественно, ничего ни нового, ни экстравагантного. Так или примерно так задача литературной критики определялась и на всех писательских съездах, и в программных заявлениях всех – до единого – главных редакторов, и в «установочных» материалах партийной печати. Новым и экстраординарным для литературной периодики советской эпохи было лишь то, что эти слова на протяжении долгих двенадцати лет ни разу, кажется, не разошлись с практикой журнала, формируя и критерии оценок, и сами оценки «новомирской» критики.

Бездарность и посредственность тут всегда называлась бездарностью и посредственностью, талант – талантом, ложь – ложью, а правда – правдой, ибо господствовало убеждение:

Авторитету критики никто не может повредить больше, чем она сама, когда она расхваливает слабые книги и предает поруганию талантливые (В. Лакшин. 1965. № 4. С. 299).

То, что Твардовский поименовал «номинальным» содержанием и что до «старого» «Нового мира» и после него так часто в глазах критики служило если не оправданием, то компенсацией художественной недостаточности, то есть «важность» замысла, «нужность» темы, «актуальность» звучания, тут в расчет не принималось. Вернее, принималось, но как обстоятельство, скорее усиливающее авторскую ответственность за качество произведения, нежели освобождающее от нее:

Чем крупнее задача, тем необходимее высокое совершенство в ее решении, тем более выверенными и убедительными должны быть предлагаемые ответы. Это относится ко всем областям жизни. В искусстве же речь должна идти о художественном совершенстве и о неотделимой от него идейной ясности (А. Марьямов. 1962. № 1. С. 219; выделено А. Марьямовым. – С. Ч.).

Сановное положение автора или «модность», популярность того или иного скверного сочинения, предрасполагающие обычно нашу печать к восторгам или как минимум к снисходительности, критиков «Нового мира» предрасполагали совсем к иному:

Плохие книги не уходят в будущее, они могут только чуть-чуть задержаться со своими современниками. При этом вред от них становится особенно серьезным и приобретает общественный характер в тех случаях, когда их начинают возносить и расхваливать (А. Берзер. 1960. № 3. С. 226).

И наоборот, критиков «Нового мира» почти никогда не смущала сравнительная малоизвестность хорошего писателя, недостаточная популярность книг,

внимание к которым уступает успеху нашумевшего романа или стихотворения, но которые как бы несут в себе достоинство литературы, защищают ее честь, охраняют ее серьезность, ее озабоченность коренными вопросами народной жизни (В. Лакшин. 1966. № 3. С. 221).

Общие фразы? Не с чем спорить? Да, конечно. Но только до тех пор, пока они остаются призывами.

Когда же ими не заклинают и не понукают